Герд А.С. Из истории печорских названий рыб

 

Богатство названий рыб в русских говорах по реке Печоре отражает разнообразие ее ихтиофауны. Среди русских названий рыб там встречаются такие, как вьюн (тихоокеанская минога), стерлядь (Acipenser ruthenus), осётр (Acipenser baeri), сёмга (Salmo salar), палья, голец, кумжа (Salvelinus lepechini), таймень, лен (Hucho taimen), нельма (Stenodus leucichthys nelma n. petschorae), сиг (Coregonus lavaretus pidschian n. petschorae), чир (Coregonus nasus), пелядь (Coregonus peled n. petschorae), зельдь, елец (беломорская ряпушка Coregonus sardinella n. marisalbi), омуль (Coregonus autumnalis lepechini n. petschorae), нагиш (беломорская корюшка Osmerus eperlanus dentex n. dvinensis), хариус (Thymallus thymallus), язь (Leuciscus idus), сорога (плотва Rutilus rutilus fluviatilis), лещ (Abramis brama orientalis), елец (Leuciscus leuciscus), гольян (Phoxinus phoxinus), карась (Carassius carassius), щука (Esox lucius), окунь (Perca fluviatilis), ерш, подкаменщик, колюшка (редко), налим (Lota lota); в дельте реки — навага, .камбала, бычок четырехрогий.[1]

Ниже анализируется история только слов (пелядь, омуль, чир, сорога, зельдь, сявка, саурей), которые обозначают виды рыб, широко распространенных прежде всего в Печоре.

Источники статьи: 1. Картотека Печорского областного словаря Межкафедрального словарного кабинета имени Б. А. Ларина ЛГУ, в дальнейшем — КПС; 2. Г. У. Линдберг и А. С. Герд. Словарь названий пресноводных рыб СССР (в печати, рукопись хранится в Ихтиологической комиссии АН СССР в Москве), в дальнейшем — СНПР.[2]

Пелядь. В значении ‛вид рыб Coregonus peled’ неоднократно зафиксировано на Печоре экспедициями ЛГУ это слово (Г,

108

У-Ц, Н, Нб) и уменьшительная форма пеледка (К; Тр, Р; У, СЩ).

Отметим ареал разных форм слова в указанном значении по данным СНПР: пеледь Мезень, Печора; пелядь арх.: Печора; ср. т. Печоры, н. т. Печоры, Мезень, н. т. Енисея, Колыма; пелять н. т. Печоры, в. т. Печоры, Оби, pp. Сыня, Сев. Сосьва.

Слово пелядь отсутствует во всех остальных русских говорах, не найдем мы его и в словарях других славянских диалектов. Однокорневые образования пельдятка, пелятка, пелядочка зафиксированы помимо печорских и мезенских говоров только на Колыме (Богораз).

Все данные свидетельствуют об относительно узком ареале исследуемого слова (говоры по рекам Печоры и Мезени); на Оби вместо него для обозначения того же вида встречаем наименование сырок.

С другой стороны, слово пелядь зафиксировано в таможенных книгах Великого Устюга, составленных в 1651—1652 гг.: «Явил рыбы продать 3 осетра весом пол пята пуда, семги 16 рыб, 22 пеледи свежих»; «Явил продать... 700 рыбы пеледей и чиров свежих».[3] В аналогичных употреблениях оно встречается также в приходо-расходных книгах Устюга Великого за 1682—1683 гг.[4] Это слово зафиксировали в XVIII в. и первые русские путешественники-естествоиспытатели на север. У Палласа: Peled (Архангельск);[5] у Лепехина читаем: «Пеледь — для вкуснаго и жирнаго своего тела в особливомъ почтении и у града Архангельска».[6]

Характерно, что наименование пелядь употребляется только в деловых памятниках Великого Устюга, оно отсутствует в многочисленных новгородских писцовых книгах, как и в различных отписках и актах о рыбной ловле из других краев Московской Руси. Именно Великий Устюг был в XVII в. одним из важных пунктов торговли Москвы и Центра с русским Севером. Более того, в велико-устюжских таможенных книгах постоянно встречаем записи о печорских людях и зырянах, привозивших с Печоры чиров, пелядь и другую рыбу.

В XVII в. слово пелядь, по-видимому, представляло собой севернорусский диалектизм, оно лишь эпизодически встречается в деловых торговых документах, составители или писцы которых непосредственно общались с теми, кто привозил эту рыбу на продажу. Слово пелядь так и не проникло в общенародный язык Московской Руси, как диалектизм оно встречается и в памятниках старорусской письменности; именно через тор-

109

говцев рыбой, приезжавших в Великий Устюг по Вычегде с Мезени и Печоры, оно попадает в таможенные и расходные книги XVII в.

Характерно, что В. Ф. Зуев, который путешествовал в, XVIII в. по Оби и зарегистрировал большое число местных названий рыб, слова пелядь не отмечает.

Как проникло оно в русский язык, откуда появилось в русских говорах на Печоре и Мезени? М. Фасмер рассматривает его как неясное по происхождению. Материалы старорусской письменности и русских диалектов, свидетельствуют о том, что до прихода на Печору русские не знали слова пелядь. Здесь, на Печоре, они сталкиваются с новым видом рыб, для которого у них нет своего наименования, но оно было в языке тех племен, которых они встретили в местах новых поселений, этим племенем были коми. Из печорских коми-зырянских диалектов данное слово в том же значении ‛Coregonus peled’ и проникает в русские говоры. Ср. пелядь ‛вид рыб’ иж. печ. (Жилина); pelid в том же значении (Fokos-Fuchs) коми peled (Wiedemann), также коми пелядь, пелеть.[7] В течение долгого времени пелядь было узкоместным наименованием, известным лишь в русских говорах нижней Печоры; в XVI—XVII вв. через торговцев рыбой оно проникает и в тексты таможенных книг, и в соседние архангельские говоры; с XVIII в. через описания русских путешественников-естествоиспытателей оно попадает непосредственно из русских печорских говоров в ихтиологическую терминологию, а с освоением новых промысловых районов из терминологии и в русский литературный язык (Сл. 1847 г., БАС).

Казалось бы, наличие слова пелядь на далекой от Печоры Колыме противоречит подобным выводам. Скорее всего, однако, в определенный исторический период часть русских переселенцев на Колыму была выходцами именно из северо-архангельских мест, с низовьев Мезени и Печоры. Им уже было знакомо это слово, и здесь, на Колыме, они стали называть так сходные виды рыб. Характерно, что именно на Колыме отмечено и уменьшительное образование пелятка, широко распространенное в печорских говорах.

Омуль. Экспедициями ЛГУ слово зафиксировано повсеместно на средней Печоре. Богато представлено в КПС и омулёвка ‛сеть для ловли омуля’ (П; К, У-Ц; Тр; Г, СЩ, Н; С). По данным СНПР слово омуль ‛вид рыб Coregonus autumnalis’ — севернорусское. Ср.: омуль — н. т. Печоры; р. Уса; арх.: Мезень; н. т. Енисея, Лены, Колымы; береговой омуль ‛Coregonus migratorius’ — Байкал. Обращают на себя внимание факты наличия слова в Сибири, ср. терминологическое омуль байкальский.

110

По данным различных источников довольно четко намечается западная и южная граница распространения слова: от русских архангельских печорских и мезенских говоров — в Сибирь, низовья Енисея, Лены, Колымы, Байкал. Оно не зафиксировано ни в одном из других славянских языков.

В то же время слово омуль широко известно в различных памятниках старорусской письменности XVII в.[8] В таможенных книгах Великого Устюга: «И на те товарные деньги купил на Устюге товару: рыбы сигов 3 бочки до омылей 2 бочки, да семги 24 п.» (за 1633 г.); «Октября в 17 день соливычегоцкой Ларион Васильев сын Пивоваров пришел с Печоры в каюке... явил продать 10 бочек сигов рыбы, да бочку омылей» (за 1633 г.); «Явил продать 4 бочки рыбы семги, бочку омулей, бочку сигов» (за 1651 г.),[9] а также за 1652, 1653, 1676 и 1677гг.; в Таможенной книге Сольвычегодска за 1677—1678гг.;[10] в Житии Аввакума читаем: «Рыба в нем [Байкале] — осетры, таймени, стерляди и Омули и сиги и прочих родов много».[11] Наконец, в одном из списков Повести о Ерше Ершовиче XVIII в. находим форму омиль в образном употреблении: «Судиям имена... дети боярские, пескиши, омиль, россыльщик, окунь доводщик».[12]

В XVII в. слово омуль наряду с таможенными книгами, составленными в Устюге Великом и Сольвычегодске, зафиксировано у Аввакума при описании омуля байкальского. В целом данные памятников хорошо согласуются с показаниями современных диалектов (Сибирь, русский Север). Ср. также факты, приводимые в работах путешественников середины XVIII в. Паллас: omul ‛рыба Salmo omul’ — у русских в Архангельске и в Сибири;[13] Лепехин:, омуль ‛Salmo autumnalis’;[14] Георги: «Когда осенью бывают омоли (Salmo gregarius)... то делают они [тунгусы] неподалеку от берега из прутьев сплетенную городьбу»;[15] Зуев: омыль.[16] И здесь тот же ареал — русские сибирские и архангельские диалекты.

Как же, когда и откуда проникло это слово в говоры на Печоре? Показания диалектов и данные письменности застав-

111

ляют предполагать о том, что оно попало в русский литературный язык несколькими путями. К XVII в. в разных формах (омуль, омыль, омиль) это слово, по-видимому, было известно русским не только на Байкале и Енисее, но и в районе Печоры (факты таможенных книг). В язык Московской Руси оно проникает через торговцев рыбой, во-первых, из Великого Устюга и Сольвычегодска, со стороны Печоры, а во-вторых, из Сибири, со стороны Байкала. Характерно, что в таможенных книгах слово омуль появляется чаще всего именно при описании товаров, привезенных с Печоры. Неустойчивость его графической формы в текстах памятников заставляет предположить, что с XVII в. оно воспринималось еще как местное, экзотическое и являлось, по-видимому, диалектизмом. Записки русских путешественников-естествоиспытателей свидетельствуют о широком распространении этого слова в XVIII в. среди русских в Сибири и на крайнем севере (Печора). В XVIII в. оно постепенно закрепляется и в языке Москвы (Повесть о Ерше Ершовиче).

Остается неясным, однако, как попало это наименование на Печору. Наличие различных форм слова (омуль, омыль, омиль), зафиксированных в памятниках письменности, отсутствие его во всех русских говорах, кроме сибирских и печорских, заставляет предположить, что оно является заимствованным в этих диалектах. Ср., например, монг. omoli (Пекарский). В данном случае представляется необоснованной этимология, приводимая в словаре Фасмера и связывающая омуль, омулёвка с выражением мулить воду. По-видимому, слово омуль первоначально было заимствовано из монгольского в якутский, (ср. якутск. долган, омул, омуль — нижн. т. Енисея), а из якутского — в соседние восточносибирские (байкальские) русские диалекты; позднее через русских промышленных людей попадает оно с низовьев сибирских рек на Печору, где прочно входит в речевой обиход местного русского населения (ср. широкое распространение здесь производных омулёвка, омулявка).

Чир. В значении ‛вид рыб Coregonus nasus’ это слово неоднократно зафиксировано в КПС (П; Г; Нб, С). Помимо русских говоров по реке Печоре в указанном значении оно отмечено только на Мезени, в низовьях Оби, Енисея, Хатанги, на Колыме и Анадыре по данным СНПР.

В памятниках старорусской письменности это слово встречается с середины XVII в. — в таможенных книгах Сольвычегодска за 1651—1651 гг.: «Явил продать... 15 п. рыбы сухие щучины, 700 рыбы пеледей и чиров свежих, 30 кож оленьих»;[17] в приходо-расходных книгах Великого Устюга 1682—1683 гг.: «Февраля в 13 день куплено у них же Афонасья и у Ивана, зырянъ свъжих рыбъ щука да чиръ, да караса»; «Февраля въ 16 день куплено свЪжих рыбъ щука лещч, чиръ, мускинъ, стер-

112

ледь у Ивана Зырянинова меньшева, да у Афонасья Клюсова»; «Того жъ числа куплено у нихъ же зырянъ, у Афонасья зъбратьями, свЪжихъ рыбъ щука да чиров трое»,[18] а также в таможенных книгах Великого Устюга за 1678—1679 гг. и Беломорских актах XVII в.[19] Все эти памятники созданы на севере Московской Руси. Ареал слова по данным старорусской письменности, таким образом, в значительной степени совпадает с показаниями современных диалектов.

Отсутствие слова чир в других русских говорах, кроме печорских и мезенских (за исключением низовьев сибирских рек), показания деловых документов XVII в., постоянные упоминания в них о печорских людях и зырянах, привозивших эту рыбу с Печоры в Сольвычегодск и Устюг Великий — всё это заставляет предположить, что именно из русских говоров по реке Печоре проникает это наименование в тексты старорусской письменности. В деловых памятниках XVII в. оно представляло собой диалектизм.

В русские говоры слово чир проникло, по-видимому, из соседних коми-зырянских или ненецких диалектов. Ср. коми чир;[20] tśir (Kalima);[21] ненец, юракск. chyrri ‛сибирский осетр’;[22] chÿré ‛то же’.[23] Менее вероятно, что оно было заимствовано непосредственно из территориально более удаленных говоров ханты-мансийского языка, ср. ханты-манс. chyre, kÿr, kyrai, kyrri, kyrre (СНПР).

Позднее, в середине XVIII в. из печорских и сибирских говоров через описания русских естествоиспытателей проникает это наименование в ихтиологическую терминологию. Паллас: tschir ‛Salmo nasutus’ — у русских в Сибири;[24] Лепехин: чир ‛рыба’;[25] Зуев: чир.[26]Наличие слова чир в низовьях Оби, Енисея, Хатанги, Колымы и Анадыря вновь свидетельствует об определенных лексических связях русских говоров на крайнем северо-востоке Сибири с говорами по р. Печоре. С другой стороны, обращает на себя внимание якутское чыр ‛рыба Coregonus nasus’, чыр балык ‛чир озерный’ (Пекарский); чыыр ‛рыба чир’.[27] Не исключена возможность проникновения слова чир в русские говоры по Колыме и прямо из соседних якутских диалектов.

113

Сорога. В значении ‛плотва’ это слово неоднократно зафиксировано экспедициями ЛГУ на Печору (У-Ц; ,Зм, Нб; Тр, Г, У; З, С, Ст). В материалах Б. Ярасова отмечено сорожка (Г, Зм; С).

В целом ареал различных форм слова гораздо шире. Ср. данные СНПР: сарга ‛аральская плотва Rutilus rutilus aralensis’ — p. Урал; сарожка ‛аральская плотва Rutilus rutilus aralensis’ — Урал.: фурм.; Арал. м.: Нукус; Сыр-Дарья, Арал. м., Казалинск; сорга ‛плотва Rutilus rutilus’ — арх.: Зимний берег, Холмог., шенк.; сорога: 1) ‛язь Leuciscus idus, молодь’ — сиб.; 2) ‛елец Leuciscus leuciscus’ — сиб.: р. Тура; Калыма; 3) ‛сибирский елец Leuciscus leuciscus baicalensis’ — зап. сиб.; 4) ‛плотва Rutilus rutilus’ — ср. т. Печоры, Пинега; арх.: Зимний берег, холмог., шенк., Кенозеро, оз. Лаче; карел.: Водлозе-ро; р. Шексна; Белое озеро: Волхов; н. т. Волхова: Новая Ладога; кир.: в. т. Вятки, р. Летка, Волга; казан.: Волга; западные склоны Урала; урал.: Кама, Елово, перм.; Обь, Иртыш, Малая Обь, Лозьва, Тавда; 5) ‛сибирская плотва Rutilus rutilus lacustris’ — сиб.; 6) ‛красноперка Scardinius erythrophthalmus’ — Белое озеро; Волга; сорожина ‛сибирская плотва Rutilus rutilus lacustris’ — Обь, Иртыш; Колыма; сорожка: 1) ‛сибирская плотва Rutilus rutilus lacustris’ — Енисей; н. т. Енисея; 2) ‛таласский елец Leuciscus lindbergi’ — кирг.; 3) ‛амурский горчак Rhodeus sericeus’ — Амур; 4) ‛горчак Rhodeus sericeus amarus’; 5) ‛плотва Rutilus rutilus’ — ср. т. Печоры; Белое озеро; казан.: оз. Таир; Волга, западные склоны Урала; урал: Кама, Елово, Пермь; 6) ‛аральская плотва Rutilus rutilus aralensis’ —р. Урал; 7) ‛красноперка Scardinius erythrophthalmus’; сорожняк: 1) ‛плотва Rutilus rutilus’ — новг.; Волга; зап. склоны Урала; нижегор.: оз. Светлое; урал.: челяб.; 2) ‛сибирская плотва Rutilus rutilus lacustris’ — Обь, Иртыш, в. т. Енисея; 3) ‛красноперка Scardinius erythrophthalmus’ — Волга; краснопёрая сорога ‛красноперка Scardinius erythrophthalmus’ — казан.; стреговая сорожка ‛русская быстрянка Alburnoides bipunctatus rossicus’ — урал.: Кама, Чусовая; сторожевая сорожка ‛то же’ — урал.: Кама, Чусовая.

Отметим следующий ареал рассмотренных форм: сарга — р. Урал; сарожка — р. Урал, Арал. м., Сыр-Дарья, Аму-Дарья; сорга — арх.; сорога в значении ‛плотва’ — арх., Печора, Водлозеро, Белое озеро, Шексна, Волхов, кир.: Вятка, ср. т. Волги, Кама, в значении ‛сибирская плотва’ — Обь, Иртыш, Енисей, Норильск, Лена, Байкал; сорожина ‛сибирская плотва’ — Обь, Иртыш, Колыма; сорожка ‛сибирская плотва’ — Енисей, ‛таласский елец’ — кирг., ‛амурский горчак’ — Амур, ‛аральская плотва’ — р. Урал; сорожняк ‛плотва’ — новг., Волга, Приуралье, ‛сибирская плотва’ — Обь, Иртыш, Енисей, ‛красноперка’ — Волга.

Таким образом, слово сорога и его производные широко из-

114

вестны в севернорусских говорах, на Волхове, средней и нижней Волге, на Урале, в Сибири до Дальнего Востока, в Средней Азии, не отмечено оно в средне- и южнорусских говорах. Приведенные материалы свидетельствуют о наличии определенных связей между севернорусскими говорами и говорами верхнего течения Волги, Приуралья и Зауралья, Сибири и Средней Азии вблизи Аральского моря и по реке Урал (поселения бывших яицких казаков).

Значительно труднее наметить ареал этого слова по данным памятников письменности. В старорусских деловых документах оно известно с начала XVII в.: «Старецъ Феодосей Борков кут пил в Заозерских селех рыбы... 104 щуки... 2420 юраньчиков, 404 тарабары, 590 омулей и сорог» (1608—1609 гг.);[28] «Майя в 31 день устюжана... явили рыбы щук соленых и язей, и сорог 36 кадок»; «Устюжанин Меркурей Щапков приехал ис Казани... явил рыбы свежие щук и окуней и сорог на 4 р.».[29] В аналогичных текстах в том же значении встречается слово и в велико-устюжских таможенных книгах за 1650, 1651, 1652 гг., soroga отмечено также у Р. Джемса (Ларин). Наконец, в образном употреблении встречаем его в Повести о Ерше Ершовиче в редакции начала XVIII в.: «Есть на то у меня свидетели, есть сорога — послать далеко дорога».[30]

Очевидно, таким образом, что слово сорога в значении ‛вид рыб (плотва)’, было известно в XVII в. на всем русском севере, в районе Белого озера.

Наименование сорога с середины XVIII в. отмечалось русскими путешественниками в самых различных местах. Лепехин описывая озера Башкирии, наряду с другими рыбами, упоминает и сорог.[31] Зуев указывает, что сорога — основное название плотвы в Западной Сибири.[32]

Все этимологи рассматривают русское сорога как заимствование из финно-угорских языков: его сравнивают с финск. Särki, эст. särg, эрзя-морд. сäрга, мокша-морд. сäрга, остяц. сарах, сорох, (Веске); с карел.-олон. särgi, финск. särki, удм. sarči, эст. särg (Kalima); эти же факты приведены у Фасмера. Ср. также данные СНПР: финск. särki, карел. särgi, сярги, ижор. Särgi, sergi, сарга ‛плотва Rutilus rutilus’; эст. sarg ‛плотва Rutilus rutilus’, särg-kala ‛то же’. Отметим здесь прежде всего такие факты, как хант. sorroch, сорых, сорах (пыжьян), манс. sorroh, sorach, sorch, sorih (то же); все фиксации по бассейну р. Оби. Ср. также венг. söreg, татар. (зап.-сиб.) сорок, сюрик

115

и казан.-татар. söirök, sÿrÿk. Русское сорога и его производные более всего распространены в восточной половине Европейской части СССР, в Приуралье, Зауралье и в Сибири и почти неизвестны по нашим наблюдениям к западу от Онеги и Северной Двины.

По-видимому, русск. сорога заимствовано исторически не из прибалтийско-финского särg(k)(i), а так же, как и русск. сырок (пыжьян), отражает именно хант. и манс. sorroh (название рыбы) с естественным изменением в дальнейшем ударения и категории рода. На Белое озеро и Волхов слово сорога было занесено позднее торговцами рыбой с востока по речным путям.[33]

Зельдь. По материалам КПС оно известно широко (У-Ц, В, Ф, К, Зм, СЩ, Г, П). В КПС зарегистрированы производные формы зельдик (В) и зельдёвка (‛сеть для ловли зельди’ — Ф, X, В, ВБ, Г, Е, К, СЩ, материалы Б. Ярасова).

Данные СНПР: русск. зельдь ‛беломорская ряпушка Соrеgonus sardinella maris — albi — вся Печора. В этой форме исторически оно проникло из соседних коми диалектов, ср. коми зельди, зельдь ‛то же’.

Не исключена возможность, что коми зельдь в свою очередь — более древнее заимствование из русск. сельдь. Формы зельдик и зельдёвка образованы уже в русских печорских говорах при помощи суффиксов -ик, -овк-а.

Сявка. По данным КПС это ‛малек пеляди, нельмы’ (П, Н, Г, материалы О. В. Карабановой-Семеновой, 1927 г.), сявочка ‛то же’ (Н, М).

По материалам СНПР русск. сявка ‛печорская нельма Stenodus leucichthys nelnia n. petshorae’ и сявочка в том же значении известны по всей Печоре.

Исторически это узколокальное заимствование из говоров Соседних ненцев (ср. ненец, сяута — Печора (материалы СНПР), Sjauta[34]) морфологически переоформленное по модели с суффиксом -к-а. Форма сявочка образована уже в русских печорских говорах при помощи суффикса -очк-а.

Саурей. По данным КПС слово зафиксировано в Н-М (из записей Б. Ярасова).

По материалам СНПР это слово в значении ‛ряпушка сибирская’ отмечается как характерное только для печорских и мезанских говоров. Другим русским и славянским диалектам слово саурей не известно; не зафиксировано оно и в текстах старорусской письменности.

116

Саурей заимствовано русскими на Печоре и Мезени из соседних ненецких диалектов, ср. ненецк. саурей ‛ряпушка сибирская’ — Мезень, Печора; севри ‛то же’ — Обь, Щучья, Иртыш; сэури (СНПР), саур-халл ‛то же’. В современном русском языке это узколокальный диалектизм.

Итак, приведенные материалы свидетельствуют, во-первых, о наличии прочных связей между русскими говорами по Печоре и древними новгородскими диалектами Приладожья и Прионежья (сорога); во-вторых, о наличии определенных лексических связей между печорскими и русскими говорами в низовьях Оби; Енисея, Хатанги, Колымы (пелядка, чир, омуль).

История слов сявочка, зельдик, зельдевка говорит также о наличии в печорских говорах новообразований, возникших, по-видимому, уже в период самостоятельного развития этих говоров.

117

[1] См.: О. С. Зверева, Е. А. Кучина, Н. А. Остроумов. Рыбы и рыбный промысел среднего и нижнего течения Печоры. М.—Л., 1953.

[2] Ниже источники раскрываются только в случаях, когда материал извлечен не из СНПР.

[3] Таможенные книги Московского государства XVII в., т. II. М.—Л., 1941,стр. 49, 305.

[4] См.: Русская историческая библиотека, т. 14. СПб., 1894, стр. 1054.

[5] Р. S. Pallas. Zoographia Rossico—asiatica, t III. SPb., 1811, S. 142.

[6] И. И. Лепехин. Дневные записки путешествия, т. III. СПб., 1770, Прибавление, стр. 14.

[7] П. Г. Борисов. Обь-Иртышский водоем. «Рыбное хозяйство», 1923, вып. IV, стр. 166—249.

[8] Впервые встречается в Приходо-расходных книгах Антониева-Сийского монастыря 1577 г. (Материалы Древнерусского словаря, Ин-т русского языка АН СССР, Москва).

[9] Таможенные книги Московского государства XVII в., т. 1. М.—Л., 1950, стр. 24, 23; т. II, М.—Л., 1951, стр. 55.

[10] Там же, т. III. М.—Л., 1951.

[11] Житие протопопа Аввакума. М.—Л., 1960, стр. 86.

[12] В. П. Адрианова-Перетц. Очерки по истории русской сатирической литературы XVII в. М.—Л., 1937, стр. 153 (3-я ред. повести).

[13] R. S. Раllas. Zoographia..., S. 406.

[14] И. И. Лепехин. Дневные записки..., стр. 17.

[15] И. Георги. Описание всех в Российском государстве обитающих народов, т. III. СПб., 1799, стр. 44.

[16] В. Ф. Зуев. Материалы по этнографии Сибири XVIII в. М.—Л., 1947, стр. 69.

[17] Таможенные книги Московского государства XV11 в., т. II, стр. 411.

[18] Русская историческая библиотека, т. 14, стр. 1054.

[19] И. А. Елизаровский. Лексика беломорских актов XVI—XVII вв. Архангельск, 1958, стр. 90.

[20] См.: П. Г. Борисов. Обь-Иртышский водоем, стр. 190.

[21] Также: В. Ф. Зуев. Материалы..., стр. 69.

[22] P. S. Раllas. Zoographia..., S. 92, 103.

[23] См.: В. Ф. Зуев. Материалы..., стр. 69.

[24] P. S. Раllas. Zoographia..., S. 401.

[25] И. И. Лепехин. Дневные записки..., стр 16.

[26] В. Ф. Зуев. Материалы..., стр. 69.

[27] П: С. Кириллов. Водоемы Якутии и их рыбы. Якутск, 1955, стр. 5.

[28] Расходные книги Кирилло-Белозерского мон. В кн.: Н. К. Никольский. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство во второй четверти XVII в. СПб., 1897, стр. OCCXCI.

[29] Таможенные книги Устюга Великого за 1633—1634 гг. В кн.: Таможенные книги Московского государства... М.—Л., 1950, стр. 100, 94.

[30] В. П. Адрианова-Перетц. Очерки..., стр. 159.

[31] И. И. Лепехин. Дневные записки..., стр. 183.

[32] В. Ф. 3уев. Материалы..., стр. 69.

[33] Не останавливаемся здесь на этимологии русск. сырок (пыжьян) и севрюга, так же, как и сорога, восходящих в конечном счете к некоторым из отмеченных выше форм. (Подробнее см.: А. С. Герд. Проблемы формирования научной терминологии. Докт. дисс. Л., 1969).

[34] См.: P. S. Pallas. Zoographia..., S. 392.

 

 

ПУБЛИКАЦИЯ: Герд А.С. Из истории печорских названий рыб // Севернорусские говоры, вып. 1. Л., 1970. С. 108-117.