Плещеев В. О щуке

 

В «Вестнике союза Русских Рыболовов-Удильщиков» за 1907 год мною была помещена заметка об эпизоде моей борьбы со щукой-гигантом, имеющей в длину 31 верш. и взявший на живца-голавля в 6 вершков величины. Вытащить на удочку такую рыбу представляется случаем исключительным, благодаря чему у некоторых сотоварищей явилось подозрение в моем увлечении, но умалять факты я не считаю возможным. Есть щуки по размерам гораздо большие, нежели описанная мною. Для примера привожу ниже выдержки из письма, помещенного в «Новом Времени» от 7 июля сего года Н. Снессаревым под заглавием «Щука».

Господин Снессарев сообщает: «Один учитель географии в доброе старое время учил ребят в школе: «Финляндия богата лесою, камнею и водою. А в воде есть шхера, а шхера есть морская собака...»

На нашем озере есть такие морские собаки в виде нескольких островков. Они густо поросли лесом и окружены валунами вперемешку с тростником. Между островами превосходно клюет на червяка окунь. Часто крупный, фунта на два и на три. А на дорожку и блесну попадаются красноперые великаны фунтов на пять и на шесть. Рыбаки мне рассказывали, что там же живут щуки чуть не пудового веса. Окуней в 6 фунтов я и мои приятели ловили, но крупных щук не приходилось, и, признаться, мало верилось в их существование...

Есть любители рыболовы, весьма презрительно относящиеся к щукам. Презрение вряд ли основательное. Со спортивной точки зрения ловля щуки интересна, пожалуй, не менее ловли лосося и форели. Рыба сильная, бойкая и достаточно неутомимая. Она прыгает порою почти как форель. Щука свыше 10‑15 фунтов может доставить порядочно и хлопот, и удовольствия...

Я спустил на воду легкую как перо стальную шлюпку, посадил на весла Никитку, и мы поплыли вдоль берега по мелкой воде.

Ловить блесной с руки я не люблю и не советую никому, раз есть возможность иметь удилище и катушку. Ловля с этой снастью, во-первых, гораздо интереснее, а во-вторых, добычливее. Меньше шансов, что рыба сорвется, так как упругость удилища в большой степени гарантирует целость рыбьих губ.

Я не употребляю также блесен в виде ложек и разной другой формы. Их множество и на всех их можно поймать и щуку, и окуня, и, пожалуй, судака. Но мне больше нравится ловить на ту же приманку – синюю рыбку, на которую ловится лосось, лох или таймень и форель. Фантом № 4, 5 или 6 только не с золотым, а с серебряным брюшком. И окунь, и щука идут на него прекрасно. Так что лучшего и желать нельзя.

Надев такую рыбку и опустив на десять сажень лесу без груза сзади лодки, мы с Никиткой проплыли версты две вдоль берега без поклевки. Иногда только рыбка касалась дна, но так как дно было чистый песок, тростник еще не вырос, то и проверять рыбку не приходилось. Мы повернули обратно. Не доходя до пристани моего соседа, рука почувствовала резкий толчок, и рыбка остановилась.

Будь это на Харрака Ниски или на Имарте или вообще на Вуоксе, я бы знал, что значит резкая остановка рыбки. Это клюнул лосось или крупный лох. Но тут, на Молоярви!

Весенний ледоход разломал кое-где пристани, и я подумал, что поймал бревно или доску. И вдруг неистовый треск катушки и удилище, согнувшееся в дугу, мгновенно доказали мне, что не рыбка зацепилась, а в нее вцепилось и что-то весьма и весьма солидное.

Из ста ярдов, т.е. более ста двадцати аршин лесы, бывших на катушке, осталось лишь несколько оборотов на барабане. Еще несколько мгновений... удилище повернулось почти под прямым углом и... к моему изумлению, рыба потащила лодку, как хороший буксир грузовую барку.

Испуганный Никитка хотело было грести обратно к берегу, но я приказал ему поднять весла и стал обдумывать небывалое положение. В моих руках находилось удилище от Алькока, специально лососевое, на дорожку, клеенное с частой перевязкой, стоимостью 60 рублей. Катушка большого формата, с лесой, выдерживающей 20 фунтов мертвого веса. Будулинь или поводок лучшего качества. На таком точно будулине очень просто вываживал я и без особой церемонии лососей более полпуда весом.

Таким образом, со стороны снасти все было в порядке, и я только усмехнулся очень довольно. Борьба будет любопытная, но ты, голубушка, попадешь в лодку.

А голубушка все везла меня к плесу. Вот и вода кругом лодки сразу почернела. Выехали, стало быть, на глубину. Рыба пошла ко дну и сразу остановилась как вкопанная.

Прождав несколько минут, я попробовал повернуть катушку. Туго, очень туго, но двинулась вперед. Вдруг опять уперлась и ни с места. Удилище свернулось в кольцо. (Никогда и не предполагал, что толстое удилище может гнуться так круто). Но тем не менее аршин тридцать я успел намотать на рулетку. На сердце стало легче. И вовремя намотал. Рыба неистово рванула в сторону и опять взяла нас на буксир. Боясь за целость лесы, я начал сдавать ее понемногу, и опять отпустил чуть не всю.

Снова остановка, и снова пользуясь этим, наматываю запас. Через несколько минут запас вновь расходуется. Но вот броски в сторону прекратились. Рыба стала уходить больше вглубь, и хотя удилище все еще гнулось неимоверно, но в рулетке намоталось больше половины лесы.

«Ну, теперь дело в шляпе», ‑ подумал я.

Ох, как далеко было до шляпы!

Увереннее и смелее подтягиваю рыбу. Она идет, страшно упрямо, упираясь всей своей тяжестью и все время на согнутом удилище, но идет. Промелькнула красная нитка – метка на лесе на расстоянии 30 аршин от поводка. Наматываю еще, и вдруг потяжка адской силы под лодку. Сдаю вовремя. Опять такой же маневр.

‑ Этим, милая, не проведешь. Дело твое – дрянь и скоро покаешься.

И показалась. Почти рядом с лодкой, все еще под водой, а на звенящей, как струна, лесе появилось чудовище длиною с половину моей лодки.

Оно не дошло до поверхности воды на аршин и стало, как изваяние, чуть-чуть пошевеливая хвостом. Сквозь воду я отчетливо видел и конец рыбки из сжатой огромной пасти, и все контуры громадного тела.

Это была щука длиной около сажени, не меньше, толщиною у головы с хорошее бревно. Темно-зеленая кожа ее у спины отливала серым цветом и была собрана, как мне показалось, в какие-то грубые складки, как на спине крокодила. Да это и было что-то вроде крокодила. Только увидев такую штуку, я понял, что до конца игры еще очень далеко. Рыбу я утомил и подтянул, а как ее взять?

Вопрос был не легкий. Втащить в лодку оказывалось, очевидно, невозможно. Во-первых, нечем. С собой я захватил маленький английский багор, перетаскавший много лососей, но для такого чурбана ясно не рассчитанный и непригодный.

Во-вторых, втащить мою добычу в легкую узенькую лодку значило, без малейшего сомнения, моментально опрокинуться. Такой фокус на стальной лодке, на десятисаженной глубине, конечно, мне не улыбался.

Ударить веслом и оглушить. Прием этот очень старый в данном случае также был неприменим. Сам ударить я не мог. На сильный удар мальчика трудно было надеяться. А главное, моя добыча упорно не желала подняться на поверхность, и мои старания в этом направлении не привели ни к чему. Наматывать дальше лесу пахло обрывом ее или будулина. Оставался один исход – вести зверя к берегу на мель.

Легко решить, но как-то удастся выполнить?

‑ Бери весла, греби полегоньку к берегу.

Никитка, весь бледный от волнения, да и от страха, ибо щуку он видел так же, как и я, слегка стал загребать к берегу, а я полегоньку сдавать катушку.

Отплыли несколько десятков сажень, и я начал подводить. Идет. Вот вода пожелтела. Вышли на мель. Но щука стала на границе мели и дальше идти не желает. Наматываю рулетку. Удилище сгибается до последней возможности. Наматываю снова и вижу – чудовищное живое бревно уже на мелкой воде.

Никитка гребет ближе к берегу. Еще несколько десятков сажень, и, была ни была, прыгну в воду и за жабры. Вдруг опять остановка. Какое-то неуловимое движение громадного тела, сноп брызг и... кверху взвивается приманка, синяя рыбка...

Так-то пишется история. Дело до шляпы было и близко, а все-таки не в шляпе. Молча посмотрели мы с Никиткой друг на друга, и, не ожидая команды, он погреб к нашей пристани.

Ясно, щука ударилась головой и хвостом о дно и последним отчаянным усилием освободилась от крючка. Удилище оказалось согнутым во втором колене. Левая рука моя сделалась как мертвая, и после двухнедельного массажа все-таки чувствовалась в ней боль и неловкость. По часам вышло, что наша борьба продолжалась не много, не мало, как около трех часов времени.

Я не новичок в моем любимом, пожалуй, не менее охоты, спорте и, сопоставляя все эти данные, уверенно говорю, что вес щуки не мог быть менее 5 пудов. Вероятно же больше. Нужно ли добавлять, что всю прошлую весну, когда это сражение произошло, да и нынешнюю я при малейшей возможности искал щуку и на отмелях, и около островов. Искал вооруженный более серьезно, чем в тот раз. Нарочно специальный автоматический гарпун выписал из Лондона.

Да вот и гарпун есть теперь, а щуки нет, и не знаю, будет ли. Пока побежден и, признаюсь, мало надеюсь на победу. А что это чудище обитает и сейчас в озере Молоярви, Выборгский губернии, так это несомненно. В моем рассказе нет ни капли вымысла.

Быть может, некоторые из охотников-удильщиков отнесутся с недоверием и к письму почтенного автора Н. Снессарева, как они ехидно улыбаются при разговоре, например, о смене зубов щукою, причем дело не обходится иногда без упоминания имени авторитета Брема, на что, со своей стороны, ссылаешься на Аксакова, Сабанеева и проч. седовласых рыболовов. Впрочем, я сам узнал о сбрасывании зубов щукою очень поздно, уже после того, как изловил их изрядное количество.

А многие, даже известные, рыболовы об этом обстоятельстве понятия не имеют. Так, известный немецкий фабрикант рыболовных принадлежностей Шторк в своей книге «Рыболовный спорт» говорит: «Никакая щука не может перегрызть гутовый поводок». Но, прочтя всю книгу Шторка, приходишь к заключению, что удильным спортом он занимался именно в период смены щукою зубов и об этом процессе ничего не знает, иначе он и не сказал бы такого абсурда.

Смена зубов у щуки, надо полагать, протекает безболезненно, так как в это время она почти не берет на живца, а если и берет, то очень осторожно, причем в большинстве случаев, не попадает на крючок и живца успевает только помять и слегка поцарапать. Я пробовал отрывать старые, качающиеся во все стороны зубы и всегда находил под ними зачатки, в равном возрасте молодых хрящеобразных мягких зубов. Мне кажется, что этот процесс тянется от двух до трех недель. Заметил я также и боязнь щуки брать в это т период живцов, имеющих грубые плавники, и она охотнее в то время набрасывалась на вьюна и даже червя.

Аппетит и жадность у щуки, конечно, велики, но бывают промежутки времени в несколько дней, помимо времени смены зубов, когда она совсем неохотно берет насадку. Объяснить причины этого я не умею. В таких случаях я не ленился бросать в воду корки хлеба около поставленных удилищ. Корки, плавая на поверхности воды, привлекают массу мелкоты, а эта, в свою очередь, притягивает хищников и в том числе щуку, у которой развивается жадность. Она не выдерживает соблазна, бросается на мелкоту и натыкается на поставленного живца, которого и хватает, не замечая предательской снасти.

1912 г.