Никонов С.А. Монастырские промышленные артели на Мурманском берегу Кольского полуострова в конце XVII - начале XVIII века

Суровые условия Севера России создавали особый тип хозяйства, в котором заметную роль играли промыслы, в том числе связанные с добычей морского зверя и рыбы. Исключение не составляло и хозяйство монастырей Поморья (Двинского, Каргопольского и Кольского уездов), в значительной степени ориентированное на участие духовных корпораций в континентальных и морских прибрежных промыслах, а также в выварке соли. Тем более что ряд местных монастырей и вовсе был лишен возможности заниматься сельским хозяйством[1].

Морской прибрежный промысел в силу значительных организационных и материальных затрат требовал коллективного или артельного труда. Поэтому издавна (с конца XV—XVI в.) в отдаленные районы приарктической зоны России отправлялись артели поморов-промышленников, вслед за которыми на морском побережье появлялись и монастыри Поморья. Промысел морского зверя и рыбы велся в различных районах субарктики: на побережье Белого моря, Новой земле, Шпицбергене (русский Грумант), а также и на побережье Баренцева моря Кольского полуострова, так называемом Мурманском берегу[2]. Последний и станет предметом нашего внимания при рассмотрении вопроса о деятельности и организации здесь промысловых артелей духовных феодалов Поморья.

312

Побережье Баренцева моря издавна служило местом добычи рыбы ценных пород, таких как палтус, треска и пикша. По крайней мере со второй четверти XVI в. здесь возник ежегодный промысел рыбы, стягивавший каждую весну и лето тысячи промышленников из разных волостей и городов Поморья и Севера Московского государства.

На Мурманском берегу в XVI—начале XVII в. возникла и целая сеть временных (сезонных) становищ, служивших местом жительства для крестьян-поморов и центрами промысла на побережье Баренцева моря. По данным писцовой книги Кольского уезда 1608—1611 гг. письма Алая Михалкова, на Мурманском берегу действовало 50 становищ[3]. Каждое становище включало как жилые постройки и строения, связанные с организацией жизни и быта промышленников (избы, поварни, бани), так и хозяйственные, предназначавшиеся для содержания рыболовных снастей и судов, а также для хранения и разделки морской добычи.

Организация морского прибрежного промысла в силу его удаленности от мест постоянного обитания русских промышленников[4]требовала существенных затрат. Необходимо было не только обеспечить рыболовные снасти и суда, но и запасы продовольствия, позволяющие промышленникам работать на протяжении нескольких месяцев, средства транспортировки промышленных людей на Мурман и т. п. Подобными средствами располагал, разумеется, далеко не каждый промышленник, а только наиболее состоятельный. Роль организаторов промысла, в том числе в XVI—XVIII вв., брали на себя и монастыри, обладавшие необходимыми материальными возможностями для организации промысловых экспедиций в отдаленные районы Крайнего Севера России.

На промысел монастырями нанимались промышленники — крестьяне поморских волостей, либо из числа крестьян монастырских вотчин, либо же просто все те, кто готов был отправиться за добычей на далекое «Мурманское море».

Подобная система организации труда и формирования артельного объединения, при которой средствами (натуральными и денежными) и орудиями производства обладает одно лицо или духовная корпорация (как в нашем случае), а наемный работник вкладывает только свой труд, в источниках получила наименование покрута[5].

313

Не останавливаясь специально на проблеме покрута как особой системы организации труда на рыбных и звериных промыслах, отметим, что этот вопрос уже давно нуждается в специальном исследовании. Существующие на сегодняшний день работы по этой проблеме посвящены развитию покрута во второй половине XIX — начале XX в.[6], то есть в то время когда это социальное явление себя уже изживало. Более ранний период развития покрута и связанный с этим вопрос организации труда на промыслах получил лишь фрагментарное освещение в специальной литературе[7].

В настоящей работе обратимся к одному частному вопросу, имеющему немаловажное значение для исследования монастырского промыслового хозяйства в Поморье, а именно — о составе и механизмах формирования промысловых артелей на Мурманском берегу.

Вначале дадим краткую характеристику наших источников.

Анализ и классификация монастырской документации, касающейся промысла на Мурмане, требует специального исследования[8]. Сейчас лишь можно отметить, что состояние источников по указанной проблеме лучше всего позволяет изучать монастырский промысел трески и палтуса для середины — второй половины XVIII в. Особое значение здесь приобретают материалы Соловецкого монастыря, отложившиеся в фондах Российского государственного архива древних актов. Период же конца XVII — начала XVIII в., к сожалению, не освещается таким большим количеством источников, и все же имеющиеся документальные свидетельства позволяют выявить особенности организации промысла рыбы на Мурманском берегу.

Мы обратимся к материалам нескольких духовных корпораций, участвовавших в промысле на Мурмане. Поясним, что это вызвано в значительной степени тем, что имеющиеся источники не позволяют в должной мере выявить систему организации труда для какого-либо отдельного участника промысла из числа духовных феодалов.

Наше внимание привлекут источники следующих монастырей и духовных организаций Поморья: Николо-Корельского, Соловецкого монастырей и Холмогорского архиерейского дома. Представленный список, конечно же, далеко не исчерпывает перечень тех монастырских организаций, которые участвовали в промысле трески и палтуса на побережье Баренцева моря[9].

314

Итак, какими же источниками мы располагаем? Во-первых, это небольшая группа таких документов, как «книги записные» и «книги отпускные» участников мурманского промысла — карбасников (кормщиков) и покручеников — Николо-Корельского монастыря. В настоящее время нам известно четыре подобных документа (1691, 1696, 1697 и 1710 гг.)[10]. «Книги» составлялись либо монастырским казначеем или же приказчиком монастырской Холмогорской службы, ведавшим в том числе организацией промыслов на Кольском полуострове[11]. В «книги» вносились конкретные данные о покрученных (то есть нанятых) на промысел лицах (кормщиках и покручениках), размере оплаты труда, выдаваемых ссудах и т. п.

Данная группа источников не исчерпывает всей сохранившейся документации Николаевского монастыря по организации промысла на Мурманском берегу для изучаемого периода. Так, среди разрозненных источников, касающихся организации промысла, сохранились такие виды документации, как «тетрати записные» отпущенных на промысел снастей и продуктовых запасов[12], «росписи» принятой с промысла рыбы[13], «отпуски» на промысел отдельных артелей[14]и ряд других.

Документы мурманского промысла Соловецкого монастыря представлены «книгами счетными», содержащими данные о распределении добытой рыбной продукции и получаемых от ее реализации денег между промышленниками и обителью. Все источники относятся к началу XVIII века. В настоящее время нам известны четыре таких «книги» (1710, 1711, 1717 гг.)[15].

Холмогорский архиерейский дом, также один из крупных участников промысла, представлен разнообразными видами документации, позволяющими оценить общее состояние, доходы, этапы формирования мурманского промысла. Это — приходные и расходные книги архиерейской казны, содержащие сведения о затратах на мурманский промысел[16], отдельные тематические выписки из приходо-расходных книг, касающиеся состояния промысла в начале XVIII в.[17], сведения о добытой рыбе и ее распределении между духовной организацией и промышленниками в 1716 г.[18], а также подробные описания («ведомость» и «опись») архиерейского мурманского промысла, составленные в 1704 г. по распоряжению архангелогородского стольника и воеводы в. А. Ржевского[19].

315

Дав краткую характеристику источников, рассмотрим, как происходило формирование артелей, и выясним их состав.

Рекрутирование промышленных людей на мурманский промысел отражено в целом ряде источников. Это, прежде всего, «книги записные» и «книги отписные» Николо-Корельского монастыря и учетная документация Холмогорского архиерейского дома. Наиболее ранние свидетельства покрута промышленников на мурманский рыбный промысел встречаются в приходных и расходных книгах Николо-Корельского монастыря середины — второй половины XVI в. Данное обстоятельство уже отмечалось в историографии[20].

Так, в приходных и расходных книгах монастыря 1551—1559 и 1567—1571 гг. упоминается как сам покрут промышленных людей на промысел, так и получение доходов от промысла приказными старцами[21]. Судя по записям источников, покрут, или, другими словами, формирование промысловых артелей, осуществлялся приказными старцами в заполярной волости Коле (с 1582 г. — Кольский острог), а не на Двине, где стоял монастырь.

Заметим, что приходные и расходные книги содержат и специфическую терминологию, связанную с организацией мурманских артелей: сама артель именуется «ужиной»[22], а доля участника артели от доходов в промысле называется «участком»[23].

Очевидно, что исследование монастырских приходо-расходных книг, а не только специальной документации мурманского промысла способно расширить наши знания о хронологических этапах участия монастыря в промысле, его организации и конкретных участниках.

В конце XVII в. ситуация с покрутом промышленников в Николо-Корельском монастыре на промысел существенно изменилась. На промысел нанимались (крутились) крестьяне либо монастырских вотчин, либо вотчин других духовных феодалов Двинского уезда (в частности, Холмогорского архиерейского дома), а также и черносошные крестьяне Двинского уезда[24].

Количественный состав команды определялся не только возможностями духовной корпорации покрутить определенное число промышленников и промысловой ситуацией на Мурмане, но и системой организации труда на морских прибрежных промыслах, сложившейся издавна. Основным промысловым судном в тот периода был карбас, на котором трудилось четверо промышленников: один кормщик

316

(карбасник) и трое рядовых покручеников. Если в задачу кормщика (карбасника) входило общее руководство судном и процессом добычи рыбы, то на плечи команды ложилась вся тяжесть нелегкого рыбацкого труда: подготовка снастей, добыча рыбы и ее последующая разделка на берегу.

Карбас и четыре члена его команды составляли единицу артельной организации. Следует отметить, что численный состав промышленников, трудившихся на карбасе, а также и распределение между ними функций в процессе добычи и разделки рыбной продукции оставались устойчивыми на протяжении долгих столетий, сохранившись вплоть до начала XX в.

На организацию промысловой деятельности артелей оказывал влияние и сезонный характер промысла[25], делившегося на два этапа: «вешний» (конец апреля — вторая половина июня)[26] и летний (конец июня — начало сентября). Для каждого этапа промысла, как об этом можно судить по документам Николо-Корельского, Соловецкого монастырей и Холмогорского архиерейского дома, покручивалась отдельная команда промышленников. При этом, конечно же, нельзя исключать и того, что ряд промышленников входили как в «вешнюю», так и в летнюю команды[27].

«Книги отпускные» Николо-Корельского монастыря 1691, 1696 и 1697 гг. позволяют выявить порядок рекрутирования промышленников на «вешний» мурманский промысеЛ. Первоначально в январе месяце покручивались карбасники — руководители судовых команд, а уже затем, в феврале, осуществлялся покрут рядовых промышленников[28].

После произведенного найма команды покрученики отправлялись сухопутным путем (морской был невозможен из-за того, что воды Белого моря сковывались льдами) к Кольскому острогу (административный центр Кольского уезда), откуда они уже направлялись в монастырское становище на Мурманский берег[29]. Путь от Двины до Колы занимал около одного-полутора месяцев.

Летняя команда доставлялась на Мурманское побережье монастырскими ладьями — крупными мореходными судами, привозившими в становище продовольствие, снасти и самих промышленников. Обратно из становища ладьи доставляли в Архангельск добытую в «вешний» сезон рыбу, а в начале осени отвозили туда же и самих промышленников с летней добычей.

317

Видимо, ключевую роль в покруте рядовых промышленников на мурманский промысел Николо-Корельского монастыря играл карбасник (кормщик), поскольку, как уже отмечалось, социальный состав артелей был «пестрым», и туда помимо вотчинных монастырских крестьян входили крестьяне других духовных феодалов Двинского уезда и черносошные крестьяне. В этой ситуации карбасник должен был не только привлечь желающих на далекий мурманский промысел, но и по возможности отобрать наиболее достойных и крепких промышленников из числа крестьян-поморов. Об этом, в частности, свидетельствует «договорное письмо» карбасника Степана Карпова сына Мал(ь)гина с властями Николаевского монастыря[30]. Сам Степан Мал(ь)гин был черносошным крестьянином, выходцем из Нижнекойдокурской волости Двинского уезда. В 1725 г. карбасник С. К. Мал(ь)гин в соответствующем «договорном письме» не только брал на себя обязательство выйти в срок на промысел, но и обещал, когда «промысел приспеет», привлечь «знатных и добрых людей человека три ис покруту, как мошно и прибыльно бы было святыя обители»[31].

Количественный состав промышленников, нанимаемых духовными организациями на рыбный промысел, колебался и не был устойчивым. Очевидно, что на эти колебания должны были оказывать воздействие различные факторы, как то материальные возможности монастыря в организации промысла, политика властей (центральных и региональных) в отношении монастырского хозяйства, внешнеполитическая обстановка на Севере России. Опираясь на изучаемые источники, можно привести следующие данные о задействованных духовными феодалами трудовых ресурсах. Николо-Корельский монастырь в конце XVII в. использовал на «вешнем» промысле от 3 до 4 карбасов, на которых трудилось от 12 до 16 промышленников, а в начале XVIII в. уже только 2 судна, соответственно с 8 промышленниками[32].

Примерно такие же силы на рыбном промысле были задействованы и Соловецким монастырем. «Счетные книги» монастыря с промышленниками дают основания говорить о том, что в начале XVIII в. на промысел отправлялось 16 человек — 4 кормщика и 12 покручеников, трудившихся на 4 карбасах[33]. При этом количественный состав команды, по данным рассматриваемых источников, оставался

318

неизменным как на «вешнем», так и на летнем этапах мурманского промысла. Последнее, по всей видимости, говорит о том, что и в «вешний», и в летний сезон на монастырском промысле трудились одни и те же промышленники.

Более значительные трудовые ресурсы в конце XVII в. на Мурманском берегу использовал Холмогорский архиерейский дом. Так, по данным приходо-расходных книг архиерейской казны 1694 г., на Мурманском берегу в промысле трески и палтуса было задействовано 6 карбасов. Несмотря на то что источник не раскрывает количественный и персональный состав промышленных людей, принимая во внимание традиционный состав «карбасной артели», включавший четырех промышленников, можно говорить о том, что на промысле в 1696 г. трудилось 24 промышленника. Эти расчеты полностью подтверждает «ведомость» состояния рыбных промыслов архиерейского дома на побережье Баренцева моря, составленная в 1704 г. Согласно источнику, до 1700 г. в промысле участвовало около 40 человек. Распределение промышленников было следующим: в «вешнем» промысле участвовало 24 промышленника — 6 карбасников и 18 рядовых, трудившихся на 6 карбасах; на летний промысел выходило 16 промышленников — 4 карбасника и 12 покручеников, добывавших рыбу на 4 карбасах[34].

В начале XVIIIстолетия в силу неблагоприятных для архиерейского дома факторов численность отправляемых на Мурман промышленников сократилась[35]. Так, в 1703 г. на промысел было отпущено 12 человек (4 карбасника и 8 покручеников)[36], а в 1704 г. добывало рыбу уже 17 человек (4 карбасника и 13 рядовых)[37]. Как и ранее, судовые команды делились на сезонные объединения — «вешних» и летних промышленников.

В последующем тенденция к общему сокращению промышленных людей на мурманских промыслах Холмогорского архиерейского дома была продолжена. Так, на промысел 1709 и 1710 гг. было отпущено 8 промышленников — 2 карбасника и 6 рядовых[38].

Персональный состав артелей для изучаемого периода прослеживается только по источникам Николо-Корельского монастыря. К этому вопросу ранее уже обращался в своей небольшой статье В. В. Брызгалов[39]. Вкратце повторим и в чем-то дополним наблюдения архангельского историка-краеведа. Наиболее стабильную часть

319

артелей составляли карбасники (кормщики). Так, в рассматриваемых нами источниках упоминаются имена 9 карбасников. Из них дважды на промысел выходил один[40], четыре раза выходил один карбасник[41], наконец пять раз на промысел выходили два карбасника[42]. Остальные карбасники в известных нам источниках упоминаются только однажды.

Рядовые покрученики, как об этом можно судить по документации мурманского промысла Николо-Корельского монастыря, не составляли стабильную часть артелей: из года в год на промысел нанимались новые промышленники. Только один из известных нам по источникам покручеников дважды упоминается в монастырской документации промысла как участник артели[43].

Вместе с тем, источники позволяют говорить о том, что отход на мурманский промысел для крестьян Поморья зачастую был семейным делом. Учетная документация монастыря знает братьев и просто представителей одной фамилии, уходивших совместно на промысел или участвовавших в нем в разные годы. Так, родственные узы связывали промышленников Васильевых, Малгиных, Новоселовых, Трапезниковых.

Учитывая то, что труд на промысле требовал знаний и определенной квалификации, и далеко не каждый член артели мог стать ее руководителем (то есть кормщиком), при благоприятном стечении обстоятельств и рядовой член артели, с годами приобретая опыт и завоевывая авторитет среди товарищей, мог подняться до уровня кормщика. В частности, примером является уже знакомый нам Степан Карпов сын Мал(ь)гин: в 1696 г. этот крестьянин известен как рядовой покрученик, а уже в 1724—1725 гг. он упоминается в источниках в качестве кормщика. Не имея, разумеется, полных сведений о профессиональном продвижении С. К. Мал(ь)гина от покрученика к кормщику, нельзя не заметить, что этот путь занял не менее десятилетия.

Документы Соловецкого монастыря и Холмогорского архиерейского дома, к сожалению, содержат крайне отрывочную информацию о конкретных участниках промысла, что не позволяет сделать сколь-нибудь основательных обобщений.

Вновь повторимся, что состав мурманских артелей был достаточно пестрым. Найм промышленников мог производиться и на Мурманском берегу, если в этом была потребность[44]. Последняя категория

320

промышленников в источниках выступает под определением бобыли[45]. Но, видимо, во всех случаях поступление на службу сопровождалось заключением договора между духовным феодалом и промышленными людьми. Подобные договоры, пусть и в незначительной степени, известны для второй четверти — середины XVIII в. среди документов мурманского рыбного промысла монастырских организаций. Для изучаемого времени примеры подобных документов, к сожалению, исключительны. В частности, нам известно «договорное письмо» мурманских промышленников с властями Николо-Корельского монастыря (1722 г.)[46].

Договоры заключались не индивидуально, а от лица всей промысловой артели, выходящей на рыбный промысел, и содержали обязательства, взятые на себя промышленниками, и условия оплаты труда. Скудость сохранившихся договоров в известной степени компенсируется данными основных источников нашего небольшого исследования: учетной документацией монастырских промыслов, описаниями рыбных промыслов архиерейского дома и др.

Поскольку в нашу задачу не входит исследование покрута как экономической основы формирования промысловых артелей, постольку и на вопросе оплаты труда кормщиков и покручеников мы остановимся лишь вскользь. Вопросы, связанные с распределением добытой продукции промысла между командой и монастырем как организатором промысла, видами денежного поощрения промышленников и т. п., требуют обстоятельного изучения.

Итак, во всех случаях оплата труда была дифференцированной: одна для кормщиков (карбасников), другая — для рядовых промышленников. И в том и в другом случае оплата состояла из двух частей — натуральной и денежной. Добытая в ходе промысла рыбная продукция делилась на определенные доли («участки»), которые в неравной степени распределялись между организатором промысла (в нашем случае — монастырями и архиерейским домом) и его непосредственными участниками (кормщиками и рядовыми покручениками). Кормщик (карбасник) получал половину участка (доли) от добытой рыбы. Рядовые покрученики довольствовались пятой долей от добычи. Соответственно, улов разделялся на две части, одна из которых шла монастырю, а вторая — занятым на промыслах промышленным людям.

321

Такой порядок был распространен на мурманских промыслах всех рассматриваемых духовных организаций, но при этом не являлся исключительным. Так, более мелкие участники промысла из числа состоятельных крестьян Поморья и небольших монастырей за основу натурального расчета с командой брали другой принцип: каждый участник команды, независимо от ранга, получал равную долю, составлявшую пол-участка[47]. Возможно, такой порядок был связан с тем, что в этих случаях участники промысла вкладывали в предприятие помимо своего труда еще и какую-то часть орудий производства (промысловые снасти и суда). Но это пока только предположение.

Помимо натуральной оплаты, за свой труд кормщик (карбасник) и команда получали и денежные средства. Выдаваемые команде деньги делились на две части: так называемый верхонок (свершонок), получаемый безвозмездно, и ссуду, которую необходимо было возвратить по окончании промысла.

Источники поясняют назначение верхонка: данная плата предназначалась на путевые издержки (харч и оплата постоя), связанные с походом к месту промысла — Кольскому острогу и Мурманскому берегу[48].

Ссуда, по всей видимости, имела совсем иное назначение. Этнографический материал второй половины XIX в. показывает, что промышленники, уходившие на промысел, брали ссуду для поддержания семьи в период отсутствия кормильца. Выдача ссуды, безусловно, способствовала развитию кабальных отношений в волостях Поморья и вместе с тем выступала одной из основ системы покрута, способствуя, как это ни покажется странным, долговременному существованию промысловых артелей.

Подводя итоги небольшого исследования, отметим, что на рубеже XVII—XVIII столетий крупные духовные корпорации Поморья участвовавшие в промысле рыбы на Мурманском берегу, обладали примерно равными трудовыми ресурсами. Несколько большими были только трудовые ресурсы Холмогорского архиерейского дома, способного отправить на Мурман несколько десятков промышленников. При этом распределение трудовых функций на промысле, порядок производства дележа добытой рыбы, то есть основные составляющие промысла, являлись исторически сформировавшимися и не могли

322

 изменяться духовными феодалами. Вместе с тем, очевидно и то, что организация промысла все же не могла не испытывать деформирующего влияния со стороны монастырей. Это проявлялось на таких этапах и особенностях формирования и деятельности промысловых артелей, как рекрутирование трудовых ресурсов на промысел (особенно когда дело касалось вотчинных крестьян того или иного монастыря), практические формы распределения добытой продукции и порядок оплаты труда, установление системы контроля и введение наказаний за проступки промышленников в период промысла и т. п. Все перечисленные стороны организации промыслового монастырского хозяйства Поморья требуют дальнейшего изучения.

323

Работа выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда и правительства Мурманской области (проект № 10-01-43101а/С).

[1] В частности это относится к монастырям Кольского уезда — Троицкому Печенгскому и Кандалакшскому Пречистенскому.

[2] Мурманским берегом в XVI — начале XX в. называли побережье Баренцева моря в пределах от Варангер-фьорда (на западе) до мыса Св. Нос (на востоке). — См.: Географический словарь Кольского полуострова. Л., 1939. С. 65.

[3] Державин В. Л. Северный Мурман в XVI—XVII вв.: (К истории русско-европейских связей на Кольском полуострове). М., 2006. С. 28—29.

[4] Первые постоянные поселения (колонии) на Мурманском берегу возникают только с 60-х годов XIX в. — См.: Орехова Е. А. Колонизация Мурманского берега Кольского п-ова во второй половине XIX — первой трети XX вв.: Автореф. дис.... канд. ист. наук. СПб., 2009.

[5] Данное понятие известно уже в источниках XIV—XV вв. (в частности в Псковской судной грамоте). Покрут и покрута, согласно данным исторической этимологии, в источниках той эпохи, а также и рассматриваемого нами периода выступают в значениях «ссуда, подмога, снаряжение всем необходимым, доля или пай от общей добычи» и др. (См.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1902.Т. II. (Л-П). Стб. 1117; Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1990. Вып. 16.(Поднавесъ—Поманути). С. 180—181).

[6] Ушаков И. Ф. Покрут на Мурманских рыбных промыслах (в свете высказываний В. И. Ленина) // Ученые записки Ленингр. государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. Т. 426. С. 1969; Кораблев Н. А. 1) Покрут на мурманских рыбных промыслах: (Вторая половина XIX в.) // Вопросы истории Европейского Севера: Межвузовский научный сборник. Петрозаводск, 1974; 2) Условия труда и быта покрученников на мурманских рыбных промыслах: (Вторая половина XIX в.) // Там же. Петрозаводск, 1977; Крысанов А. А. Тресковый промысел онежан на Мурмане (1850—1920 годы). Онега, 2000;

323

 Юрченко А. Ю. Тресковый промысел поморов на Мурмане: Развитие артельных отношений // Наука и бизнес на Мурмане (Х Юбилейная научно-практическая конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Тейлоровские чтения»). Мурманск, 2002; и др.

[7] Гемп А. Г. Хозяйство и хозяйственная деятельность Николо-Корельского монастыря в XVIIвеке: (Очерки). Архангельск, 1967 // Архангельская областная научная библиотека им. Н. Добролюбова. Ф. 657389; Ушаков И. Ф. Кольская земля // Ушаков И. Ф. Избранные произведения: В 3 т. Мурманск, 1997. Т. 1. С. 67—69; Брызгалов В. В. Состав мурманских рыболовных артелей в концеXVIIвека // М. В. Ломоносов и национальное наследие России: Тезисы докладов междунар. науч. конф., посвященной 285-летию со дня рождения великого российского ученого М. В. Ломоносова. Архангельск, 1996. Ч. IV; Крайковский А. В. Промысел трески и палтуса на о. Кильдин в XVIII—XX вв. // Ушаковские чтения: Материалы Iнауч.-практ. межрегиональной краеведческой конференции памяти профессора И. Ф. Ушакова. Мурманск, 2004; Никонов С. А. Промысловые становища Кандалакшского Пречистенского монастыря на Мурманском берегу во второй половине XVI — первой трети XVIII веков // Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Сер. Общественные и гуманитарные науки. 2010. № 7 (112). Ноябрь.

[8] В частности, в специальной работе нами были проанализированы и изучены приходо-расходные книги мурманского промысла Крестного Онежского монастыря второй половины XVII — первой трети XVIII в. (См.: Никонов С. А.Участие Крестного Онежского монастыря в мурманском рыбном промысле во второй половине XVII — первой половине XVIII вв.: (По материалам монастырских приходо-расходных книг) // VI Ушаковские чтения: Сборник научных статей. Мурманск, 2010).

[9] В промысле трески и палтуса на Мурманском берегу принимали участие следующие монастырские организации: Антониево-Свийский, Михаило-Архангельский, Пертоминский, Спасо-Новоприлуцкий монастыри (Двинский уезд); Крестный Онежский монастырь (Каргопольский уезд); Троицкий Печенгский и Кандалакшский Пречистенский монастыри (Кольский уезд).

[10] Государственный архив Архангельской области (далее — ГААО). Ф. 191.Оп. 1. Д. 1052, 1078, 1388, 2557.

[11] Помимо промысла трески и палтуса на Мурманском берегу, Николо-Карельский монастырь в XVI—XVIII вв. занимался и добычей семги в волости Варзуга Терского берега Кольского полуострова (Двинский уезд).

[12] ГААО. Ф. 191. Оп. 5. Д. 5.

[13] Там же. Оп. 1. Д. 191.

[14] Там же. Д. 1604, 2566.

[15] РГАДА. Ф. 1201. Оп. 1. Д. 807, 825, 875, 982 (последняя рукопись не датирована).

324

[16] ГААО. Ф. 31. Оп. 3. Д. 20, 22.

[17] Архив СПб ИИ РАН. Ф. 255. Оп. 2. Д. 3.

[18] Там же. Д. 8.

[19] Сборник материалов по истории Кольского полуострова XVI—XVII вв.(далее — СМИКП). Л., 1930. № 75—76.

[20] Шаскольский И. П. О возникновении города Кола // Исторические записки. М., 1961. Т. 71. С. 247, примеч. 2; Ушаков И. Ф. История Кольского Севера с древнейших времен до 1917 года: Дис. ... д-ра ист. наук. Мурманск, 1978.С. 148.

[21] Архив СПб ИИ РАН. Кол. 115. № 934. Л. 18 об.; № 935. Л. 10 об., 37 об.,43 об., 58; № 939. Л. 5 об., 16, 25 об.

[22] Необходимо отметить, что специальным словарям древнерусского языка понятие «ужина» не известно в таком специфическом смысле, как артель, объединение. В словаре И. И. Срезневского это понятие представлено в привычном для нас смысле слова — полдник, еда. (См.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятника. СПб., 1912. Т. II.(Р-Я). Стб. 1166). Вместе с тем в этнографических материалах Русского Севера второй половины — конца XIX в. понятия ужина и поужина хорошо известны в значении пая (доли) материальных ресурсов, вносимых промышленником в артель. Также это понятие выступает и синонимом понятия артели (См.: Ефименко А. Я. Артели Архангельской губернии // Сборник материалов об артелях в России. СПб., 1873. С. 74. Вып. 1; Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб.,1885. С. 117—178).

[23] Так, в 1555/56 г. приказной старец «крутил участок на Мурманское на удьбу»; а в октябре 1556 г. «крутил ужину на Мурманское» (См.: Архив СПб ИИ РАН. Кол. 115. № 934. Л. 18 об.; № 935. Л. 43 об.).

[24] Так, среди волостей Двинского уезда поставлявших монастырю промышленников на промысел, называются: Куростровская, Курейская, Княжостровская, Ровдогорская, Ухтостровская.

[25] Сезонный характер мурманского промысла, распадавшегося на два этапа (весенний и летний), был вызван естественной, природной миграцией рыбы (трески и палтуса), ежегодно совершавшей движение из отдаленных районов мирового океана к побережью Кольского полуострова.

[26] Согласно «книге счетной» с мурманскими промышленниками Соловецкого монастыря 1711 г., «вешний» промысел заканчивался на «Иванов день», то есть на рождество Иоанна Предтечи (24 июня по ст. ст.) (см.: РГАДА.Ф. 1201. Оп. 1. Д. 825. Л. 3).

[27] Таким образом обстояло дело в промысловый сезон 1716 г. Холмогорского архиерейского дома на Мурманском берегу. Артель «вешних промышленников», возглавляемая карбасниками Иваном Хабаром и Дмитрием Мошиным,

325

по окончании своего срока промысла продолжила добычу рыбу на Мурмане уже совместно с «летними промышленниками» (См.: Архив СПб ИИ РАН. Ф. 255. Оп. 2. Д. 8. Л. 3).

[28] ГААО. Ф. 191. Оп. 1. Д. 1052. Л. 2—6; Д. 1078. Л. 1—6 об.; Д. 2557.Л. 1—5 об.

[29] На Мурманском берегу Николо-Корельскому монастырю принадлежало становище Шубино.

[30] Документ датирован 3.03.1725 г. (См.: ГААО. Ф. 1025. Оп. 5. Д. 493.Л. 1—2 об.).

[31] ГААО. Ф. 1025. Оп. 5. Д. 493. Л. 1.

[32] Тамже. Ф. 191. Оп. 1. Д. 1052. Л. 2—4 об.; Д. 1078. Л. 1—6 об.; Д. 2557.Л. 1 об. — 4 об.

[33] РГАДА. Ф. 1201. Оп. 1. Д. 807. Л. 2, 4 об.; Д. 825. Л. 2 об., 5 об.; Д. 875. Л. 2 об., 4 об.; Д. 982. Л. 1.

[34] СМИКП. № 75. С. 128—129.

[35] Причинами были следующие: во-первых, изменение промысловой обстановки на Мурмане, вызванное сокращением добычи рыбы и, как следствие этого, упадком доходов от продажи продукции; во-вторых, угроза военных нападений со стороны шведского флота, усилившаяся со вступлением России в Северную войну (См.: Там же. С. 129).

[36] СМИКП. № 75. С. 130.

[37] Там же. № 76. С. 137.

[38] Архив СПб ИИ РАН. Ф. 255. Оп. 2. Д. 3. Л. 1—2.

[39] Брызгалов В. В. Состав мурманских рыболовных артелей в конце XVII века. С. 101—104.

[40] Федор Демидов сын Романов (1696, 1697 гг.) (см.: ГААО. Ф. 191. Оп. 1. Д. 1052. Л. 2; Д. 1078. Л. 1 об.).

[41] Осип Петров сын Новоселовых (1691, 1692, 1696, 1697 гг.) (см.: ГААО.Ф. 191. Оп. 1. Д. 400. Л. 44; Д. 1052. Л. 3; Д. 1078. Л. 1; Д. 2557. Л. 1—1 об.).

[42] Василий Алексеев сын Кожин (1694, 1696, 1697, 1709, 1710 гг.) и Тимофей Семенов сын Языков (1691, 1692, 1693, 1694, 1710 гг.) (см.: ГААО. Ф. 191.Оп. 1. Д. 400. Л. 41; Д. 914. Л. 37 об.; Д. 952. Л. 8 об.; Д. 1052. Л. 2; Д. 1078. Л. 1 об.; Д. 1388. Л. 1 об.; Д. 2566. Л. 1; Д. 2557. Л. 2; Д. 1388. Л. 1 об.).

[43] Андрей Исаков сын Малгин (1696, 1697 гг.) (см.: ГААО. Ф. 191. Оп. 1. Д. 1052. Л. 5 об.; Д. 1078. Л. 4 об).

[44] Так, в «ведомости» состояния мурманского промысла архиерейского дома 1704 г. отмечается, что традиционно на Мурман отправлялось по 16 промышленников, среди которых были и «вольные люди» (см.: СМИКП. № 75. С. 132).

[45] Согласно «тетрати отпускной», на мурманский промысел Николо-Корельского монастыря 1697 г. монастырскому ладейному кормщику и по совместительству карбаснику Ивану Смирных предписывалось нанять на карбас

326

работника-бобыля. В отличие от рядовых членов команды, наемному бобылю причитался повышенный размер натуральной оплаты: пол-участка от добычи рыбы, против 1/5 участка, который получали рядовые покрученики (См.: ГААО. Ф. 191. Оп. 1. Д. 1078. Л. 6 об.).

[46] ГААО. Ф. 191. Оп. 1. Д. 1604. Л. 1.

[47] СМИКП. № 76. С. 144—145.

[48] Так, в «книгах отпускных» мурманских промышленников Николо-Корельского монастыря 1697, 1709 гг. поясняется, что «свершеночные деньги» кормщики и покрученики получали «на проход» (См.: ГААО. Ф. 191. Оп. 1.Д. 1078. Л. 2 об. — 5; Д. 2566. Л. 1—1 об.).

327

 

ПУБЛИКАЦИЯ: Никонов С.А. Монастырские промышленные артели на Мурманском берегу Кольского полуострова в конце XVII - начале XVIII века // Труды исторического факультета Санкт-Петербургского университета, №6. СПб., 2011. С. 312-327.