Эверстов С.И. Рыболовство в Сибири: каменный век. Глава II. Рыболовство в неолите Сибири. 1. Зауралье и Приобье

Сибирь — территория, занимающая большую часть Северной Азии: от Урала на западе до горных хребтов Тихоокеанского водораздела на востоке и от берегов Северного Ледовитого океана на севере до холмистых степей Казахской ССР и границы с МНР и Китаем на юге[1].

Большинство рек Сибири, в том числе самые крупные и многоводные (Обь с Иртышом, Енисей и Лена), принадлежат бассейну морей Северного Ледовитого океана. Реки расположены в разных, не сходных в природном отношении условиях.

Как показывают археологические исследования, древние люди, несмотря на климатические и экологические различия бассейнов рек, рассеялись повсюду. В материальной культуре обитателей, отразились различия в хозяйственном укладе и быте племен, населявших бассейны этих рек. В связи с этим несовпадением, с учетом ландшафтно-географических условий Выделены следующие хозяйственно-культурные регионы: Зауралье, Приобье, бассейн Енисея (в том числе нижнее течение Ангары), Прибайкалье (в том числе верховье Лены), Забайкалье, Якутия, Таймыр и континентальная Чукотка.

25

1. Зауралье и Приобье

Зауралье является частью Урала или, по определению Л.Я. Крижевской, — «это область Уральского Приозерья, тянущаяся с севера на юг вдоль восточной подошвы Уральского хребта»[2]. В свою очередь, территория Урала по характеру рельефа, особенностям климата, почвенно-растительного покрова и животного мира, подразделяется на несколько физико-географических зон. По этой схеме север Урала (Северный, Приполярный, Полярный) расположен между 65°30 с.ш. и 59°30 с.ш., Средний Урал — 59°30 с.ш. и 55°54 с.ш., Южный Урал — 55°54 с.ш. и 51°10 с.ш.[3] На севере типична низкорослость и разреженность лесного покрова. Лесными ландшафтами охвачена средняя полоса Зауралья, а степными — южная.

Наиболее крупными реками на восточном склоне хребта являются Тобол, Исеть, Тура, Лозьва, Северная Сосьва, относящиеся к системе Оби. Наиболее крупные озера расположены на восточной стороне Среднего и Южного Урала. В Зауралье насчитывается около пяти тысяч озер[4]. На территории одной только Свердловской области имеется свыше 250 озер[5].

По данным археологии, к неолиту, энеолиту и ранней бронзе относится большое количество стоянок и погребений. Между тем, на поселениях, за исключением торфяниковых, находят в основном каменные предметы: многочисленные орудия и отходы, связанные с их производством. По сравнению с каменными предметами, остеологические материалы минимальны. Этот факт несколько затрудняет возможность выяснения соотношений между различными отраслями хозяйства зауральских племен.

На территории изучаемого региона обнаружено немало памятников, свидетельствующих о рыбной ловле древних племен. Чаще всего встречаются рыболовные грузила из камня и глины. В торфяниках сохранились наконечники гарпунов, поплавки от сетей, грузила-кибасы, обломки челнов и весел.

Обнаруженные в Шигирском и Горбуновском торфяниках наконечники гарпунов односторонне-бородчаты[6] и относятся к двум подтипам одного типа (I,1Ааб′; I,1Аба′; I,1Баб′; I,1Бж).

К рыболовным орудиям также относятся некоторые костяные наконечники, несколько напоминающие по устройству вышеупомянутые гарпуны и отличающиеся по форме бородок и насада. Наконечники с заостренным черешком «для втыкания в древко» справедливо отнесены П.А. Дмитриевым к зубьям острог[7], а

26

наконечники «с очень мелкими, едва заметными зубцами» — к наконечникам стрел.

Кроме того, в Горбуновском торфянике на глубине 2 м был обнаружен гарпун из дерева[8], возможно, принадлежавший неолитическим обитателям, так как, медный топор и кованая медная проволока зарегистрированы на глубине 1,15 м и 1,5 м[9]. В Шигирском торфянике встречена деревянная острога с деревянными вставными зубьями, датированная П.А. Дмитриевым эпохой бронзы[10].

В неолите сетевое рыболовство, видимо, было наиболее распространенным занятием населения. Об употреблении сетей свидетельствуют оставшиеся от них атрибуты: грузила и поплавки.

Ранненеолитические грузила изготавливались из крупных и мелких галек. Последние снабжались для удобства фиксации выбоинами (III,1Б). Некоторые грузила из массивных галек, обнаруженные на стоянках Мысовое на озере Карабалыкты[11], Чебаркуль I и Чебаркуль II[12], достигают 13,5 см при ширине 6,5 см. На Чебаркуле Vвстречены грузила мелкого размера[13].

На более поздних стадиях развития неолита и энеолита в регионе, наряду с вышеупомянутым типом грузил, появляются новые типы. Наиболее типичными становятся грузила с центральным просверленным отверстием (табл. 6, III,3Б). Аналогичные изделия обнаружены в лесостепной[14], лесной[15] и приполярной[16] зонах Зауралья. Имеется также сломанное на две половины грузило из просверленной в середине крупной плоской гальки, на закругленной стороне которой сделана выемка[17]. По этнографическим данным, грузила из просверленного камня употреблялись до недавнего времени кетами[18]. Об использовании гиревидных каменных грузил (см. табл. 6, III, 3Аб) в неолите и в эпоху раннего металла свидетельствуют находки на Лосином острове Черного озера[19]. Близкое по форме грузило, но сделанное из глины, найдено на Второй Андреевской стоянке[20].

Известны грузила с желобками из галек (III,2A; III,2Б; III,2B), обработанные точечной выбивкой. Изделия с одним поперечным кольцевым желобком (III,2А) обнаружены в неолитической землянке Iна стоянке Аять[21] и на стоянке Хулюм-Сунт[22]. В Шигирском торфянике обнаружены грузила с перекрещивающимися желобками из камня (III,2В) и глины (III,7Б)[23].

По сообщениям исследователей, в торфяниках зафиксированы грузила-кибасы (III,8А; III,8Б), состоящие из одного камешка или нескольких, в мешковине из бересты[24].

27

В энеолите продолжают бытовать грузила из плиток, имеющие четырехугольную форму, с выбоинами на длинных сторонах[25]. В этот период появляется совершенно новый тип грузил (III,6А; III,6Б; III,6В) из глины биконической или цилиндрической формы. Подобные изделия найдены в Шигирском торфянике, на Черном, Ирбитском Iи II, Карасьих озерах, на Палкинской стоянке, на Аятском озере, на стоянке Калмацкий Брод и в Горбуновском торфянике[26]. Наличие таких грузил из талькового камня на поселениях Южного Зауралья отмечено Н.П. Кипарисовой[27].

Из Шигирского торфяника извлечены деревянные кольца для крепления каменных грузил[28]. У кетов грузила представляли собой камни, закрепленные в обруче из тальника. Камень крепили с помощью кедрового лыка. Кольца не давали камню запутаться в ячее сети[29].

Таким образом, в неолите и энеолите Зауралья существовали почти все известные в Сибири типы грузил, что свидетельствует о широком развитии сетевого рыболовства.

В торфяниковых стоянках сохранились поплавки от сетей двух типов: из свернутой в трубочку бересты и из коры дерева. В Шигирском и Горбуновском торфяниках было найдено большое количество поплавков от сетей из сосновой коры[30]. Только из одного нижнего слоя 6-го разреза Горбуновского торфяника извлечены 19 поплавков, из среднего — 3 поплавка[31]. Обнаруженные поплавки имеют разнообразную форму. Поплавок, найденный на стоянке Стрелка[32], имеет овальную яйцеобразную форму. На его узком конце просверлено отверстие для крепления к верхнему подбору сети. Поплавок из нижнего слоя 6-го разреза сделан из толстой коры в форме трапеции с отверстием на узком конце[33]. Встреченный на Язевском прииске поплавок имеет ромбовидную форму. Один конец усечен, в нем размещено отверстие для шнура[34]. Поплавки в виде свернутой трубочки из бересты обнаружены в нижнем слое 6-го разреза[35].

В археологических комплексах Зауралья встречаются иглы для вязания сетей. Одна из игл, найденная в нижнем слое 6-го разреза, изготовлена из деревянной пластины. Оба конца заострены, середина заметно сужена. На одном конце расположена овальная дырка[36]. Среди извлеченных из неолитического погребения близ села Пеган вешей имеется поделка из кости в форме изогнутой иглы длиной 10 см, — шириной 1 см и толщиной 0,7 см. Один конец его заострен, другой изогнут в противоположную сторону и снабжен бородкой с уступом. К.В. Сальников[37] предположил, что это игла для вязания сетей, так как аналогичная ей была найдена в верхнем слое стоянки Веретье.

Редкими находками являются рыболовные крючки. Обнаруженные

28

в Шигирском торфянике крючки вырезаны из цельной кости и в большинстве случаев не имеют бородки-жала[38]. Изображенное им же изделие относится к варианту II,IАд[39]. Зарегистрированный на стоянке Стрелка крючок отличается от вышеописанного изделия тем, что его острие снабжено жалом[40] и относится к варианту II,1Бв. Он датирован ранним этапом горбуновской культуры эпохи неолита[41].

Кроме того, в нижнем слое 6-го разреза Горбуновского торфяника, относящемся к раннему этапу горбуновской культуры, были обнаружены остатки вешала для просушки сетей — нижние части двух кольев, между которыми натягивалась сеть: в промежутке между кольями лежало большое количество кибасов и берестяных поплавков, распорки для сетей, остатки ловушки стационарного типа вершей[42].

Существуют прямые свидетельства бытования плавательных средств у неолитических и энеолитических племен Зауралья. Обломки деревянной долбленой лодки и плот извлечены из Горбуновского торфяника[43]. Одна лодка найдена в Шигирском торфянике[44], а другая — в неолитическом горизонте многослойной стоянки Мурат[45].

Косвенным свидетельством существования водного транспорта является нахождение весел, чаще всего в обломках, сохранившихся в торфяниках Зауралья[46]. Как отмечает В.М. Раушенбах[47], в нижнем слое 6-го разреза найдено значительное количество весел. Оно свидетельствует о массовом употреблении лодок и плотов.

Таким образом, неолитические и энеолитические обитатели лесного Зауралья промышляли рыбу сетями, кололи острогой и гарпунами, удили костяными крючками. Здесь имеются неопровержимые свидетельства специализированного рыболовства. Для передвижения по водоемам зауральские племена имели лодки и плоты.

Что касается жилищ того времени, то, по утверждению В.Ф.Старкова[48], в период развитого неолита основным типом жилищ была полуземлянка, дно которой незначительно углублено в землю от 0,3 до 0,7 м. Жилища поздненеолитической эпохи, как отмечает исследователь, отличаются от предшествующих целым рядом конструктивных особенностей. Эти жилища выделяются большими размерами, плошадь которых варьирует от 36 до 96 кв. м[49]. На севере раскопаны жилища подземного типа на двух памятниках: Чэс-тый-яг и Сортынья. Оба имели прямоугольную форму. Размеры площади достигали до 272 кв. м, а глубина — 2,5 м[50].

Размеры жилищ говорят о том, что здесь жила не одна семья. Однако, как отмечает В.Ф. Старков[51], все раскопанные жилища в лесном Зауралье имели один очаг. По описанию Л.П. Хлобыстина[52], каждый очаг в древности соответствовал определенной семейной единице. Подобный аргумент не

29

всегда соответствует этнографической действительности. По наблюдению В.Ф. Зуева[53], в XVIIIв. деревянная изба у остяков имела одно небольшое окно в потолке, «посреди всей избы... огнище. ...В таких избах бывает семей три, четыре и пять семей вместе».

Судя по размерам Шигирского и Горбуновского торфяников, которые свидетельствуют о длительном заселении памятников, и по полуподземным и подземным типам жилищ, эпохи неолита и энеолита были более благоприятными, чем когда-либо, для обитателей восточного склона Урала. Большие размеры жилищ (Чэс-тый-яг, Хулюм-сунт и т.д.) свидетельствуют об относительной компактности населения. В большинстве стоянок зафиксированы лишь одиночные жилища[54]. Несомненно, подобное расселение древних сообществ диктовалось возможностями экологической среды.

По топографическим наблюдениям неолитические памятники расположены по берегам озер и рек. Все речные памятники размещены на краях надпойменных или низких боровых террас, а озерные — на низких террасах[55].

По этнографическим данным, некоторые народности до недавнего времени устраивали свои жилища, в том числе и зимние, на берегу рек или стариц, т. е. рядом с рыболовными угодьями. Л.Г. Шульц[56] писал: «... у салымцев, как у большинства остяков-рыболовов, имеются селения зимние и летние. Первые из них служат постоянным местожительством и расположены недалеко от реки или станицы, но в то же время вне пределов весеннего разлива; вторые, обитаемые только во время рыбного промысла, стоят непосредственно у воды». Подобное размещение селений ‑ несомненный показатель развитого рыболовства у данного населения.

Некоторые восточно-уральские горные реки не замерзали. Как сообщает П.С. Паллас, «некоторые из северных гор быстротекущие и каменистые реки от сего замирания воды бывают свободны... и потому зимою имеют более в себе рыбы. Напротив того в Оби — только там рыба и держится, где свежие и каменистые ключи из берегов бьют, или такие речки впадают; по таким местам рыба собирается обыкновенно в таком количестве, что вершами и мережами во всю зиму ловят довольно»[57]. Большие рыбные запасы зауральских озер в конце XIXв. отмечал В.А. Соловьев: озера «были настолько богаты рыбой, что тоня в 1 тысячу и даже 1200 пудов не составляла редкости»[58]. Об освоении и заселении именно таких мест первобытными людьми свидетельствуют находки большого количества археологических памятников на их берегах.

Об охоте зауральских племен говорят находки костей лосей и оленей, каменных и костяных наконечников стрел, деревянных луков, а также находки деревянных скульптурных изображений лосей[59]. Большой интерес представляют орнаментальные росписи на туловах глиняных сосудов зауральских племен эпохи неолита и энеолита, В них можно легко

30

различить схематические изображения диких парнокопытных животных[60]. На венчиках рельефно выступают изображенные головы животных (медведя)[61]. Надо полагать, что в то время зверей было много. По сообщению А.Е. Теплоухова[62], Уральский хребет с запада на восток и обратно пересекали северные олени. Периодические миграции этих животных, несомненно, играли исключительно важную роль в экономике первобытных людей. По всей вероятности, охота на северных оленей и лосей была одним из источников существования зауральских племен. Однако охота на этих животных у полуоседлых и оседлых племен вряд ли была активной. Здесь нельзя не согласиться с мнением Ю.Б. Симченко[63], который утверждает, что «... изгороди, самострелы и ловчие ямы применялись коренным населением (саамы, обские угры, селькупы, ханты и манси. — С.Э.) для добычи лесного северного оленя. Население, предпочитавшее эти способы добычи, было более или менее оседлым. Охота на дикого оленя для этих народов не была основным занятием. Продукты этого вида промысла были лишь дополнением к основным занятиям, в которых решающую роль играло рыболовство».

Судя по изображениям, водоплавающая и боровая дичь играла определенную роль в экономике неолитических обитателей. На торфяниках нередко находили парциальные изображения лтиц в виде ручек деревянной бытовой утвари: уток, гусей, лебедей и болотной курочки[64]. На стоянке Евстюниха была обнаружена фигурка боровой птицы из глины[65]. Кроме того, птицы схематично изображены на туловах глиняных сосудов[66]. Видимо, зауральские озера и обширные поймы рек в эпохи неолита и энеолита были обильно заселены водоплавающей птицей, что благоприятствовало промыслу на них. Из этнографии известно, что некоторые народы Сибири каждое лето специально охотились всевозможными средствами на линных гусей и уток[67]. Нганасаны за один раз добывали «сотни и тысячи штук» гусей[68], а в устье Индигирки местное население лишь в одном загоне умерщвляло 2398 гусей[69].

Одним из хозяйственных занятий населения Зауралья в изучаемый период, возможно, было собирательство, хотя прямых археологических свидетельств тому почти нет, кроме находок черемуховых косточек в берестяной сумке[70] и колотушек[71]. Некоторые исследователи интерпретируют назначение упомянутых колотушек как орудий для разбивания орехов[72]. Однако, если обратиться к этнографическим материалам, функциональное назначение этих орудий неоднозначно. Имеются колотушки для добивания пойманной крупной рыбы[73],

31

для обработки кожи рыб[74] и даже для смягчения кожи крупных животных[75]. Вероятно, зауральские неолитические колотушки могли употребляться во всех видах подобных занятий.

Исследователи довольно часто писали о собирательстве у разных народов как об одном из развитых типов хозяйства. Известно, например, что некоторые народы употребляли в пищу до 20 видов растений[76]. По сведениям С.П. Крашенинникова[77], на Камчатке (ительмены и коряки) «женщины собирают черемшу и другие молодые травы... ибо они зелень так любят, что все вешнее время почти изо рта не выпускают. ... и вечером с превеликими ношами домой возвращаются».

Следует подчеркнуть, что в конце каменного века в Зауралье, ввиду ландшафтных различий, с одной стороны, степного и лесостепного, с другой — лесного, существовали два разных пути исторического развития. Первый из них характеризуется проникновением в неолите в степную и лесостепную зоны производящего хозяйства — скотоводства[78]. Стоянки этого времени встречаются по берегам озер. Между тем продолжают существовать охота и рыболовство. Однако соотношение этих отраслей экономики трудно найти. По Г.Н. Матюшину[79], охота, уже в мезолите, постепенно теряет свое ведущее значение и уступает место либо рыболовству, либо примитивным формам производящего хозяйства. О рыбной ловле зауральских племен на юге в эпохи неолита и энеолита свидетельствует наличие грузил в археологических комплексах.

Ранненеолитические грузила изготавливались из массивных галек[80]. Обнаруженные в неолитических стоянках Чебаркуль Iи II, Карагайлы Iи Vгрузила сделаны из небольших, удлиненных, плоских и более массивных плиток с противолежащими выбоинами на боковых сторонах. При этом наиболее крупное грузило из Чебаркуля IIдостигает 13,5 см длины при ширине 6,5 см[81]. Немало грузил найдено в таких энеолитических памятниках, как Суртанды II, III, V, Мурат, Березки, Карабалыкты и Кысыкуль[82]. Судя по находкам из Карабалыкты, продолжали бытовать грузила из плиток[83]. Наиболее крупное изделие достигает 12 см в длину при ширине 8 см, а самое маленькое — 5 см при ширине 4 см[84].

В связи с одомашниванием животных можно предположить, что это должно было привести к улучшению качества некоторых видов рыболовных орудий, известных из этнографических материалов. Так, например, известно, что тувинцы плели рыболовные сети из конского волоса[85]. У якутов до недавнего времени в большом распространении были сачки (куйуур’ы) для подледного лова рыбы, ставные рыболовные сети и невода, изготовленные из конского волоса (соответственно «илим»

32

и «мунха»)[86]. Что касается последних, то преимущество их над иными орудиями, сплетенными из пеньки или тальниковых волокон, не раз отмечали исследователи[87]. Пеньковые сети и сети из волокон тальника зимой при извлечении из воды быстро замерзают и при складывании разрушаются[88]. Волосяная сеть не смерзается и не коробится. Практика показывает, что подобное орудие может служить при ежегодном ремонте около 10 лет[89].

Следует полагать, что зауральские племена юга в связи с коневодством могли иметь волосяные рыболовные орудия, в частности сети, невода и сачки. С данным нововведением, видимо, связано отсутствие костяных колющих орудий на стоянках неолита и энеолита.

Исходя из вышеизложенного, следует констатировать, что в изучаемый период у обитателей лесного Зауралья рыболовство имело первостепенное хозяйственное значение. Об этом говорят топографическое расположение стоянок, раскопанные жилища, предметы, относящиеся к рыбному промыслу (грузила, наконечники гарпунов, остроги, крючки, распорки сетей, вязальные иглы, лодки и плоты). На Южном Урале в условиях примитивного производящего хозяйства рыболовство не могло терять своего значения, а наоборот, в связи с разведением лошадей, могло получить дальнейшее развитие, оставаясь на одном из первых мест.

 

* **

Обь является одной из крупнейших рек не только Сибири, но и всей Евразии. Основная часть бассейна (около 85%) находится в Западно-Сибирской низменности, юго-восточная часть — в горах Южной Сибири. Это типичная равнинная река с малым падением русла, обширной долиной и поймой, изобилующей протоками, а местами озерами и болотами. Обшее число рек в Приобье более 150 тысяч. В лесной зоне, до устья Иртыша, Обь принимает свои основные притоки — справа реки Томь, Чулым, Кеть, Тым, Вах и слева реки Парабель, Васюган, Большой Юган и Иртыш. Южнее лесной полосы простираются лесостепная и степная зоны, характеризующиеся незначительным числом притоков. Известно, что бассейн Оби отличается очень высокой рыбопродуктивностью. По ихтиологическим данным, в нем обитает около 69 видов и подвидов рыб, из которых 33 служат объектами промысла[90].

В бассейне Оби найдено большое количество поселений эпохи неолита и энеолита. Памятники представлены стоянками, могильниками, отдельными погребениями и наскальными рисунками, которые показывают охотничье-рыболовческое направление хозяйства обита-

33

телей. Некоторые стоянки отличаются не только большой мощностью культурного горизонта, но и огромной занимаемой площадью. К примеру, на стоянке на южном берегу Андреевского озера в Тюменской области выявлен сплошной культурный слой мощностью 0,25-0,4 м, шириной 200-300 м на протяжении 5-6 км[91].

О занятиях рыбной ловлей свидетельствуют остатки рыболовных орудий. Наконечники гарпунов известны из Кузнецкого могильника[92], стоянки Завьялово-2[93], Усть-Алеуса IV[94]и обломок наконечника гарпуна — из могильника на Чудацкой Горе[95]. Все наконечники гарпунов односторонне-бородчатых орудий однотипны и представлены двумя подвариантами — I,1Бв (а′, г′).

Имеются изготовленные из глинистого сланца стерженьки рыболовных крючков. Они относятся к двум подтипам одного типа: II,8А и II,8Б. Стерженьки (II,8Аа) обнаружены в обломках рядом с могильником Самусь Iи Самусь III[96]. Подобные изделия (II,8Ав и II,8Аг) встречены на стоянке Могильники I[97]. Длина стерженьков — от 5 до 11 см. Стерженек подтипа II,8Б, извлеченный из одного погребения могильника на Старом Мусульманском кладбище, довольно массивен. Его длина 12,4 см (хранится в ТОКМ). Обломок аналогичного стерженька из стоянки Самусь IIIхранится в МАЭС (кол. №6721-414).

По сообщениям исследователей, подобные стерженьки зафиксированы в Томском неолитическом могильнике[98] и в трех местностях около г. Вийска: Коровья Пристань II, Долгая Грива, Усть-Иша[99].

В Приобье встречено 3 фигурки рыбы. Первая из них, выполненная схематично, найдена у дер. Инкиной на левом берегу Шудельки, левого притока Оби[100]. Она изготовлена из камня и, видимо, служила приманкой. Судя по рисунку, в ней просверлены три отверстия для шнурка: одно из них размещено на хребте, другое — на уровне глаз и последнее — на уровне передних плавников. Вторая фигурка, сделанная из глины, зарегистрирована в Томском могильнике[101]. Передняя и задняя части снабжены поперечными желобками, хвост — отверстием. Скорее всего, она была подвеской. И наконец, третье изделие обнаружено в Барабинских степях. По заключению Матющенко В.И.[102], фигурка оформлена реалистически.

Находки остатков неолитических рыболовных сетей в Приобье чрезвычайно редки. Подобное явление В.И. Матющенко объясняет тем, что «... мы еще не научились различать камень, который был использован в качестве грузила, от обычной гальки, случайно по-

34

павшей на стоянку. А ведь как часто обычную гальку, ничем не отличимую от множества ей подобных, и современные рыбаки используют в качестве грузил»[103].

Берега Оби, подверженные интенсивной боковой эрозии, постоянно размываются, образуется множество низких пойм, песчаных кос и островов. Этнографические данные говорят о том, что в летнее время все они заселялись рыболовами[104]. Здесь же устраивались временные жилища из легких материалов: из бересты при помощи остова из жердей[105], из тальниковых прутьев, покрытых берестой[106] или из коры[107]. Летние очаги, где варили пищу, некоторые народы размещали вне жилища[108]. Очевидно, рыболовы каменного века Приобья также располагали свои легкие жилища у воды. Может быть, поэтому редко встречаются остатки древних рыболовных орудий.

Между тем имеются прямые свидетельства о сетевом рыболовстве в неолите Приобья. По описанию П.А. Дмитриева[109], на одной стоянке на берегу Андреевского озера найдено 341 грузило. Множество каменных грузил обнаружено в неолитическом слое на Маяковой Горе и на стоянке у дер. Ерунаково на Томи[110]. Просверленное каменное грузило (III,3Б) найдено у дер. Могильники[111]. В поздненеолитическом поселении Козловка Iобнаружены глиняные грузила[112]. На рубеже каменного и бронзового веков употреблялись в массовом количестве глиняные грузила. На стоянках бассейна р. Иски зафиксированы сотни изделий из глины[113]. На раннем этапе бронзового века использовались также массивные просверленные каменные грузила (III,3Б). Они известны из стоянки Усть-Алеус VIIв лесостепной зоне. Размеры небольших грузил достигают 5,5×4 см, а средний диаметр крупных изделий — 12,5 см и 13,5 см[114]. Наряду с просверленными найдены грузила с двусторонней оббивкой (III,1Б), представляющие собой довольно массивные камни подпрямоугольной формы. Длина их 10,3-15,6 см, ширина — 4-11 см, толщина — 1,5-3,5 см. К этому времени относится употребление якорей из массивных камней. Они в большом количестве встречены на стоянке Самусь IV[115]. На поселениях Ипкуль I[116]и Шайтанка I[117], датируемых второй половиной бронзового века, зарегистрированы глиняные грузила округлой формы с желобками для привязывания (III,7А и III,7Б).

35

Наряду с рыболовными орудиями на стоянках Приобья нередко находят хозяйственные ямы для хранения продуктов. В некоторых из них сохранились остатки костей и чешуя рыб. Интересно отметить, что на поселениях у села Ордынского[118] и Иски[119] глубокие хозяйственные ямы были заполнены только рыбьими отходами. На стоянке Ирба в одной из шести зафиксированных ям было извлечено много костей рыб[120].

Все эти данные свидетельствуют о том, что у обитателей неолита и энеолита Приобья было развито рыболовство. Они добывали рыбу с помощью сетей, кололи ее гарпунами и удили с помощью рыболовных крючков.

К неолитической эпохе относится очень много каменных топоров и тесел, которые употреблялись для обработки дерева. По классификации В.И. Матющенко[121], рубящие орудия представлены десятком типов. Их длина колеблется от 15 до 35 см.

Следует заметить, что до сих пор нигде не зафиксированы следы запорного рыболовства. Из этнографических материалов видно, что аборигены бассейна Оби[122] к приходу русских для ловли рыбы широко употребляли не только сети, крючки и колющие орудия, но и разнообразные деревянные ловушки и заграждения. Очевидно, запорное рыболовство имеет очень древнее происхождение.

В результате изучения этимологии топонимов (гидронимов) А.П. Дульзон[123] и З.А. Беккер[124] считают, что приобские самоеды пришли с севера Восточной Европы. Это предположение подтверждается и археологическими исследованиями, на которых следует остановиться.

Впервые о проникновении переднеазиатских культур через Приаралье в Сибирь высказался В.А. Городцов[125]. Затем С.П. Толстов[126] по результатам раскопок стоянки Джанбас-кала IVпришел к выводу, что керамика ее «не имеет прямых аналогий в окружающих культурах. Однако входит в комплекс степных культур энеолита Восточной Европы и Северо-Западной Азии, сближаясь с древнеямной культурой Восточной Европы и, особенно, с афанасьевской культурой Южной Сибири, отличаясь от них, однако, большим архаизмом». В.Н. Чернецов[127] на основе археологических материалов и своих наблюдений выдвинул предположение о происхождении обских угров, генетически связывая их с неолитическими обитателями. По его мнению, приаральские племена ассимилировали местных монголоидов, в результате чего сложилась урало-западносибирская (протофинноугро-самодийская) общность[128]. Исследователь считает[129], что продвижение первых приаральских племен на север началось еще в V—VIтыс. до н.э. Данная гипотеза до сих пор не подвергалась критике. Она в настоящее время развивается М.Ф. Косаревым[130].

Кроме того, существует мнение, что этимология рыболовных

36

орудий у родственных финно-угорских и самодийских народов также имеет древнее происхождение[131]. Сравнительный этимологический анализ обско-угорских названий некоторых типов запорных заграждений по уральским языкам позволил В.И. Васильеву[132] отнести появление запорного рыболовства ко времени финно-угорской общности и датировать ее концом IV—IIIтыс. до н.э. Примерно этим же временем датируется заселение низовьев Иртыша и Оби со стороны Урала на Восток, достигшее Енисея[133].

Несомненно, массовому изготовлению разнообразных типов рубящих орудий способствовали возрастающая роль рыболовства в хозяйстве приобских племен, строительство более или менее долговременных жилищ, сооружение запорных заграждений, лодок, сушил и вешал для сетей и рыб и т.д. В связи с этим следует упомянуть, что на Томской, Тутальской и Новоромановской неолитических писаницах изображены многочисленные лодки с людьми[134]. Эти изображения свидетельствуют о бытовании подобных средств передвижения по водоемам.

Все вышесказанные прямые и косвенные данные указывают на важную роль рыболовства в хозяйственной жизни племен в эпоху неолита и ранних металлов.

На неолитических стоянках лесостепной и лесной зоны чаще встречаются каменный инвентарь и обломки глиняных сосудов, реже костяные изделия. В бассейне Ишима[135] и Верхнего Приобья[136] наиболее частыми находками являются шлифованные топоры или тесла, долота, ножи, каменные наконечники стрел и скребки. Интересно отметить, что скребки доминируют над всеми изделиями. Примером тому может служить стоянка Кокуй I, где было извлечено около 100 скребков[137]. Последние употреблялись, очевидно, не только для обработки шкур пушных и крупных зверей, но и рыбьей кожи.

Что касается жилищ неолитических обитателей, то следы их зарегистрированы в лесостепной зоне на стоянке на южном берегу Андреевского озера и Кокуй I[138], а также в Нижнем Приобье[139]. На стоянке у Андреевского озера было раскопано жилище неолитического времени подпрямоугольной формы, размером 11,4×4,4 м и глубиной 1,8 м от современной поверхности[140]. Кокуйское жилище представляет собой прямоугольный котлован размерами 9×9 м, мощностью культурного горизонта до 1,4 м и небольшим очагом в середине[141]. На стоянках Чэс-тый-яг, Сортынья и Хулюм-сунт также раскопаны котлованы-землянки, размеры

37

которых колеблются от 27 до 272 кв. м, а глубина варьирует от 0,68 до 2,54 м[142]. Отдельные памятники, хотя и не имеющие следов землянок, судя по мощности культурных слоев, являются долговременными поселениями. К ним относятся поселения Кокуй Iна Ишиме[143] и Новокусковская на Чулыме[144]. Культурный слой последнего поселения на некоторых участках имел мощность до 80-110 см[145]. На относительную оседлость населения указывают также могильники (Самусьский, Томская группа, Яйский, Васьковский), Стратиграфическая ситуация культурных слоев большинства поселений показывает кратковременное обитание на них человека.

Могильники и отдельные погребения Приобья отличаются бедностью погребального инвентаря. В погребениях Томского неолитического могильника с покойником обычно клали сосуд, топор или тесло и 2-4 орудия, в том числе наконечник стрелы[146]. Интересен тот факт, что в XVIIIв. ихтиофаги-остяки клали в могилу с умершим одежду, лук, стрелы, топор и котел[147]. Как показывают этнографические материалы, охотничий инвентарь у ихтиофагов Оби весьма скудный. По описанию Г. Новицкого остяки в летний период при себе имели «сосуды берестяны; главнейшая же и нужнейшая — сети, стрелы, лук, лодка; не у всякого же топор»[148].

Охота занимала существенное место в экономической жизни неолитических племен Приобья, о чем свидетельствуют материалы стоянок, могильников и сюжеты писаниц. Основную массу рисунков Томской и Тутальской писаниц исследователи относят к неолитической эпохе[149]. Центральным персонажем наскальных рисунков является лось. Имеются изображения медведей[150] и птиц[151]. Древние художники не только изображали зверей и птиц на каменных стенах скал и на отдельно лежащих камнях-глыбах, но и мастерили их из камня или кости в виде скульптурок[152]. Скульптурные фигурки водоплавающих птиц обнаружены в Яйском могильнике[153].

Среди Томских рисунков выделяется человек, идущий на лыжах[154]. Заслуживает внимания композиция из двух антропоморфных существ с натянутыми луками и убегающего от них лося[155]. Не менее интересная композиция встречена на Камне V. В нем изображен человек, вонзивший копье в голову лося, идущего ему навстречу[156]. Кроме того, имеются рисунки, изображающие лосей, пораженных копьем[157] и стрелами[158].

Об охоте на оленей, лосей и птиц приобских ихтиофагов извест-

38

но и из этнографических источников[159].

Что касается соотношения в неолите двух главных отраслей хозяйства — охоты и рыболовства, то последняя превалировала над первой. Об этом говорят не только остатки рыболовных орудий, но и другие факты: 1) расположение поселений на берегах рек, проток и стариц; 2) наличие долговременных жилищ — землянок и полуземлянок; 3) многочисленные изображения лодок с людьми на писаницах; 4) обилие рубящих орудий (хотя они могли употребляться и в охотничьем промысле); 5) сравнительная редкость остатков охотничьего вооружения.

По археологическим наблюдениям большинство стоянок Приобья рассматриваемого периода зафиксировано на стыке лесной и лесостепной зон. Возможно, существовали наиболее благоприятные условия для обитания. Степная зона в каменном веке была менее заселена. По этому поводу М.Ф. Косарев[160] писал, что «в неолитическую эпоху до перехода к скотоводству и земледелию степь по сравнению с тайгой, наоборот, давала предельно скудные возможности для существования и имела, судя по археологическому материалу, редкое и немногочисленное население». Скорее всего здесь имеется в виду отсутствие в степной зоне диких животных. О рыбных богатствах степных районов Западной Сибири упоминал в своей работе П.С. Паллас, который писал: «все озера Барабинской и Ишимской степи исполнены щуками, окунями, чешуйчатою всякою рыбою, или по крайней мере карасями, и рыбные промыслы через всю зиму продолжаются»[161]. На способы рыболовства местного населения в озерах и реках Барабинской степи не раз обращали внимание и другие исследователи[162].

В хозяйственно-производственной деятельности поздненеолитических племен Верхнего Приобья произошли крупные изменения. В это время степное население Западной Сибири перешло к производящему хозяйству[163]. Бесспорно, это явление не могло не повлиять на экономику обитателей лесостепной и лесной зон. Уже накануне IIтыс. до н.э. население Томско-Нарымского Приобья и лесостепных районов Оби было очень близко в культурном отношении[164].

В эпоху поздней бронзы еловцы, занимавшиеся скотоводством, охотой и мотыжным земледелием, обитали в Верхнем и Среднем Приобье[165]. Но даже в это время рыболовство не утратило своего значения. Специальное изучение хозяйства еловцев показало, что рыболовство явно доминировало над охотничьим промыслом[166]. На обследованной площади Еловского поселения сохранились пласты из чешуи рыб, которые занимали не менее 20 кв. м площади при средней толщине 20 см[167]. Как отмечает А.Н. Гундризер[168], в остатках рыб из поселения Еловки встречены почти все основные

39

представители промысловой ихтиофауны, играющие в настоящее время важнейшую роль в рыбном промысле этого района.

У приобских аборигенов рыболовство не потеряло своего первостепенного значения до начала XXв. Они промышляли рыбу круглый год[169]. Как отмечают исследователи, особенно обильный лов рыбы в Оби был зимой во время замора[170]. Рыбную ловлю во время ледостава на Оби наблюдал сверхштатный хранитель Зоологического музея Академии Наук второй половины XIXв. И.С. Поляков. «Если рыба не удалилась, заблаговременно в верховья рек или Обскую губу, — писал он, — то она ищет приюта около так называемых живцов, источников из свежей, непорченной воды; около таких живцов рыба набивается подо льдом громадными массами, так что даже спирает течение живой воды; представляют из себя нечто вроде плотины. Так перед живцом иногда бывает растянут по руслу источника целый подледный, углубленный в землю рукав, заполненный рыбой. Рыбаки обыкновенно стараются открыть вход к живцу и когда найдут возможным запереть его, то тогда для рыбы не будет никакого исхода, она составит полную собственность рыбака...»[171]. В таких местах рыбу ловили вершами[172], черпали сачком и даже руками[173].

В XVIII—XIXвв. самым распространенным способом ловли рыбы в Оби было запорное рыболовство. В окнах запоров ставили верши и рыбачили всю зиму[174]. Существовали разные сети и невода. Широко употреблялись такие сетные орудия промысла, как колыдан, саипы и кривды[175].

Рыболовство в бассейне Оби, по этнографическим данным, имело первостепенное хозяйственное значение даже в то время, когда производительные силы набирали быстрые темпы развития на уровне позднейшего средневековья.

Регулярная рыбная ловля определила своеобразные черты быта приобских аборигенов. Рыбья кожа у них шла на изготовление одежды. Об этом Г. Новицкий[176] писал следующее: «Одежда их обще из кожей рыб, наипаче с налима (еже есть) подобен; тожде с осетра и стерлядей одерше кожу толико трудами своими умягчевают, яко могут все одеяние себе из них сошивают обще же из налимей кожи — кожаны, с ыных же чулки, сапоги себе утворяют». В таком одеянии они зимой «исходять от жилищ своих в далные страны пустые, леса, промышляют звер...».

Кроме того, у селькупов[177], хантов и манси[178] наряду с наземными типами жилищ существовали подземные. Возможно, они были древнейшими традиционными жилищами, реликтами каменного века. Интересно упомянуть, что селькупы сохранили в своих племенных самоназваниях память о своем происхождении из двух

40

начал: тазовские селькупы именуют себя «шолгуп» или «солгуп». В первом варианте переводится «таежный человек», во втором ‑ «земляной человек»[179], что указывает на глубокие корни их обитания в землянках.

Как отмечают исследователи, селькупский календарь, в основе которого лежит хозяйственный цикл, исключительно учитывает интересы рыболовецкого хозяйства. Большая часть названий месяцев у селькупов связана с рыболовством[180].

Таким образом, главным источником существования неолитических племен Приобья было рыболовство. Охота имела второстепенное значение. Нарушение этой традиции, как явствует из археологических данных, произошло в степной и лесостепной зонах в эпоху раннего металла, тогда как племена, обитавшие в более северных районах Западной Сибири, продолжали свои старые традиционные хозяйственные занятия.

Здесь следует добавить, что реки бассейна Оби издавна славились своим неисчерпаемым богатством. На притоках Оби до недавнего времени существовали специализированные рыболовецкие колхозы и сельскохозяйственные артели.

41

[1] БСЭ. — Изд. 3-е. — М., 1976. — Т. 23. ‑ С. 338

[2] Крижевская Л.Я., 1968, с. 15

[3] См. в кн.: Урал // Тр. кафедр геогр. — М., 1960. — Вып. VIII ‑ C. 23-34; Урал и Приуралье. Природные условия и естественные ресурсы СССР. — М., 1968. — С. 19-21.

[4] Матюшин Г.Н., 1972, с. 156

[5] Дмитриев П.А., 1934, с. 183

[6] Эдинг Д.Н., 1940б, с. 29-30, рис. 13,4,5; Сальников К.В., 1952, с. 28, рис. 1; Раушенбах В.М., 1956, рис. 1,12,13; Гурина Н.Н., 1956, с. 27-29, 35; Дмитриев П.А., 1951а, с. 19, рис. 2, 3; Берс Е.М., 1963, рис. 4,4

[7] Дмитриев П.А., 1951а, с. 19

[8] Эдинг Д.Н., 1940а, с. 47

[9] Там же, с. 47, 54

[10] Дмитриев П.А., 1934, с. 181-205, рис. 27; 1951а, с. 19, рис. 2,1

[11] Матюшин Г.Н., 1973а, с. 146

[12] Крижевская Л.Я., 1968, с. 71

[13] Там же, табл. 16,7

[14] Кипарисова Н.П., 1955, с. 54-60

[15] Дмитриев П.А., 1951б, с. 40

[16] Бадер О.Н., 1970, с. 163, рис. 52

[17] Кипарисова Н.П., 1960, с. 19

[18] Алексеенко Е.А., 1967, с. 67

[19] Дмитриев П.А., 1951б, рис. 2, 19; Раушенбах В.М., 1956, с. 53, рис. 18, 10

[20] Дмитриев П.А., 1951б, с. 48

[21] Старков В.Ф., 1980, с. 140

[22] Бадер О.Н., 1970, с. 163, рис. 2, 55

[23] Дмитриев П.А., 1951б, с. 46, рис. 2, 18

[24] Дмитриев П.А., 1951б, с. 48, рис. 2,7; Раушенбах В.М., 1956, с. 22,92

[25] Эдинг Д.Н., 1940а, с. 47; Матюшин Г.Н., 1982, табл. 40,3; 80,30; 71,1,2

[26] Дмитриев П.А., 1934, с. 198; 1951а, с. 19, рис. 2,8,9

[27] Кипарисова Н.П., 1960, с. 19

[28] Дмитриев П.А., 1951б, с. 48, 58

[29] Алексеенко Е.А., 1967, с. 63

[30] Дмитриев П.А., 1934, с. 198

[31] Раушенбах В.М., 1956, с. 123

[32] Там же, с. 15 и рис. 5,1

[33] Там же, с. 23, рис. 8,4

[34] Толмачев В.Я., 1914, с. 173

[35] Раушенбах В.М., 1956, с. 23 и рис. 8,2,3

[36] Там же, с. 24, рис. 8,5

[37] Сальников К.В., 1952, с. 15-17

[38] Дмитриев П.А., 1951б, с. 53

[39] Там же, с. 51, рис. 3,24

[40] Раушенбах В.М., 1956, с. 13 и рис. 4,6

[41] Там же, с. 7-27

[42] Там же, с. 115-119

[43] Клер М.О., 1909, с. 6

[44] Толмачев В.Я., 1914, с. 172

[45] Матюшин Г.Н., 1976, с. 137

[46] Эдинг Д.Н., 1940а, с. 47-48; Дмитриев П.А., 19516, с. 57

[47] Раушенбах В.М., 1956, с. 23

[48] Старков В.Ф., 1980, с. 169

[49] Там же, с. 174-175; 1975, с. 152

[50] Старков В.Ф., 1980, с. 178

[51] Старков В.Ф., 1980, с. 184

[52] Хлобыстин Л.П., 1974, с. 131

[53] Зуев В.Ф., 1947, с. 29

[54] Старков В.Ф., 1980, с. 182-184

[55] Старков В.Ф., 1980, с. 80, 92

[56] Шульц Л.Г. , 1924, с. 12

[57] Паллас П.С., 1788б, с. 108-109

[58] Соловьев В.А., 1914, с. 68

[59] Раушенбах В.М., 1956, с. 107-139

[60] Там же, рис. 21, 16; Матюшин Г.Н., 1982, с. 186, табл. 82, 1

[61] Раушенбах В.М., 1956, рис. 21, 14-15

[62] Теплоухов А.Е., 1880, с. 26

[63] Симченко Ю.Б., 1976, с. 88

[64] Раушенбах В.М., 1956, с. 24 и рис. 3,4

[65] Старков В.Ф., 1980, с. 188

[66] Раушенбах В.М., 1956, рис. 9,13; 21,17

[67] Крашенинников С.П., 1755а, с. 341; Паллас П.С., 1788б, с. 124-125; Зензинов В.М., 1914, с. 69; Новицкий Г., 1941, с. 44-45; Попов А.А., 1948, с. 98

[68] Попов А.А.

[69] Зензинов В.М.

[70] Старков В.Ф., 1980, с. 189

[71] Раушенбах В.М., 1956, с. 120-121

[72] Там же, с. 126

[73] Антропова В.В., 1971, с. 31; Таксами Ч.М., 1975, с. 30

[74] Иванов С.В., Левин М.Г., Смоляк А.В., 1956ж, с. 819

[75] Серошевский В.Л., 1896, с. 372

[76] Лопатин И.А., 1922, с. 104

[77] Крашенинников С.П., 1755б, с. 40

[78] Матюшин Г.Н., 1976, с. 266-267

[79] Матюшин Г.Н.у, 1976, с. 295

[80] Матюшин Г.Н., 1973а, с. 146; 1973в, с. 102

[81] Крижевская Л.Я., 1968, с. 71, табл. 16,1,2,7

[82] Матюшин Г.Н., 1982, с. 28, 35, 36, 52, 64, 88, 99

[83] Там же, табл. 71

[84] Там же, с. 88

[85] Потапов Л.П., 1956б, с. 434-435

[86] Токарев С.А., Гурвич И.С., 1956, с. 274

[87] Левин Н.П., 1899, с. 27; Чертовских Е.П., 1928, с. 7-8; Борисов П.Г., 1927, с. 14; 1928, с. 14

[88] Борисов П.Г.; Чертовских Е.П.

[89] Окладников А.П., Кириллов И.И., 1980, с. 153

[90] См.: Западная Сибирь. Природные условия и естественные ресурсы СССР. — М., 1963. — С. 101, 293; БСЭ, 3-е изд. — М., 1974. — Т. 18. — С. 267.

[91] Викторова В.Д., Сухина Л.В., Юровская В.Т., 1971, с. 198-199

[92] Чернышов Н.А., 1953, с. 338-339, рис. 6,1; 9,1

[93] Матющенко В.И., 1973а, с. 47. рис. 23,7

[94] Молодин В.И., 1977, с. 26, табл. ХХ,1

[95] Грязнов М.П. 1930, с. 4, рис. 2

[96] Матющенко В.И., 1973а, с. 35, 37, рис. 15, 11-14

[97] Белокобыльский Ю.Г., Матющенко В.И., 1969, с. 9, табл. 3,4-5

[98] Дульзон А.П., 1958, с. 302-303

[99] Матющенко В.И., 1973а, с. 49-50

[100] Дульзон А.П., 1956, с. 183, рис. 36

[101] Дульзон А.П., 1958, с. 303, табл. XXXIV,2

[102] Матющенко В.И., 1973а, с. 64

[103] Матющенко В.И., 1973а, с. 78

[104] Финдейзен Г., 1929, с. 127; Шульц Л.Г., 1924, с. 12; Прокофьева Е.Д., 1956в, с. 586; 1956б, с. 673-675; 1956а, с. 620; Попов А.А., 1956б, с. 693; Иванов С.В., Левин М.Г., Смоляк А.В., 1956ж, с. 821; 1956е, с. 835

[105] Прокофьева Е.Д., 1956б, с. 674; 1956в, с. 586

[106] Попов А.А., 1956б, с. 6 93

[107] Иванов С.В., Левин М.Г., Смоляк А.В., 1956ж, с. 821

[108] Попов А.А., 1956б, с. 693; Прокофьева Е.Д. 1956б, с. 675; 1956в, с. 586; Иванов С.В., Левин М.Г., Смоляк А.В., 1956е, с. 835

[109] Дмитриев П.А., 1934, с. 203

[110] Мартынов А.И., Елькин М.Г., Матющенко В.И., 1967, с. 15

[111] Белокобыльский Ю.Г., Матющенко В.И., 1969, с. 9

[112] Молодин В.И., 1977, с. 32, табл. 22,1

[113] Косарев М.Ф., 1978, с. 40

[114] Молодин В.И., 1977, с. 71, табл. LXVII; LXVIII, 1

[115] Матющенко В.И., 1960, с. 11

[116] Косарев М.Ф., Потемкин Т.М., 1975, с. 183

[117] Косарев М.Ф., 1973, с. 127, рис. 4,28

[118] Грязнов М.П., 1954, с. 6

[119] Косарев М.Ф., 1978, с. 40

[120] Комарова М.Н., 1956, с. 97

[121] Матющенко В.И., 1973а, с. 57-58

[122] Прокофьева Е.Д., 1956а, с, 615; 1956б, с. 671; 1956в, с. 576

[123] Дульзон А.П., 1961, с. 363

[124] Беккер З.А., 1970, с. 14-18

[125] Городцов В.А., 1910, с.193-197

[126] Толстов С.П., 1941, с. 158-159; 1948а, с.64; 1948б, с. 71

[127] Чернецов В.Н., 1964, с. 9; 1969, с. 115

[128] Чернецов В.Н., 1951, с. 26

[129] Чернецов В.Н., 1964, с. 5

[130] Косарев М.Ф., 1966, с. 24-33; 1978, с. 38-40

[131] Прокофьев Г.Н., 1939, с. 14; Васильев В.И., 1962, с. 137-152; Симченко Ю.Б., 1976, с. 103-104

[132] Васильев В.И., 1962, с. 142-143

[133] Брюсов А.Я., 1968, с. 8; Чернецов В.Н., 1973, с. 13

[134] Окладников А.П., Мартынов А.И., 1972, с. 35, 42, 71, 74, 84, 94, 126, 127, 129, 131, 132, 134, 136, 142

[135] Генинг В.Ф., Крижевская Л.Я., 1966, с. 44-50; Крижевская Л.Я., 1970, с. 153-159

[136] Комарова М.Н., 1956, с. 93-103; Косарев М.Ф., 1974, с. 43-76

[137] Генинг В.Ф., Крижевская Л.Я., 1966, с. 45

[138] Викторова В.Д., Сухина Л.В., Юровская В.Т., 1971, с.44, 198-199

[139] Чернецов В.Н., 1953, с. 12-36

[140] Викторова В.Д., Сухина Л.В., Юровская В.Т., 1971, с. 198-199

[141] Генинг В.Ф., Крижевская Л.Я., 1966, с. 44

[142] Старков В.Ф., 197 5, с. 152

[143] Крижевская Л.Я., 1970, с. 158

[144] Матющенко В.И., 1966, с. 42

[145] Косарев М.Ф., 1974, с. 51

[146] Комарова М.Н., 1952, с. 10-12

[147] Новицкий Г., 1941, с. 52

[148] Новицкий Г., 1941, с.46

[149] Окладников А.П., Мартынов А.И., 1972, с. 180-187

[150] Там же, с. 59, рис. 83; с. 65, рис. 102; с. 71, рис. 116; с. 96, рис. 191

[151] Там же, с. 25, рис. 2; с. 54, рис. 81; с. 65, рис. 101; с. 62, рис. 93

[152] Дульзон А.П., 1957; Матющенко В.И., 1961; Бородкин Ю.М., 1967, с. 101-107

[153] Матющенко В.И., 1963, с. 99, табл. II,7

[154] Окладников А.П., Мартынов А.И., 1972, с. 214, рис. 71

[155] Там же, с. 125, рис. 273

[156] Там же, с. 71-72, рис. 123-124

[157] Там же, с. 59, рис. 88; с. 72, рис. 125

[158] Там же, с. 46, рис. 49; с. 71, рис. 122

[159] Паллас П.С, 1788б, с. 118-126; Новицкий Г., 1941, с. 44-45

[160] Косарев М.Ф., 1974, с. 39

[161] Паллас П.С., 1788в, с. 15

[162] Хромова В.В., 1956, с.477; Томилов Н.А., Богомолов В.Б., Курочка Ю.И., 1975, с. 181

[163] Косарев М.Ф., 1972, с. 20

[164] Косарев М.Ф., 1974, с. 75

[165] Косарев М.Ф., 1964, с. 38-39; Генинг В.Ф., Совцова Н.И., 1967, с. 62

[166] Посредников В.А., 1975, с. 3-10

[167] Там же, с. 17

[168] Гундризер А.Н., 1966, с. 122

[169] Паллас П.С., 1788в, с. 109-113; Новицкий Г., 1941, с. 44; Поляков И.С, 1877, с. 22-129; Храмова В.В., 1956, с. 477

[170] Паллас П.С., 1788в, с. 113; Поляков И.С., 1877, с. 30-32, 151

[171] Поляков И.С., 1877, с. 175

[172] Паллас П.С., 1788в, с. 113

[173] Поляков И.С., 1877, с. 175

[174] Паллас П.С., 1788в, с. 112

[175] Оглоблин Н.Н., 1895, с. 68-69

[176] Новицкий Г., 1941, с. 47

[177] Прокофьева Е.Д., 1956б, с. 673-675

[178] Прокофьева Е.Д., 1956в, с. 584

[179] Прокофьев Г.Н., 1939, с. 16

[180] Лукина Н.В., 1966, с. 117