Орестова Е.И. К истории формирования рыболовецкой терминологии Западной Сибири

 

Возросший за последние годы интерес к разработке различных региональных и терминологических словарей вызывает необходимость кропотливых исследований в области диалектной лексики. В этой связи заслуживает особого внимания лексика народных промыслов, определяемая одновременно как структурными, внутриязыковыми факторами, так и — в большой степени  — социальными[1].

Исключительно интересным представляется изучение диалектной промысловой лексики и в историческом, и в синхроническом, плане. «Социальная дифференциация языка данного общественного коллектива не можетрассматриваться статически, в плоскости синхронного среза, без учета динамики, социального развития языка. Язык данной эпохи, рассматриваемый в его социальной дифференциации, всегда представляет систему в движении, разные элементы которой в разной мере продуктивны и движутся с разной скоростью... Описывая структуру языка с точки зрения ее социальной дифференциации, мы должны учитывать ее прошлое и будущее, т. е. всю потенциальную перспективу еесоциального развития»[2].

Диалектная профессиональная лексика сыграла определенную роль в становлении научно-технической терминологии некоторых отраслей промышленности (см., например, К. П. Римашевская. Лексика леса в говоре Шушенского района Красноярского края. Автореферат канд. диссерт., Красноярск, 1965). На современ-

86

ном этапе профессиональные диалектизмы также раскрывают свои внутриязыковые, лексико-семантические связи, вторгаясь, например, в синонимические ряды типа научно-технический термин — профессионально-просторечное слово — диалектное наименование.

Лексика народных промыслов, и в том числе интересующая нас рыболовецкая диалектная терминология, рассматривается в разных аспектах (словообразование, лексико-тематическая классификация и т. п.) в работах таких авторов, как В. Д. Бондалетов («Условно-профессиональный язык русских ремесленников и торговцев». Автореферат докт. диссерт., Л., 1964), Б. Л. Богородский («Русская судоходная терминология в историческом аспекте». АДД. Л., 1964), О. Н. Трубачев («Ремесленная терминология в славянских языках», АДД. М., 1965), В. И. Макаров («Рыболовецкая лексика говоров Нижнего Дона». Канд. диссерт. Ростов-на-Дону, 1967), Л. А. Воронова («Русская промысловая лексика рыбаков Беломорья». Канд диссерт. Л., 1968), В. П. Храмцова («Лексика псковских рыбаков». Канд. диссерт. Л., 1969) и др.; в статьях И. А. Попова, Н. Е. Поповой, В. А. Сенкевича и М. П. Махалкиной и т.д.[3]

Что касается промысловой рыболовецкой терминологии Обь—Иртышского водного бассейна, (на территории современной Тюменской области), то она, частично включалась в различные статьи и словники, вошедшие в основном в «.Историческую хрестоматию по сибирской диалектологии» под ред. Н. А. Цомакион. Русские говоры бывшей Тобольской губернии характеризуются здесь в статьях В. Бартенева, Хр. Лопарева, Г. Л. Маляревского, в перечне «местных слов» у этих авторов встречаются и рыболовецкие термины (ез, каюк, бат, мульга, тонька, гимга и пр.).[4]

В «Словаре русских старожильческих говоров средней части бассейна Оби» (Томск, изд. ТГУ, 1967, тт. 1—3) в числе диалектных слов собрано много рыболовецких терминов, которые частично употребляются и на нижней Оби, и по нижнему Иртышу, (беть, мульга, раина, магай и др.), но в словаре отражена все же только диалектная лексика Томской области. Говоры на огромной территории Тюменской области изучены пока больше со стороны их фонетических и морфоло-

87

го-синтаксических особенностей; представляется необходимым лингвистическое исследование различных слоев местной лексики, в том числе и весьма богатой рыболовецкой промысловой терминологии.

В данной статье делается попытка определить по материалам ГАТО[5] территорию первоначального сосредоточения русской рыболовецкой лексики в Западной Сибири; затрагивается вопрос о материнской основе данной группы слов.

В дальнейшем предполагается работа непосредственно с современной лексикой рыболовства Обь-Иртышского бассейна, описание ее состава, семантики и функционирования по отдельным тематическим группам, а также определение истоков и связей местной рыболовецкой лексики по отношению к другим говорам и нормированному языку (в области терминологии), выявление специфики местных рыболовецких слов.

На территории современной Тюменской области расположена большая часть Обь-Иртышского бассейна с его наиболее богатыми рыбными угодьями, особенно в северной части края.

Образ жизни западносибирских аборигенных племен испокон века определялся этими природными возможностями: охота и рыболовство, примитивное собирательство оставались главным занятием угров, самодийдев и тюркских групп Прииртышья и Приобья (особенно Приобья) вплоть до начала XX века. Сообщение Сургутского окружного исправника за 1896 год свидетельствует: «...с наступлением зимы... все почти инородцы, кроме проживающих по реке Оби, уходят в материки за звериным промыслом и возвращаются обратно по раскрытии реки. В летнее время до поздней осени проживают почти каждая семья по отдельности, по разным мелким речкам, где промышляют рыбу и собирают в ближайших урманах орехи...»[6]. То же и по Березовскому округу[7], и по более южному Тобольскому уезду: «Население уезда состоит из русских, татар, бухарцев, остяков и вогулов. Татары занимаются преимущественно звероловным и рыболовным промыслами, рассеялись по берегам рек, речек, озер... Вогулы обитают в волостях Меньше-Кондинской и Кондинской, а остяки в отдельных нескольких селениях волостей Самаровской, Демьянской, Юровской и Уватской,

88

исключительное занятие их рыболовство, сбор кедровых орехов и ягод...»[8]. Археологические раскопки в районе Томска, Тобольска и пр. обнаруживают, в частности, древнейшие приспособления для рыбной ловли: каменные стерженьки с насечками по концам, служившие частью составных рыболовных крючков, тесла разной формы, каменные грузила и якоря, позже — костяные остроги, крючки и т. п., и везде — обилие рыбных костей и чешуи[9].

Первых русских, проникших в Сибирь с севера, привлекали именно промыслы, звериный и рыболовный. Это были, как известно, новгородцы, промысловики и торговые люди. Частично они обедали в северных районах Зауралья и смешивались с местным населением[10]. Однако местом концентрации русского населения в Западной Сибири стал не север, а южные уезды Тобольской губернии, так как в XVI—XVII вв. основной массой переселенцев были крестьяне, стремившиеся занять и обработать «порозжие» земли[11].

Старожильческое русское население принесло с собой в Сибирь северновеликорусские говоры с их фонетической, грамматической и лексической системой. Более поздние переселенцы вносили в западносибирские диалекты южно- и среднерусские черты, но господствующий оставался повсеместно севернорусский диалект[12]. Сложность этнолингвистической обстановки заключалась в том, что русские говоры Сибири оказались в иноязычном окружении, их носители постоянно вступали в контакт с местными угорскими, самодийскими и тюркскими народностями в быту и производстве, и это обусловливало языковой контакт — прежде всего, в сфере бытовой и промысловой лексики.

Документы ГАТО показывают, что основным занятием и старожилов, и новых поселенцев, располагавшихся по берегам многочисленных озер, рек — Тавды, Туры, Ницы, Иски, Тобола, Пышмы и т. д., — было земледелие. Доходы от звериного и рыбного промыслов оставались для русских крестьян подсобными, добыча шла не на продажу, а на «пропитание семейств». На запрос Тюменского земского суда в 1814 году о крестьянских промыслах волостные старосты отвечают однообразно: «...рыбную ловлю хотя сеи волости жители... про своих селениях и производят, но весьма малая

89

часть, да и то некаждовременно, что и пояснить за настоящую ловлю по крайней малости не можно, каковую добычу жители употребляют единственно к продовольствию своему, а не в продажу...»[13].

Нас интересуют названия орудий рыбной ловли, использовавшихся на этой территории при «малом» рыбном промысле и зафиксированных деловыми документами ГАТО.

Согласно архивным данным, почти во всех селениях земледельческих районов крестьяне производили рыбную ловлю в большем или меньшем количестве. «Описание сел и деревень Тюменского округа» за 1783 год дает следующие сведения: в деревнях и селах по рекам Тоболу, Туре, Пышме, Иске, по протокам и озерам ловят рыбу повсеместно:

«...весной добывают котцами, а осенью неводами...»

«...добывают рыбы в год пудов 10 неводами и засеками...»

«...лов бывает невода ми и сетми осенью...»

«...лов бывает с весны во все лето: неводят сетми...»

«...лов бывает весною и летом котцами и неводами...»

«...лов бывает сетми и котцами в одно летнее время...»

«...рыба в нем караси, ловят котцами...»

По реке Туре «...рыбная ловля, которую ловят неводами и удами...»

«В Тоболе рыбу промышляют бредниками и самоловами...»

«Рыбу промышляют в оной протоке и в Тоболе реке бредниками...»

«...рыбу промышляют бредниками...»

«...исходят бредниками...»

«А ныне рыбу по реке Тоболу малыми неводами по розлитию воды...»

«Рыбу ловят в Тоболе реке и в озерах... неводами...»

«Рыбу ловят в речке Иске котцами карасей...»

«По реке Тоболу брединками... и в озере Городничем...» — и пр.[14]

Из «объявлений» в Еланский городской суд:: «Почему мы во оной речке, где следует неводами тянуть, и перегородили, а сего июля 18 числа... оказалось, что

90

оной запор уже изломан... учинили насильное в запоре нашем рыбы уловление...»[15].

В 1814 году, по сообщениям волостных правлений, крестьяне по рекам Туре, Нице, Иске «...рыбную ловлю производят небольшими неводами...»

«...в летнее время в... малых озерах... по реке Туре рыбу временно и ловят, но малыми неводами...»

«...в озерах неводами же и сетми...»

«...в озерах неводами, сетми и котцами...»

«Рыболовство имеется по реке Туре, Пышме и озерам неводами и сетми, сделанными из пеньки...»

«...в реке Тоболе... в весеннее время... неводами лов рыбы бывает...»

«...производят жители рыбные промыслы поподледью карасям, щучию, леням неводами и котцами...»

«В реке Пышме небольшими, неводами, котцами, заесками и сетьми...»

«...бывает лов в реках Тоболе, Тавде и в малых речках и озерах... малыми неводами, саипами, запорами, котцами...»

В Тавде и озерах рыбу «промышляют жители чрез посредство сделанных ими из мереж — саипы, самоловы, невода и сети, а для карасей котцы по большей части в весеннее время...»[16]

Одинаковыми орудиями лова, очевидно, пользуются и русские крестьяне и «ясашные татары»; запись в «Журнале решений Земского суда» за 1785, год сообщает о том, что татары «...в разных по названию пятнадцати озерах и в речке Канчабурке с устья запоры имеют...»[17]. И запись за 1814 год: «...ясашные татары ловят рыбу при Ортах Тарханских в реке Тоболе, озере Казачьем... неводами, саипами, фитилями, сетьми и котцами...»[18].

B донесениях за 1814 год упоминаются и другие способы лова: «Рыболовство чинится при деревне Гуриной и Тотниковой из речки Ивановки; Двинской — из речки Мостовой; Трошковой — из речки Межницы... сделанными из мелких прутьев мордами и сетями, сделанными из мережи, а особенно щук рыбопромышленники колют в речках из батов острогами железными, скованными наподобие острого орудия...», «...по реке Туре рыбу ловят малыми неводами, сетями и мордами...»[19].

91

Таким образом, по южным уездам зафиксированы следующие названия орудий «малого» рыболовства: невода (в основном «малые», «небольшие», неводки, бредники), сети, котцы, заески (заезки), запоры, уды, самоловы, фитили, морды, остроги, саипы.

Развитие крупной рыбной промышленности Тобольской губернии началось с северных уездов. Туда с открытием навигации отправлялись тобольские и тюменские промышленники на судах, с наемными рабочими, снаряжением для рыбной ловли и т. п. В документах ГАТО имеются сведения за 1789, 1794 годы о том, что крестьяне тюменских деревень нанимались сезонными «работными людьми» для рыбного промысла на реке Оби[20]. В обзоре Тобольского уезда за 1915 год в описании, промыслов населения мы уже читаем: «Рыбный промысел сосредоточен на всем протяжении реки Иртыша и его притоков; способы лова различны, смотря по сортам рыбы и характеру реки; на песках рыбу ловят стрежевыми неводами, и на перевалах ставят заборы или закопы, на местах с сильным течением употребляют сети-ряжевки, кроме того, для ловли служат фитили, переметы, самоловы и т. п., на озерах озерные невода...»[21]. Отмечаем здесь дифференцированные названия неводов (стрежевые, озерные), сетей (ряжевки); наименование постоянного места лова на реке (пески, перевалы); способов лова (заборы или закопы). Появление этих терминов явно связано с развитием «большого» рыболовства и продвижением русской промысловой терминологии в низовья Иртыша и Оби.

В деловых архивных записях встречаются и названия отдельных видов рыболовецкого транспорта. Крестьяне некоторых южных волостей «строят купецкие и рыбных промышленников суда» и «лодки делают на продажу»[22]. Упоминаются «дощаники», которые «строят» жители деревни Шехаревой, Бурмашиной[23]; «баты»; «суда, дощенники и каюки», отправляемые рыбопромышленниками в низовые места для рыболовства[24]; в 1915 году о Сургутском уезде сообщается: «Из кустарных промыслов существует только выделка лодок долбленок (обласов, душегубок), крытых каюков...[25]

Итак, употребляются слова: суда, лодки, дощаники, каюки, долбленки (баты, душегубки, обласа).

92

Архивные сведения не дают определения реалий, обозначенных перечисленными терминами, поэтому безоговорочное включение данных обозначений в систему современной рыболовецкой терминологии было бы бездоказательным. В частности, возникают колебания относительно употребления терминов «самолов» и «перемет»: в документах и самоловы, и переметы упоминаются при перечислении среди ловушек или сетей[26]. И позже, в 1902 году, житель деревни Бакшеевой Тарской волости Фортунат Чечот пишет в Статистический комитет о том, что мало рыбы попадало «...ныне весною, летом и осенью в невадова и рыболовные ловушки (кривды, самоловы)...»[27]. В современном же употреблении на территории Тюменской области «самолов» и «перемет» обозначают разные виды крючковой снасти.

Однако чаще семантика терминов представляется более или менее ясной благодаря письменному контексту. (Можно предположить, например, лексическую дублетность в отношениях между словами бат, облас, душегубка).

Диалектные истоки всех отмеченных слов можно в общих чертах, согласно «Толковому словарю» В. Даля, охарактеризовать следующим образом:

1. Без территориальной пометы, как общерусские, даны слова: Бредник: «Бродник, бредник, бродец, бредень, м. или бродцы, мн. бродничок, бреденек: небольшой неводок...»[28]. «Дощаник: «Дощ(сч)аник, м. — речное перевозное судно различной величины, плоскодонное, с мачтой; большая плоскодонная лодка, с палубою или полупалубами...» (Сл., I, 476). Невод: «Невод, самая большая из всех рыболовных сетей, состоящая из матни посредине и двух приводов или крыльев...» (Сл., II, 505). Сеть: «Сети рыбачьи, рыболовные, вязаные из ниток, дели... весьма различного устройства...» (Сл., IV,381). Уда: «Уда, ж., удочка, удка, удца, удебка, удица, снаряд для ручной ловли рыбы на крючок с наживкой (самый крючок этот)...» (Сл., IV, 470).

В двух значениях дано слово самолов: «Самолов или самоловная, — снасть на рыбу, черная снасть, шашковая (шашки, поплавки), переметная, голая (без наживы)...; верша, морда...» (Сл., IV, 134).

93

2. Как севернорусские, с пометами влгд., прм., вост., вят., даны слова: Бат: «Бат, м. (бот?) влг., прм., сиб., батник, ботник... долбленка, долбушка, однодеревка, душегубка, долбленый из одной колоды челн...» (Сл., I, 54). Каюк: «Каюк, м., сев., также каик, речное грузовое судно, род полубарки, с двускатною крышей, загнутым носом и каюткою в корме...» (Сл., II, 101).Морда: «Рыболовная морда, сев. вост., лозовая плетенка с двойною воронкою, с крыльями из тычинок; плетеная верша». (Сл. II,345). Острога: «Острота, ж., рыболовное орудие вилами, обычно тройчаткой... Острожить рыбу, вят., бить острогою...» (Сл., II, 706). Фитиль: «Фитиль, витель, вятель, вяхир, сев., вентер, морда...» (Сл., IV, 535).

3. Как чисто сибирские даны слова: Заезок: «Заезок, заязок, м., сев., сиб. яз., закол, плетень поперек реки со вставленными в воротцах мордами, вершами, для ловли рыбы». (Сл., I, 576). Запор: «Запор... Сиб. учуг, закол, частокол, забойка, колова, плетень поперек речки, для ловли рыбы...» (Сл., I, 616). Котцы: «Котцы, м.,мн., сиб., плетневый перебой через речку, для удержания и ловли зашедшей туда рыбы...» (Сл., II, 179).

4. В двух основных значениях дано слово «перемет» и отнесено соответственно к двум разным бассейнам: «Перемет, рыболовная сеть... арх. сеть... В Белом море перемет ставится от берега прямо в море, рыба же выбирается при отливе. Перемет или черная снасть, шашковая снасть, балберочная... Снасть эта в деле повсюду, в Черном и Каспийском море и в реках их...» (Сл., III, 67).

На принадлежность к северновеликорусским слов «бат» и «ез» указывает и А. М. Селищев: «...бат (=небольшая лодка, выдолбленная из целого дерева)»; «ез (=изгородь для ловли рыбы мордами, вершами: заездок — в Шивере Балган. у.)»[29].

В «Толковом словаре» Даля отсутствует слово саип. А. М. Селищев называет саип (сеть; ост. соjеп, саjеп; сев. остр. соjип)[30] среди слов, заимствованных русскими в Тобольской губернии от остяков. С. И. Ольгович относит «саип» (сеть) к числу финно-угорских, точнее — хантыйских заимствований в сибирской старожильческой русской лексике[31].

Таким образом, промысловая русская терминология,

94

употребляемая населением южных уездов Тобольской Губерний и зафиксированная в документах ГАТО за период с XVIII до начала XX века, остается на протяжении этого времени чисто русской, в основном севернорусской, за исключением единичных иноязычных вкраплений.

Из хранящихся в ГАТО обследований других, более северных районов Тобольской губернии, интерес представляет отчет о Березовском округе за 1902 год, в котором содержится подробное «Описание рыбного промысла при помощи гимог и устройства последних». Этот рыболовный снаряд употреблялся в Березовском округе и изготовлялся «лишь остяками, проживающими близ села Мужи, из тех материалов, из каких готовятся морды. В общем гимги, пожалуй, похожи на морды, но больших размеров...»[32]. Слово «гимга» Даль относит к сибирским, не ограничивая территории его употребления: «Гимга, ж., сиб. большая рыболовная верша, морда, сплетенная из сарги, из тонких корней хвойных деревьев». (Сл., I, 350). Однако можно предположить, что в XVIII—XIX вв., как и сейчас, употребление описанного орудия лова и соответственно термина было территориально узко ограничено районами рыболовства по нижней Оби и ее притокам. С другой стороны, термин этот известен не только сибирским, но и некоторым русским говорам к западу от Урала и характеризуется как мансийское заимствование[33].

Как уже было сказано, настоящая статья не ставит задачей исследование живой промысловой лексики рыболовства, но предварительные наблюдения показывают, что с продвижением на север, в низовья Иртыша и Оби, в районы с преобладающим финно-угорским, самодийским, тюркским населением, заметно усиливается проникновение иноязычных слов, и прежде всего промысловой терминологии, в лексическую систему русских сибирских говоров.

 

ПРИМЕЧАНИЯ И ЛИТЕРАТУРА

[1] В своей статье «Вопросы социальной диффернциации языка» Б. Н. Головин говорит о достоверном различении нескольких «уровней», или «плоскостей» дифференциации функционирующего языка. В частности, «плоскость» дифференциации общего языка по теории «затрагивает прежде всего самое структуру»; а «плоскость»

95

дифференциации по типам деятельности социального коллектива и по социальным группам людей «затрагивает прежде всего функционирование языковой структуры и очень мало самое структуру». Особая сложность анализа профессиональной диалектной лексики заключается как раз в том, что в ней встречаются и перекрещиваются элементы структурно-языковые и элементы внеязыковые, социальные. См.: В кн.: Вопросы социальной лингвистики. Л., «Наука», 1969; стр. 343‑355.

[2] В. М. Жирмунский. Марксизм и социальная лингвистика. Там же, стр. 5—26.

[3] И. А. Попов. Из наблюдений над псковской рыболовецкой лексикой. В сб.: Псковские говоры. Труды II псковской диалектологической конференции. Псков, 1968; Н. Е. Попова. О некоторых терминах рыбного промысла (на материале деловых документов). В сб.: Материалы и исследования по русской лексикологии. Красноярск, 1966; В. А. Сенкевич и М. П. Махалкина. Рыболовные орудия Обь-Енисейского водного бассейна и их терминология (словарь терминов с указанием района хождения термина). В сб.: «Ученые записки» Магнитогорского гос. пединститута, вып. 7, 1958.

[4] В. Бартенев. О русском языке в Обдорском крае. В кн.: Н. А. Цомакион. Историческая хрестоматия по сибирской диалектологии. Красноярск, 1960, стр. 101‑103; Хр. Лопарев. Самарово (село Тобольской губернии и округа). Хроника, воспоминания и материалы о его прошлом. Там же, стр. 114—118; Г. Л. Маляревский. Особенности говора крестьян-старожилов Тобольской губернии. Там же, стр. 296—316.

[5] Государственный архив Тюменской области (далее — ГАТО).

[6] ГАТО, ф. 417, д. 684, лл. 29—30.

[7] Там же, л. 33.

[8] ГАТО, ф. 417, д. 519, л. 46.

[9] История Сибири. Л., «Наука», 1968, т. I, стр. 98—99, 234—237, 303—361.

[10] Там же, стр. 370—371.

[11] В. И. Шунков. Очерки по истории колонизации Сибири в XVII — начале XVIII вв. М.-Л., изд. АН СССР, 1946, стр. 11—56.

[12] См.: А. М. Селищев. Диалектологический очерк Сибири. В кн.: Селищев А. М. Избр. труды. М., «Просвещение», 1968, стр. 223—389; М. А. Романова. О двух говорах деревни Крашенинино Упоровского района Тюменской области. В сб.: Диалектологический сборник I. Тюмень. «Ученые записки» Тюменского Государств. пединститута. 1963, т. 21, стр. 33—36; Она же. Морфологические особенности говоров по нижнему течению реки Тавды. Там же, стр. 100—101; В. Н. Светлова. Фонетические особенности говоров Исетского района Тюменской области. Там же, стр. 67—68; Она же. О некоторых фонетических особенностях говоров Тюменской области. В сб.: Вопросы современного русского языка и диалектологии. Тюмень, 1965, стр. 23—25.

[13] ГАТО, ф. 10, д. 2607, л. 156.

[14] ГАТО, ф. 10, д. 632, лл. 23-108.

[15] ГАТО, ф. 10, д. 2602, л. 2.

[16] ГАТО, ф. 10, д. 2607, лл. 156—206.

96

[17] ГATО, ф. 10, 201, л. 208.

[18] ГATО. ф. 10, д. 2607, л. 190.

[19] ГATО, ф. 10, д. 2607, лл. 201, 203.

[20] ГATО, ф. 10, д. 710, лл. 16—17; ф. 10, д. 2601.

[21] ГATО, ф. 417, д. 519, л. 46.

[22] ГАТО, ф. 10, д. 621, л. 14.

[23] ГАТО, ф. 10, д. 632, л. 17.

[24] ГАТО, ф. 417, д. 637, л. 2 и др.

[25] ГАТО, ф. 417, д. 519, л. 226.

[26] ГATО, ф. 10, д. 2607, лл. 156—206.

[27] ГАТО, ф. 417, д. 643, л. 397.

[28] В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. М., Госуд. издательство иностранных и национальных словарей, т. I, стр. 129. (Далее — Ол. Римская цифра обозначает том, арабская — страницу).

[29] А. М. Селищев. Диалектологический очерк Сибири, стр. 372—373.

[30] Там же, стр. 374.

[31] См.: С. И. Ольгович. Этимолoгичecкиe заметки по диалектной лексике. В сб.: «Ученые записки» Томского университета. Томск, 1965, т. XXII, стр. 19—20; Он же. Фонетические изменения при освоении иноязычных слов в сибирской диалектной лексике. Там же, стр. 30.

[32] ГATО, ф. 417, д. 643, лл. 49—59.

[33] Л. А. Ивашко. Заимствование слова в печорских говорах. В сб.: «Ученые записки» Ленинградского госуниверситета им. А.А. Жданова, Л., № 243, Вып. 42, 1958.

97

 

 

ПУБЛИКАЦИЯ:  Орестова Е.И. К истории формирования рыболовецкой терминологии Западной Сибири // Говоры Урала и Западной Сибири. Нижний Тагил, 1972. С. 86 – 97.