Слюнин Н.В. Охотско-Камчатский край (Раздел «рыбные промыслы»)

Рыбные промыслы жителей делятся на вспомогательные и основные; первые служат для временнаго продовольствия уже начинающаго ранней весной голодать населения, а во время вторых все внимание населения направлено к заготовке корма как для себя, так и для собак.

Еще белеет сплошной снег на низине морского побережья носимыя морскимя волнами ледяныя глыбы подчас заграждют всякое сообщение на шлюпке с открытым морем, как на взморье начинают появляться то там, то здесь утлые баты или большия, раздатистыя байдары. До сих пор безлюдные берега, посещавшиеся зимой только лисицами, белыми песцами и орлом-беркутом, быстро оживляются: около батов и байдар суетятся группы инородцев, еще закутанные в меховыя кухлянки, то поправляя их, то починяя сетки; везде смех, веселье, оживленныя лица, слышна даже песня казацкой удали. Видимо, с первыми признаками весны и первыми проталинами на буграх, как-бы спадает ленивая апатия инородца, а, может быть, однообразие и недостаток пищи гонит его к морю поискать свежей пищи у морского берега. Самой ранней рыбой, приближающейся к берегу, всегда бывает камбала и вахня, которыя, смотря по состоянию льда и географическому положению места, показываются между 10 марта и 20 апреля; по западному берегу Камчатки вообще гораздо раньше, чем по северному побережью Охотскаго моря. Например, близь Паланы вахня

538

появляется около средины января, где ея выбирают черпаками (халмынгын), а в Оле и Ямске лов ея начинается в половине мая. Одновременно с вахней подходит на мелкия места камбала, aв некоторых местах показывается в значительном количестве селедка (Армань, Ола и пр.). Ловят обыкновенно волосяными сетками, сачками (чируч) и просто железным крюком, — в ограниченном количестве, только для дневной, насущной потребности, чтобы, после долгаго поста, наесться до сыта. Везде дымят костры, топятся камины, и везде в котелках варится свежая рыба, которой объедается и стар, и мал, до немоготы, чтобы сейчас-же уснуть, а пробудившись снова приняться за рыбу. Такая картина повторяется целыми неделями, иногда месяцами; потом вскоре после названных морских рыб по рекам к устью спукаются нальма (или гольцы, Salmo calaris), кувджа (S. leucomainis), валек, хариус и микижа (S. purpuratus, Pall.). Между кочеванием названных рыб, зимующих в реке, есть известная правильность, которая обусловливается их характером и нравами. Голец исключительно горная рыба и зимует на глубоких местах в верховьях рев, откуда около средины марта спускается в среднее течение рек; здесь остается некоторое время, когда, около 20 марта, к нему подходят валек и хариус. Отсюда все вместе идут вниз, когда сверху, в начале апреля, спускается кунджа; первые три вида держатся близь устья до конца мая, когда кунджа их снова настигает. Вот в это то время оне и служат предметом весенняго лова. Мальму и гольцов ловят обыкновенно около 20 апреля волосяными сетками из белаго конскаго волоса, длиною в 10—12 саж. Эти сетки готовятся самими жителями или чаще приобретаются у тунгусов, которые оказываются на этот счет большими мастерами. В конце мая сверху является кунджа, а с моря подходит селедка (Clupea harengus); таким образов в начале июня на устье почти каждой реки скопляется громадное количество как речной рыбы, так и селедки. Передвижения этой последней рыбы крайне своеобразны: в одних устьях она, в первых числах июня, появляется небольшими стадами, а потом — громадным руном, которое запружает напр. лиман р. Кухтуя; тогда как в р. Охоте ея меньше, но за то здесь больше идет кунджи; в р. Уду она тоже поднимается верст на 5—7, а около Олы и Гижиги всегда остается только в бухте и в реки не заходит. По западному же берегу Камчатки ея почти нет, а взамен появляется,

539

часто в громадном количестве, корюха (Osmerussp.) и уйки (Salmo socialis), которых выбрасывает на берег морским прибоем целыми валами, преимущественно между Охотском и р. Улья, aтакже около Большерецка, Тигиля, Паланы и пр.

Heсмотря на все это изобилие, почти никто из жителей не помышляет о приготовлении запасов на зиму, имея в виду летний сезон морских, крупных проходных рыб. Только весьма немногие заботливые хозяева из мальмы готовят для себя балыки, пупки и головки; два последние консерва обыкновенно слегка засаливаются вследствие чего развивается брожение, придавая головкам острый, кислый вкус, что составляет местную гастрономию, невозможную для европейца. Селедкой жители брезгают; из кунджи, которую также не все любят, корюхи и уйков готовят корм только для собак. Кунджа выходить в море во время привала сельди и питается последней, так как в ея желудке находят целые экземпляры; весит обыкновенно 10—12 фунтов, но вместе с нею идет и молодь от 2 до 4 ф., которую главным образом и ловят. Сельдь ловят большим неводом, который всегда стараются забрасывать по краю идущаго руна, так как в противном случае его почти невозможно вытащить; в один прием попадает от 6 до 10 т. штук. Возможную добычу этой рыбы только около Охотска, Олы и Гижиги нужно определить, по словам жителей и окружных начальников, в несколько десятков тысяч пудов. Для лова корюхи употребляются так называемыя «тильпушки» (или чернуши), род мешка с мелкими ячейками, напяленнаго на две палки; такая сетка называется по-камчадальски канаач. Корюха весной, с 20-х чисел мая, поднимается в реки иногда на 20—30 в. и после 2—3 дневной кочевки возвращается в море; подобно сельди и другим рыбам, она капризна в своем выборе и, заходя напр. в большем количестве в р. Кавранскую, в то же время никогда не заглядывает в р. Утхоловскую, лежащую рядом в 45 в. к северу.

Все названныя рыбы для корма собак сохраняются или в земляных ямах, или в бочках — недели 1½—2, в прокислом виде, так как собака всегда предпочитает свежей испорченую рыбу; после этого рыба выбрасывается, потому что жителям бочки нужны для посолки рыбы на зимний сезон. С первых чисел июня почти повсеместно начинается настоящая рыбная страда, которой всегда предшествуют известные предвестники: реки очистились

540

от льда, долины и увалы вместо снежной пелены быстро покрылись зеленым ковром; гуси и утки давно уже пролетели; печальный крик кукушки заглушает песнь жаворонка; вода в реках начинает прибывать и среди разнообразной певучей мелкоты наконец является боязливый клест в пунцово-красном наряде (Caprodacuseritrinus), однообразная, но выразительная песенка котораго «чавычу видел, чавыча! чавычу видел?» заставляет радостно встрепенуться инородческое сердце. Как-бы вторя этому радостному вестнику, мальчишки оглашают воздух своими криками: чавыча, чавыча! Зная это, каждый торопится на взморье или к устью реки и, действительно, достает из сетки громадную рыбину с синевато-серебристым блеском чешуи. Трудно передать картину психическаго настроения жителей при виде этого дара богатаго моря: радостные крики, сияющия лица, остроумныя шутки, — все это сливается в общий концерт инородческаго веселья. Рыба торжественно разрезается на мелкие кусочки и разсылается всем соседям и знакомым. Этот священный обычай древней старины строго соблюдается не только инородцами, но даже живущими здесь русскими, и неудивительно, так как в этом цикле периодических явлений природы они видят залог своего благосостояния.

Heсмотря на всю свою апатию и лень, не взирая на классическую безпечность, в этому времени каждая община или селение и в частности каждый хозяин приводит в исправность сети, сетки, чиручи, баты, вешала, поварни и заготовляет массу тонких прутьев и плах для устройства запоров; морд, ловушек и других местных приспособлений лова. Кто не позаботился обо всем этом своевременно, тот рискует остаться без зимних запасов, будет терпеть крайнюю нужду в продовольствии и испытает все ужасы здешняго голода. Достаточно незначительнаго ненастья, сравнительно меньшаго количества рыбы или случайнаго прихода парохода, чтобы безпечный камчадал остался без рыбных запасов, утешая себя тем, что красная и чавыча еще подойдут и что в крайнем случае можно будет запастись горбушой или хайко. Действительно, изобилие рыбы так велико и она идет из года в год такими массами, что невольно зарождается безпечная надежда на осенний улов. Такая жизнь на «авось», в расчете на благоприятный случай, еще более присуща инородцу северной Сибири, чем коренному хлебопашцу средней России. И тут, не согласуясь с условиями местности и климата, мужик ждет благо-

541

датнаго дождя, не прибегая к искусственному орошению, лелеет надежду на хороший урожай, когда заведомо истощенная почва может дать только жалкий стебель и плохо налитой колос. Здесь еще больше шансов для сладостной надежды инородца, в роковом законе кочевания рыб, хотя разныя климатическия и другия еще мало изученныя условия повидимому ставят непреодолимую преграду такому неудержимому инстинкту «кочевания до смерти», по выражению Миддендорфа.

В самом деле, оставляя в стороне частности и местныя особенности, мы видим следующую замечательную и грандиозную картину этого кочевания морских рыб в реки. Чтобы видеть ее во всей полноте, стоит только в солнечный день подняться на высокий увал полуденной стороны и посмотреть в прозрачныя воды бухты или горной реки. Вы видите безконечную вереницу, тянущуюся широкой полосой, больших рыбин, с неудержимой силой стремящихся вверх по реке; их масса так плотно соприкасается друг к другу, что отклонение в сторону невозможно, малейшее обмеление реки или сужение русла заставляет рыбу выскакивать из воды, бросаться на песчаныя отмели, ползти животом по камням, стирая с него чешую и царапая кожу. После плавания в тихой глубине морской стихии рыба попадает в совершенно другия условия речной жизни: более легкий удельный вес воды, богатство ея кислородом, наконец стремительность потока, — все это служит большим препятствием для передвижения и вызывает громадную затрату сил со стороны организма. Если к этому не прибавим, что во все время своего кочевания, судя по пустым желудкам, находимым при вскрытии, она ничего или по крайней мере мало ест, то мы легко поймем те глубокия изменения, которыя вызываются в организме новой средой и его особым, нерестяческим состоянием. Впереди такого руна обыкновенно плывет каюрка, эти недоразвитые холостяки, меньше по размерам, часто без икры и молок; оне сравнительно медленно и мало изменяются; зато взрослыя особи, едва успели преодолеть быстрый напор устья, как приходят в какое-то возбужденное, нервное, если можно так выразиться, состояние. На самом устье рыба вначале как будто осваивается с новой средой, отдыхает, подвигаясь у берега изаглядывая в каждое береговое углубление, или улова, где нет течения или даже образуется стоячая вода. Уже в это время мясо рыбы настолько изменяется, что жители узнают по вкусу и по его конси-

542

стенции; прежний, синевато-серебристый или слегка оранжевый блеск тускнеет, появляются желтыя пятна и полосы, которыя затем переходят в ярко-красныя, темно-малиновыя, синевато-багровыя и наконец черно-синия, напоминая как-бы цынготныя язвы и кровоподтеки. Конфигурация головы, в особенности рыла и всего корпуса сильно меняется; челюсти вытягиваются, нижняя загибается вверх крючком и покрывается сильно выдающимися кривыми зубами. Это наблюдается у красной, горбуши, кинжуч и хайко; у первых двух, в особенности у горбуши, изменения идут дальше и около спинного плавника образуется целый нарост, горб, давший название рыбе, котораго у нея совсем не бывает, когда она живет в море. Этот нарост состоит из беловатой, студенистой массы, с сильным специфическим вкусом, которую не только жители не любят, но даже собаки не едят, если только оне не умирают с голоду.

Величина руна бывает зачастую настолько значительна в узких и неглубоких местах, что вода буквально кишит рыбой, весла не погружаются в воду, и рыба, теряя всякий страх при виде людей, собак и медведей, только рвется вперед, на более мелкия места, в тихие затоны и в ключевыя озера, которыя тогда представляют оригинальную картину сплошь торчащих из воды разноцветных плавников, еле шевелящихся на поверхности. Нужно иметь привычный глаз инородца, чтобы в этих истощенных, облезших и обезображенных лососях, с ноздреватым, поблекшим мясом узнать прежних резвых красавцев, стрелой проносившихся в прозрачной воде и неудержимо стремившихся на места, удобныя для нерестования каждаго вида.

Конечно, не всегда и не в каждой реке вы видите такую поражающую массу, которая мешает вам грести веслами, но всетаки руно заключает тысячи экземпляров каждаго вида.

Из морских проходных рыб, как мы говорили выше, на Охотско-Камчатском побережье, встречается из семейства Salmonidaeтолько пять видов лососей, которые, зайдя в реки, после нерестования, все погибают. Вот эти-то породы и служат главной основой пропитания: чавыча (S. orientalis), красная(S. Lycoodon), горбуша(S. proteus), хайко, или кэта (S. lagocephalus) и кижуч (S. sanguinolentus). Хотя между морскими проходными рыбами есть известная правильность и последовательность, но это последнее обстоятельство колеблется в больших пределах, a

543

иногда получается, в зависимости от неизвестных, но видимо постоянных причин, обратный порядок. Чтобы систематизировать порядок прихода всех рыб, мы привела (во II т., Прил. 10-е) таблицу, в которой увязаны разные пункты побережья, а в соответствующих графах цифрою указаны число и месяц появления каждой рыбы, начиная с перваго морского вида.

Из разсмотрения этой таблицы ясно вытекает, что порядок хода рыбы и географическое их распространие представляет много особенностей для сравнительно небольших районов одного и того же побережья: в одне реки идут первыми чавыча и красная, а в другия — горбуша или кэта; но в общем рыбные промысла распределяются следующим образом: едва только инородцы успеют немного поправиться на свежем продовольствии — рыбами, уходящими из рек в море, как с другой стороны появляются морские лососи, сначала отдельными экземплярами и небольшими группами, aпотом большим руном в начале июня.

Главной промысловой рыбой южной Камчатки и р. Камчатки является чавыча. Это громадная, красивая и замечательно вкусная лосось от 15 до 20 ф.; иногда она достигает 6 фут. длины и весит до 1½ пуда. Рунный ход ея начинается, когда вода вследствие весенних разливов становятся мутной, что позволяет напр. жителям низовьев р. Камчатки прямо черпать эту рыбу небольшими сетками на обруче (т. е. чиручем). Отправившись на пробную ловлю чавычи с усть-камчатскими казаками, мы в течении 1½ часа нагрузили верхом свои баты, куда помещается около сотни экземпляров. В обыкновенную сетку попадает за один раз 12—18 шт., а при хорошей погоде в течении дня один работник может наловить до 70 шт. Заготовка ея длится до начала июля, когда попадаются только отдельные экземпляры, да и самое мясо ея оказывается в это время уже сухим и не таким вкусным.

Heуспела пройти чавыча, как показывается, в конце мая, на устьях, красная; руном она идет спустя 2 недели после чавычи и всегда от 3 до 8 дней; потом количество ея немного уменьшается, но зато постоянный ход продолжается до начала августа. В некоторых местах она идет с перерывом, в два приема, и тогда первая называется, как мы говорили, весенней, а вторая — летней. Она меньше чавычи, до 8 ф. весу, но зато в посолке лучше сохраняется. Хайко и горбуша идут в большинстве случаев вместе, с 20 чисел июня до конца августа; первая идет только днем.

454

 

Табл. XXX. Путешествие на пароме по течению.

останавливаясь на ночь в тихих затонах; весит 6—8 ф.; вторая весит от 3½ до 5 ф. и мало ценится. Жители уверяют, что когда горбуши бывает много, тогда кэта (хайко) является в незначительном количестве, и наоборот. Жители замечают, что крупная красная останавливается в теплых и мелких речках, тогда как мелкая для метания икры всегда заходит в озера. Так напр. весенняя красная бывает у Большерецка, а около сел Малких — никогда.

Кэта или хайко составляет самую распространенную породу и большим руном идет в течении целаго месяца, так что расторопный ловец в течении дня может наловить до тысячи штук. Она очень боязлива и избегает чистой, прозрачной воды; поэтому лучше всего ловится, когда прибывает верховая вода, после дождей, или при отливе, когда отливающая вода мутится у берега. Она поднимается до самых вершин рек или по пути остается в озерах. Весит от 10 до 12 ф.

Немного позже двух названных видов показывается кижуч, и с 20 июля количество его достигает наибольшей цифры; в мелких реках скоро избивается, т. е. лощает; в конце октября попадается с икрой, а в р. Голыгиной — даже в начале января. Редко поднимается в верховья рек.

Горбуша одна из самых неразборчивых рыб; идет во все реки; она меньше других лососей, весом 4—5 ф., и никогда не превышает 10 ф. После прихода скоро лощает.

С появлением кижуча, т. е. около начала сентября начинают возвращаться в реки гольцы, и вообще этот период называется осенним; вместе с ними идут семга, кунджа и микижа. Ход этих рыб продолжается до наступления морозов, и даже после того, когда река покрылась льдом, оне тянутся к верховьям, часто выбирая теплые, незамерзающие ключи. Необыкновенным упорством и изворотливостью отличаются некоторые виды гольцов, когда поднимаются в озера, на высоту 2 т. фут, и по таким крутым быстринам, где, казалось бы, всякое кочевание рыбы становится абсолютно невозможным.

Что касается географическаго распространения промысловых рыб, то чавыча, семга и микижа по преимуществу должны считаться камчатскими; Дитмар не прав, утверждая, что микижа свойственна только р. Большой. Валек исключительно охотский вид, нигде более не встречающийся. Селедка принадлежит северо-запад-

545

ному берегу Охотскаго моря, имея излюбленныя места для привала, и отчасти восточной Камчатке.

Побережье Пенжинской губы оказывается беднее всего как числом видов, так и их количеством; поэтому оседлые коряки некоторых селений для рыбнаго промысла должны отправляться на другия реки; так из Рекинники и Таловки ходят на устье р. Певжины; из Пусторецкаго селения на р. Шаманку, куда и следовало бы переселить (40 в. южнее) пусторецких коряков.

Теперь посмотрим, какия орудия и средства употребляет здешний житель при рыбной ловле?

Прежде всего нужно заметить, что в неводном прядеве здесь чувствуется повсеместный недостаток; цены за него у местных торговцев крайне высоки, да вдобавок за ним приходится ездить часто за 200—300 верст. В силу этого в Охотском округе отчасти пользуются волосяными сетками, до приготовления которых еще не дошли в Камчатке; кроме того, как коряки, так и камчадалы готовят из местной крапивы прядево, из котораго и вяжут сетки. При неуменье предварительной обработки волокна крапивнаго стебля, это прядево является весьма непрочным, — и такая сетка хватает на одно, редко на два лета. Поэтому легко понять, какую массу времени должна потратить женщина, чтобы насучить между ладонями потребное количество; а в следующую зиму снова приходится браться за тот же неблагодарный труд. При таких обстоятельствах каждый хозяин должен, экономя прядево, вязать небольшия сетки, которыя бывают обыкновенно от 7 до 12, реже до 15 саженей; большие сети или невода бывают только общественные и встречаются в немногих селениях.

Лов сеткой производится таким образом, что, закрепив один ея конец посредством веревки на берегу, рыбак, отъезжая по течению, наискосок от берега выбрасывает сеть до другого конца, который ставит на якорь, т. е. на привязанный камень. Таким образом, между этим концом и берегом образуется острый трехугольник, — и рыба, поднимаясь на быстром течении вдоль берега, обязательно попадает в сеть и запутывается, о чем можно судить по колебанию поплавков из дерева или нерпичьих пузырей. Тогда рыбак, столкнув с берега бат, тянется вдоль сети, и достав из нея рыбу, ударом колена по голове оглушает ее; бросив в бат, снова возвращается к берегу до новаго случая. Попавшую рыбу обязательно доставать тотчас-же, иначе она будет

546

распугивать других и мешать успеху лова. Такия сетки бывают весьма небольшия, тогда как нормальная сеть при длине в 15 саж., в ширину имеет 2 саж.: при существующем способе лова употреблять более длинныя сети было бы неудобно. Лов сетью производится иначе: именно сначала расправляют ее на берегу; конец ея, обращенный к вершине реки, оталкивают от берега карбасиной (тонкий шест до 10 саж. длины из лиственичнаго лесу) на средину реки; течение быстро уносит ero, а за веревку другого конца быстро тащут по берегу, по течению; таким образом невод идеть поперек реки, захватывая проходящих рыб. Когда сеть начинает колыхаться, а поплавки погружаются в воду, — признак того, что поймана рыба, тогда ее вытаскивают на берег и по очистке от травы и рыбы снова проделывают тот же прием. Так производится лов рыбы в течении дня; ночью обыкновенно не ловят, потому что пойманную рыбу нужно распластать и повесить, хотя этим занимаются больше всего женщины; если же рыбы идет мало и позволяет тихая вода бухты или улова, то сеть оставляют на ночь, ставя ее на два якоря.

Иногда такой способ варьируется следующим образом, преимущественно для чавычи, когда в реке вода бывает мутная: между двумя батами растягивают сеть (30 саж.) с крупными ячейками и затем плывут по течению; рыба, идя вверх, запутывается в ней и начинает сильно биться, тогда рыбаки, сближая баты, выбирают сеть и достают рыбу, а потом снова расходятся и идут ниже по реке, повторяя те же приемы. Хорошим уловом считается, если в течении дня, с несколькими перерывами, оба бата будут наполнены.

Большими сетями или неводами крайне трудно пользоваться в реках — по причине быстраго течения, а в море — за отсутствием килевых больших шлюпок; кроме того и самая масса рыбы не позволяет употреблять их. Когда в июне 1897 г. прибывшие в устье р. Камчатки японцы закинули свой большой невод, то оказалось, что 50 человек не могло его вытащить; он набит был рыбой, и, чтобы спасти рыболовную снасть, японцы отпустили один конец, чтобы выпустит рыбу, и только тогда могли подтащить ее к берегу; но и при таких условиях они поймали около 6 т. экземпляров, — количество, буквально поразившее рыбаков.

Вторым, крайне элементарным приспособлением для лова рыбы является так называемый запор, видный на нашей фототипии

547

(табл. XXXI). Основная идея его состоит в том, чтобы, перегородив поперек всю реку частоколом, преградить свободный проход рыбы, оставив в нем несколько отверстий или промежутков, закрытых спереди и с боков щитами, в виде узкаго коридора, попадая в которые рыба однако не может пройти чрез запор или повернуть назад, а должна идти в отверстие длиннаго, круглаго цилиндра из прутьев, называемаго мордой; откуда ей уже невозможно выбраться на свободу. Морда делается из пластин в один вершок разстояния, которыя крепятся к обручам в 3 четверти диаметром; один конец ея заделан наглухо, другой — с круглым, конусообразным отверстием для входа рыбы. Здесь вставляется доска, которой закрывают это отверстие при подъеме морды на поверхность, во избежание ухода рыбы. Морда в длину бывает до 2 саж. и горизонтально укрепляется на двух столбах, по которым она опускается на известную глубину или поднимается на поверхность, и тогда чрез нарочно сделанное окно в верхней части рыбу достают крюком или руками. Запор на реке устраивается таким образом, что сначала в дно реки вбиваются колья от одного берега до другого, иногда с подпорками со стороны, противоположной течению; они переплетаются тальником; потом к этим столбам, в известном разстоянии один от другого, прикрепляются щиты, заранее приготовленные из тонких и узких дощечек; просвет между последними делается такой, чтобы рыба не могла проходить. Эти решетки время от времени поднимаются для очистки от застрявшей травы и всякаго мусора, уносимаго с верховьев течением. В постановке такого запора принимает участие все население; для этого избирается главное русло реки, по которому проходит рыба, с глубиной не больше сажени, иначе запор не выдерживает напора воды. Заколачивание в дно реки основных столбов является довольно кропотливым и трудным делом, а раз, после сильных дождей, вода начинает сильно прибывать и покрывать верхний, выходящий на поверхность, край, то она обязательно снесет запор и помешает лову; таким образом жителям снова приходится браться за постановку запора. Хорошо, если это случится днем и жители успеют спасти щиты; в противном случае их приходится вязать вновь, что требует много времени, а рыба между тем успевает пройти вверх.

Запор, как общественная постройка, должен дать каждому хозяину семьи место для постановки боковых коридоров и ловушки-

458

морды: иногда несколько семейств имеют одну морду, а некоторые, наиболее заботливые хозяева, преимущественно из русских крестьян, поставив такую морду, часть своих взрослых членов посылают на устье реки для ловли рыбы сеткой. В случае сноса запора наводнением, такия семьи не остаются без запасов. Ловля запорами, как видно, не представляет большого труда; морды осматриваются и очищаются от рыбы, смотря по ея ходу, 1—2—3 раза в день, чаще же всего один раз. Доставание рыбы из морды, если она даже была битком набита, занимает ½—1 час времени, а остальные часы дня хозяин баклушничает или, наевшись рыбы, спит. При 20—30 мордах в запоре 60 человек почти целый день не работают, тогда как, еслибы улов в запорах был сделан и признан общественным, с соотвествующим дележем, тогда половина работников могла заняться сеточным ловом для общих целей или сенокосом, который обыкновенно бывает во время этого хода рыбы. Такой организацией общественнаго труда жители много бы выиграли; некоторыя попытки к этому мы наблюдали в охотских селениях, среди коряков, на промысле нерп, и при ловле уток на Харчинском озере, в Камчатке.

Запоры ставятся на всех реках, где позволяют местныя условия и где нет множества селений, лежащих выше; правда, у одного берега всегда оставляется небольшой, свободный проход со стороны селения, но присутствие людей и собак на берегу отпугивает рыбу, и она может подниматься этим просветом вверх только в течении ночи.

Заборы, устраиваемые на протоках из озер, несколько другого вида; здесь ставятся две переборки из частокола; в первой, обращенной к озеру, проделывается подъемное окно-рама для пропуска рыбы; вторая на разстоянии 1—2 саженей от первой делается с постоянным просветом. Рыба, неудержимо стремясь в озеро, заходит в этот ящик и набивается битком; как бы вы ея не распугивали, она не уйдет вниз, обратно, а все время будет биться у первой стенки, чрез которую проходит озерная вода. Эту рыбу достают длинным шестом с железным крюком, которым цепляя рыбу, то и дело выбрасывают на берег. Эта операция довольно тяжелая и рыбак в течении дня больше 200 штук не может достать, так как под конец руки совершенно немеют. Проходное окно в передней перегородке открывается на ночь, и на весь день только по воскресеньям.

549

Эти три главных, хотя и первобытных, способа лова рыбы основаны на ея постоянной массе и при некотором прилежании дают хорошие результаты. При среднем ходе рыбы на р. Тягиль запор давал около тысячи экземпляров в день или до 150 пудов рыбы, тогда как улов неводами на устьях, во время хода, почти всегда за один раз приносил несколько тысяч штук, как это мы наблюдали на pp. Аваче и Камчатке. Баснословное изобилие рыбы не побуждает лениваго инородца делать усовершенствования в способах и приемах лова; ему ловля скучна, если в течении часа он поймает в сетку 10—15 штук: «из-за этого не стоит хлопотать», как говорит он.

В дополнение к этим основным орудиям лова нужно прибавить некоторыя местныя, имеющия специальное назначение. Таковы напр. нижне-камчатский чируч, тильпуша и др. Чируч есть большой сачек, основу котораго составляет грушевидно-согнутый обруч, прикрепленный к длинному шесту, а переплет мешка делается из неводного прядева; он с большой ячейкой и употребляется для крупной рыбы, а с мелкой и частой — для хахальцов (колюшка), которых добывают сотни батов в одном Усть-Камчатске. Для пешаго тунгуса даже маленькая сетка в 5—7 саж. является недоступной; вот это обстоятельство заставило его изобрести особый способ лова.

К концу длиннаго шеста привязывается тонкий ремень в 1 арш. длины, другой конец котораго прикрепляется к железному крюку, имеющему вид удочки с зазубриной; перед началом лова этот крюк вставляется в углубление шеста (рис. 32). Рыбак помещается на берегу реки с солнечной стороны и, держа шест наготове, ударяет этим крюком в проходящую рыбу; острие крюка входит в ея тело, рыба бросается в сторону и тянет за собой крюк, который тогда выскальзывает и повисает. Таким способом тунгусы налавливают в день 40—50 штук, а иногда довольствуются несколькими экземплярами для временнаго продоволствия. Камчадалы также пользуются этим способом с тою только разницей, что железный крюк наглухо вделывается в конец шеста и своим свободным концом обращен вверх. Завидя рыбу около берега в ямах реки, рыбак крайне осторожно подводить этот крюк и затем стремительно дергает его; чтобы ловить таким образом рыбу, требуется большая снаровка и опытность. Подобное рыболовство практикуется только осенью, когда уровень воды

550

в реках значительно понижается, и дает хорошие результаты: 80—100 штук в день.

Способ ужения совсем почти не употребляется здесь; им забавляются в конце зимы детишки на пропаринах, ловя маленьких гольчиков, да оседлые коряки Карагинскаго и Дранкинскаго селений.

Говоря о местных орудиях лова, основанных на вековом опыте, нельзя пройти молчанием изобретательности одного авантюриста из Вены, желавшаго осчастливить всю Сибирь своими усо-

 

Рис. 32. Вверху тунгузский крюк для лова рыбы, а внизу коряцкий гарпун для китов и тюленей.

вершенствованными удочками. В 40-х годах корреспондент министерства финансов донес министру и прислал образцы этого новаго изобретения; министерство признало их годными для Сибири, поэтому в 1844 г., по распоряжению министра государственных имуществ, было отправлено в Иркутск 32 таких удочки, а оттуда в следующем году казенная палата отправила 2 экземпляра в Камчатку с предписанием произвести подробные опыты и донести потом о результатах.

Первый опыт, по предписанию исправника Федорова, сделанный авачинским удельным старостой, оказался вполне неудачным. Департамент сельскаго хозяйства, получив об этом уведомление, объяснил неудачу неумением инородцев обращаться с этим хитрым венским изобретением и потому выслал дополнительныя объяснения, затребованныя от изобретателя.

551

Второй раз ухитрялся ловить этой удой староста Ключевского селения и также вполне неудачно; видя это, а с другой стороны не желая обидеть начальство, настоятельно рекомендовавшее вновь изобретенную уду, начальник Камчатки послал 70 р. 70 к. в департамент, прося его побольше выслать таких удочек, чтобы судить об их достоинстве.

Нужно было видеть изумление камчадала, когда, при виде проходящаго тысячами руна рыбы, его заставляют ловить удочкой, предполагая, что рыба во время нерестоваго кочеванья изменит своей привычке не употреблять пищи и начнет клевать наживу удочки! Мы делали опыты с речными проходными рыбами и даже с оседлыми лохами во время зимы, на незамерзающих местах: рыба проходила мимо всякой наживы и не трогала удочки; только молодые, видимо мало опытные гольчики попадались на крючек. Но с другой стороны они так небоязливы, что, бросив свежую икру или другую приманку в воду, их можно ловить руками.

Впрочем, в последние десять лет жители камчатских селений Явино и Голыгяно хорошо познакомились с крючковым способом лова трески и его выгодами. Как мы уже говорили, против этих селений в 15—25 в. от берега в Охотском море существуют банки, на которых скопляется треска; в других местах Охотскаго и Берингова морей она не появляется, по крайней мере в таком поразительном количестве; только с восточной стороны о. Меднаго в 1892—1893 г. мы наблюдали громадное количество крупной трески, которая ловилась даже на пустыя удочки.

С этим богатством камчадалы познакомились от американцев, приходивших на больших шхунах к западному берегу Камчатки для тресковаго промысла.

В виду важности этого промысла помещаем здесь подробныя сведения, собранныя нами на месте у жителей, а главным образом сообщенныя американским эмигрантом, уроженцем Финляндии, Карлсоном-Севериным, который сначала занимался этим промыслом на шхунах, а потом, обзаведясь семейным очагом в Явино, поселился в Камчатке, ходатайствуя о принятии его в русское подданство.

Американцы открыли Явино-Озерныя тресковыя банки в 1860 г.; тотчас образовалось в С.-Франциско три промышленных компании (LyndhandHough С°, Bishard’s С° и Mс. Collanan’s С°), которыя ежегодно посылали по 10—12 судов и имели богатый улов

552

трески. После того, когда в 1882 г. русское правительство объявило, что без разрешительнаго свидетельства нельзя промышлять в наших водах, американцы стали осторожнее, и только М-с — Collan’s С° посылала свои суда, промышлявшия даже в 1895 и 1896 гг.

Здесь, на банках, как мы говорили выше, с первых чисел июня начинает собираться треска. Положение этих банок не обследовано в морском отношении, но в общем оне тянутся, как видно из нашей карты, от сел. Явино на С. С.-З., постепенно понижаясь, в зависимости от чего находится распределение рыбы разнаго достоинства. Кочевания этой рыбы довольно хорошо изучены для Атлантическаго океана, тогда как в Охотском море и в западной части Берингова ея переселения нам мало известны; в общем они зависят от температуры воды, периода нерестования и обилия пищи.

Известно, что для каждаго рода рыбы существует наиболее благоприятная температура воды, которую она избирает в своем путешествии; так напр.: форель живет в воде при t° от 2½ до 16°С., семга не мечеть икры ниже +10°С., а для трески любимой температурой считают 8°С. (около 47°F.). Нужно, однако, думать, что это далеко не точныя указания и, быть может, что даже разновидности трески, так называемая стадовая и береговая, хорошо известныя рыбакам, избирают в своем кочевании и на местах кормежки разныя температуры. Это можно допустить на основании того обстоятельства, что на Явинских банках до глубины 20 саж. встречается треска бо̀льших размеров, но хуже; она не отходит дальше и глубже, и потому здесь американцы обыкновенно не ловят; настоящая промысловая треска ловится только на глубине 30—40 саж. и стоит по морскому дну полосой, шириною около 1 версты, направляясь всегда против течения, идущаго около этих месть с севера. Треска раньше всего появляется против pp. Озерной и Явинской и держится здесь, пока не подойдет проходная рыба; тогда первая начинает постепенно подвигаться с С. С.-З. до траверза озера Келатик, откуда поворачивает на С.-З. и поднимается до параллели Большерецка. Отсюда треска уходит в конце сентября прямо на З., — и тогда лов ея прекращается. Эта полоса тресковаго стойбища резко ограничена; стоит только даже на 2 саж. удалиться за черту, то обыкновенно ничего не ловится. Рыбаки, бывшие здесь несколько раз, хорошо знают эти условия, а также

553

и характер морского дна, что крайне важно для успешнаго промысла.

Береговая треска большею частию покрыта ракообразными паразитами и мясо ея хуже вкусом; из второй группы (т. е. с глубины 30—40 саж.) ловится исключительно крупная, не меньше 28 дюймов (т. е. 1 аршина), остальная выбрасывается за борт шхуны; причем, как только треску достанут на палубу, сейчас отрезают голову, чтобы спустить кровь. Тогда мясо ея бывает совсем белое и лучше на вкус. Американския шхуны обыкновенно имеют 20—25 человек команды, с отдельной шлюпкой для каждаго рабочаго, имеющаго от 4 до 6 удочек, которыми он и ловит треску, опуская их всегда до дна. Лучшия места лова трески находятся против сел. Явино и р. Итудиски, где напр. в 37 дней 15 рыбаков поймало 180.000 шт.; здесь не такое сильное течение, как в других пунктах тресковых банок, в особенности во время полнолуния. В течении дня обыкновенно вылавливают от 600 до 900 штук на каждаго; сам рыбак вычищает внутренности и солит (около 2½ ф. соли на штуку), отдельно собирая печени, которыя идут на приготовление так называемаго жира; причем они обязаны следить, не попадется ли зеленая печень, что означает больную рыбу, от которой жир уже не годится. Для приготовления жира на каждой шхуне есть паровая машинка; добыча жиру за 1½ месяца лова равняется приблизительно 10 тысячам галлонов.

При посолке, кости вынимаются прочь, языки солятся отдельно и составляют большое лакомство; на 1000 шт. при судовой, крутой посолке, идет около, тонна соли; таким образом для 180,000 штук трески, что считается нормой улова, каждая шхуна в 360 регистрованных тонн водоизмещения, запасается солью около 200 тонн.

Спрашивается теперь, что же давал тресковый промысел американцам? Шхуна плавает из Сан-Франциско и обратно пять месяцев; месячное содержание ея, с жалованьем и содержанием служащим обходится около 2 т., или за 5 месяцев=10,000 долларов; задельная плата: первому штурману 35 долл. за тысячу, второму — 30 долл., третьему — 27 долл. и рабочим — по 25 долл.; или за все количество 5,775 долл.; всего расходов около 16,000 долларов, а получается за продажу в сыром виде соленой трески 40 т. долл., за жир, считая по 1½ долл. за галлон = 15,000,

555

итого хозяину остается около 39.000 долл., не считая конечно стоимости шхуны, ея вооружения, расходов по документам, страховке и пр. Иначе сказать, что одна только задельная плата служащим на шхуне почти равняется стоимости всего соболинаго промысла южной Камчатки; отсюда с очевидной ясностью вытекает вся важность тресковаго промысла и его экономическая роль в будущей жизни камчадалов; — промысла, который до сих пор для них пропадал даром[1].

Перейдем теперь к разсмотрению другого, возможнаго на Охотском побережье, промысла сельди, уйков и корюхи. Эти три сорта рыбы в пищу не употребляются и только в 3—4 пунктах заготовляются для собачьяго корма; впрочем, раза два приходилось видеть в коряцких поселках Пенжинской губы, зимой 1896—7 г., как жители во время голода питались сушеной корюшкой. Но в общем каждый инородец брезгает этой мелкой и на его взгляд невкусной рыбой. Между тем количество названных пород рыб так колоссально велико, что могло составить предмет выгодной эксплоатации для приготовления как пищевых консервов, так и удобрительнаго тука, для сбыта котораго главным рынком является Япония. При этом невольно вспоминается история астраханской селедки, которая также, до изследования Бэра, громадными массами входила из Каспийскаго моря в Волгу, не принося жителям никакой пользы и не играя никакой роли в экономической жизни края. Только немногие жители устья Волги в то время занимались жиротоплением селедки; Бэр первый указал на каспийскую селедку

555

(Clupla caspica), как на важный пищевой продукт. С тех пор эта рыба служила неисчерпаемым источником дешеваго народнаго продовольствия и средством обогащения как для жителей всего Волжскаго побережья, так и сотен рыболовных компаний. Богатство нескольких известных фирм нажито исключительно селедочным промыслом.

Совершенно в таком же положении теперь находится наше побережье Тихаго океана по отношению селедочнаго промысла: прибрежные жители — русские и инородцы, избалованные обилием крупных лососевых пород, не интересуются маленькой селедкой и, благодаря своему низкому уровню образования и отсутствию предприимчивости, не понимают тех громадных выгод, какия им могла доставить подобная эксплоатация. Начиная от теперешней нашей границы с Кореей, т. е. от р. Тюмень-Улы, селедка в определенное время идет вдоль берега таким громадным руном, которое трудно выразить каким-нибудь приблизительными цифрами.

К числу промысловых мест нужно отнести устья pp. Уды и Кухтуя, бухту Оджан, Авачинскую губу и восточный берег Гижигинскаго залива. Казаки последняго округа передавали нам, что, раз попав в селедочное руно, они с большим трудом из него выбрались.

Кочевание селедки в водах северной части Тихаго океана представляется в следующем виде: в бухтах, лежащих около Владивостока, как напр. Славянка, Американская гавань и пр., селедка показывается около 10 Апреля и держится три неделя: почти одновременно она появляется у Сахалинских берегов, главным образом в заливах Анива, Терпения, и отчасти по западной стороне острова. Эта селедка называется весенней и по своей форме напоминает астраханскую; так называемая летняя приходит в июле месяце; она гораздо меньше первой (всегда не более 5 вершков), но зато гораздо жирней. Японцы-рыбаки признают ее за особый вид.

В Авачинской бухте, если весна ранняя, то селедка обязательно появляется к 9 мая; держится у берегов, где мечет икру, которую, по уверению жителей, поедают выходящие из рек гольцы.

Второй раз селедка приходит в Петропавловскую гавань около половины июля и также отличается по своей величине, внешности и количеству жира. Около устья р. Камчатки селедка появляется иногда, один раз, в конце августа, значительным руном и за-

556

ходит в Нерпичье озеро для метания икры. Heсмотря на массу, жители не промышляют ее даже для собачьяго корма, так как с этою целью уже успели запасти хахальцев, которых черпают чиручем прямо с берега.

Дальше к северу селедка появляется около острожков Ивашкинский, Дранва и Карага, где показывается, в среднем, с 15 июня; она подходит к устьям руном, но не промышляется жителями.

Наоборот по западному берегу Камчатки селедки мало и ея никогда не промышляют. Если разсматривать числа прихода селедки к устью разных рек, то оказывается, что она приходит почти одновременно (20—23 мая) в Гижигу, Наяхано, Аян, Олу, Тауйск и Охотск. Приход всех рыб в реки около Аяна и в Уду наступает гораздо позже, чем в других местах; так в 1895 г. в Аяне первая чавыча поймана 13 июня, в Уде кэта обыкновенно появляется около 1 июля; между тем селедка приходит всего несколькими днями позже (около конца мая), чем к северному берегу. Иначе сказать, что главное сельдяное руно проходит вдали от западнаго берега Камчатки, вероятно, в западной половине Охотскаго моря, и затем одновременно разделяется на несколько ветвей к своим родным пунктам, причем удская ветвь, обходя затертые в это время льдом Шантарские острова, должна немного опаздывать в своем появлении у устья реки.

Во всех указанных местах масса сельди настолько велика и идет так густо, что, по словам всех жителей, тогда бывает невозможно гресть веслами на шлюпке. Спрашивается теперь, как мы относимся к этому богатству, которое предоставляет в наше распоряжение благодетельное море? Что касается Владивостоко-Сахалинскаго района, то селедочный промысел переживает тот период, какой был на устье Волги 45 л. тому назад; в Охотско-Камчатском крае это добро просто пропадает даром. По оффициальным данным, приведенным у Крамаренко[2], в 1896 г. с Сахалина вывезено японцами селедочнаго тука 268,796 пудов; но так как в среднем из одного пуда сырых сельдей (140 штук) получается 10 фунт. тука, или на 1 пуд тука нужно 560 шт. сырых сельдей то, перемножав 560.268,796, получним более 150 милл. (150.525,960)

557

селедки, которую японцы, превращая в пресованный навоз, вывозят на свою родину для удобрения рисовых полей.

Послушаем теперь, что говорит по поводу ввоза в Россию иностранной селедки главный инспектор рыбнаго дела, д-р Гримм[3]: в Россию ежегодно ввозят иностранной селедки на сумму до 7 милл. рублей.

Так в 1870 г. привоз был 3.308,376 пуд.

» в 1880 г. » » 4.422,951 »

» в 1890 г. » » 5.432,252 »

Далее он замечает, что привоз этого товара сильно возрастает; действительно в 1896 г. этот ввоз достиг высшей цифры.

Если теперь стоимость нашей селедки, продающейся в розницу, согласно указанию Гримма, примем в 8 копеек и допустим, при щедром расчете, что за пуд соленых сельдей идет также 140 шт., то окажется, что японцы увозят в виде удобрительнаго навоза ту массу сельдей, которую мы потом сами выписываем из-за границы и уплачиваем за нее 12 милл. Рублей (150.000,000 X 8 коп. = 12 милл. р.)

В последние годы, с уменьшением астраханскаго сельдяного промысла и возрастанием цен как на нашу, так и на привозную селедку, уплачиваемая нами за границу сумма возрасла до почтенной цифры 17 милл. рубл. вместо 40 т. p., которые мы выручаем, как пошлину, с японских и русских промышленников Сахалина. Нельзя сказать, чтобы такое хозяйство можно было назвать расчетливым и рациональным; существующую потребность русскаго населения в сельди мы с избытком могли бы удовлетворить товаром отечественнаго производства: для этого мы располагаем чрезвычайно богатыми настоящею сельдью пунктами не только на Сахалине, но и во многих местах Охотскаго и Берингова морей. Сделанные нам опыты засолки камчатской сельди в 1892, 1893 и 1897 гг., дали прекрасные результаты, не смотря на то, что для посола употреблялась американская, японская и русская (из Одессы) соль. Известно, что сельдь по своей важности требует соли определенной крепости и состава, разумея под последним

558

известныя посторонния примеси других солей, для того, чтобы дать хороший консерв. Мы не могли в этих опытах употребить лучшую для посолки сельди португальскую соль (St. — Vbes), за неимением ея в продаже на Востоке, а несколько изменили способ посолки примесью других веществ. Полученные результаты оказались настолько хороши, что местные торговцы и жители, для собственных нужд, стали пользоватся этим способом.

Сельдяной промысел Охотско-Камчатскаго побережья мы считаем настолько важным не только в экономической жизни окраины, но и всей Россия, что недалеко то время, когда вся иностранная селедка, стоящая нам теперь около 17 милл. руб., будет заменена отечественным продуктом.

С другой стороны, не желая терять сбыта удобрительнаго тука, идущаго главным образом в Японию, мы могли бы для этой цели эксплоатировать те массы уйков и корюхи и те горы этих рыб, которыя выбрасывает на берег морской прибой в разных местах. Уйки являются как-бы антогонистами сельди и показываются массами там, где в большинстве случаев не бывает первой: на восточном берегу Камчатки их нет, только к северу, около Дранки, они изредка показываются в июне месяце; зато западный берег изобилует настолько, что их прямо черпают мешками, ковшами и всякой другой посудой. Эта операция удобна еще потому, что уек идет только против ветра, т. е. тогда, когда ветер с берега и когда значит прибой не мешает такому патриархальному способу лова. Начиная от Большерецка до Каменскаго и Парени уйка встречается, с конца мая и весь июнь, как говорят жители, «шибко много»; впрочем на этом пространстве есть реки, которых не любит эта маленькая рыбка: таковы pp. Морошечная, Белоголовая, Кавранская и Микина. За последния 40 лет в бухты Ольскую и Оджан только один раз уйки зашли вместе с селедкой, и кажется одно побережье г. Охотска одинаково посещается руном селедки и уйков.

Среди промысловых рыб, малолюбимых жителями, но современем могущих служить предметом дорогого экспорта нужно упомянуть семгу (Salmo Salar), свойственную только западному берегу Камчатки от Большерецка до Облуковины, попадающуюся иногда севернее Авачинской губы, напр., у озера Калахтырка, и найденную Геком в заливе барона Корфа. В других местах Охотскаго побережья, как постоянная рыба, она вовсе не встречается, а как

559

редкость, ее видели в pp. Армань и Тигиль. Главные промысла семги могут быть на pp. Утхолокской, Боловской, Крутогоровой, Сёможной и Немчик, хотя эта рыба попадается и во всех промежуточных реках, за исключением Белоголовой и Морошечной, где ея совсем нет. Семга выбирает, как мы уже говорили, тундряныя и глубокия реки, а мелких, как напр. Кавранская, избегает. Зимует в реках, в глубоких илистых ямах, к весне спускается на устье, но в это время ее, даже при недостатке пищи, не ловят, находя мясо ея сухим и невкусным. На лето выходит в море, откуда возвращается в конце августа и в начале октября чрезвычайно жирной.

Особых консервов из нея не готовят, а, пользуясь наступающими заморозками, сохраняют в целом виде.

Семга одна из нежных рыб и начинает метать икру только тогда, когда температура воды достигает 10°С., хотя бы она зашла в реки и раньше этого. Икрометание продолжается 5—12 дней; число икринок от 5 до 6 т. на рыбу весом в 8 фунтов.

Разсмотрев рыбныя богатства края, которыя пока еще не эксплоатируются, перейдем к тем рыбам, которыя служат для населения насущным хлебом и разсмотрим туземные способы заготовления запасов.

Так как рыба для здешняго жителя составляет, что называется, хлеб и кашу, а под-час в известной форме деликатное лакомство, то способы приготовления рыбных консервов должны быть поставлены на первом месте. Но для того, чтобы войти в подробности этого заготовления и хранения, а вместе понять самый способ продовольствия, необходимо, на время покинув европейскую обстановку и известную брезгливость, помириться с местными условиями суровой окраины и неряшливыми приемами инородца.

Самым распространенным и пожалуй по местному самым удобным консервом является юкола. Для приготовления юколы только что пойманную рыбу распластывают прямо на траве таким образом, что срезают лоскут брюха вместе с брюшным плавником, — это по местному называется пупок. Затем вдоль позвоночнаго столба от головы снимают две пластины бочков, не разделяя их у хвоста и оставляя на костях часть мяса; голова некоторых рыб также отрезается. Таким образом из одной рыбы получаются следующия части: 1) две боковыя пластины, соединенныя хвостом, которыя потом вешаются на шестах для подвяли-

560

вания и просушки; 2) головки, которыя слегка засаливаются в деревянной посуде; вследствие небольшого количества соли, с течением времени, эти головки, как говорят здесь, закисают, приобретая специфический запах и вкус. Названный консерв считается большим лакомством, к которому пристращаются даже европейцы; 3) пупки отдельно солятся и очень круто, иначе быстро портятся; 4) оставшийся позвоночник рыб, чаще с головой, и небольшим слоем мяса сушится отдельно и служит только для собачьяго корма (фототипия, табл. XXXII).

Все части рыбы, употребляемыя в пищу человеком, разделываются прямо на земле, где ходит скот и собаки, где вчера валялись кучки рыбнаго отброса, растасканныя щенками; никогда не обмываются и вешаются на жердях; дальнейшая судьба этого консерва предоставляется капризной погоде и по временам сильно припекающему солнцу. Названные бочки должны хорошо высохнуть и затвердеть, чтобы сделаться юколой. Действительно, при ясной н сухой погоде юкола скоро поспевает, т. е. сохнет на открытом воздухе; но уже с конца июня, а в особенности в июле появляется так называемый «плевок»: масса народившихся больших, сизо-стального цвета, мух начинает осаждать вас уже в момент распластывания рыб, откладывая кучи и длинныя ряды белых яичек. Инородец тут же соскабливает всю эту дрянь ножом, но новыя тучи мух продолжают снова залеплять своими яйцами всю поверхность разрезанной рыбы. До некоторой степени помогают от мух дымокуры; но раз вы повесили рыбу, отбиться от мух нет никакой возможности. Через несколько дней из этих яиц развиваются прожорливыя личинки, тысячи которых копашатся и едят повешенную пластину; если не употреблять сильнаго дымокура и частых сеток для ограждения рыбных вешал, то от будущей юколы остается только голая и сухая кожа: все мясо частию съедено червями, частию закисло и отвалилось. Весь труд улова, пластования и обкуривания юколы пропал даром; инородцу приходится снова начинать приготовление запасов.

Совершенно тот же результат получается, если наступают дожди и сырые теплые туманы: юкола тогда начинает преть, закисает, распространяя вокруг нестерпимое зловоние. В таких случаях жители говорят, что юкола потекла; действительно, вы видите, что даже в тихую погоду лоскут за лоскутом отрывается от кожи рыбы и падает; мясо становится жидковато-слизистым,

561

бледным, иногда глинистаго цвета. При таком закисании, рыбная кожа превращается в настоящий пергамент, а кости позвоночника — в прекрасно-очищенный анатомический препарат; такия кости потом не едят даже собаки.

При сушении юколы чрезвычайно важное значение имеет устройство вешал. Эти вешала делаются различно: 1) открытыя, как в Петропавловске и Усть-Камчатске; это обыкновенно четыре столба, соединенные между собою поперечными перекладинами, на которые кладутся тонкия жерди, а на эти последния вешаются пластины рыбы, почти в плотную, или небольше 1 вершка разстояния. Подобныя вешала хотя и ставятся на открытых местах, по берегу реки, но они подвержены действию дождя итуманов, нападению мух, откладывающих свои яйца, и хищной птицы — ворон, чаек и пр., которыя стадами держатся у таких кормовищ; 2) закрытыя сверху вешала делаются или одноэтажныя, в форме обыкновенных балаганов (Тигиль, Апача, Облуковино, и пр.), или же 2—3 этажныя, как в Нижне-Камчатске и Ключевском. Это есть общий тип свайных построек; на четырех—восьми столбах, разной высоты в первой и второй категориях, в верхней части укрепляются перекладины, скрепляющия угловые столбы и составляющия, так сказать, раму, на которой делается из плах помост, ставятся балки и настилается крыша из травы или березовой коры, а в Ключевском из соломы. Таким образом, на высоте 1½ до 2 саж. от земли получается кладовая, напоминающая чердаки наших крыш и служащая для зимняго хранения юколы. Если балаган одноэтажный, то юкола вешается в один горизонтальный ряд на поперечныя жерди; в двух этажных вешалах, на высоте сажени, ставятся поперечныя перекладины из толстых брусьев, а над ними на 2—3 аршина выше вторичныя перекладины, на которых помещаются уже жерди с развешанной юколой. Обыкновенно, сначала вешают внизу, в первом этаже, а как только юкола немного подвянет, ее переносят наверх, и тогда это отделение обтягивается старой сеткой для защиты от хищных птиц.

В большинстве селений Охотскаго округа вешала бывают двух родов: сначала юкола вянет на совершенно открытых жердях, при хорошей погоде; если же начались дожди или сырые туманы, то опасаясь, чтобы юкола не потекла, ее немедленно переносят в особаго устройства балаганы. На столбах в 4 арш. высоты кладется по два бревна (7 арш. длиной и 4—5 арш. шириной) вплот-

562

ную; затем с двух противоположных сторон, уменьшая длину, кладут еще два бревна плотно и т. д. Таким образом получается ряд обыкновеннаго балагана, только с просветами, которые всегда делаются по направлению господствующих летних ветров; просветы двух нижних бревен обшиваются корьем, а в остальные кладутся жерди, на которых развешивают юколу. Она не выдается из-под нижняго венца, закрыта от дождя и птиц, а вследствие разницы температуры наружнаго воздуха и под этим куполом всегда получается достаточный ток воздуха. В туманные дни при тихой погоде, для поддержания тяги воздуха, а отчасти искусственной сушки, поддерживаются в ямах небольшие костры, от которых нагретый воздух проходит чрез ряды юкол и подвяливает их.

Из этого описания мы видим, что процесс приготовления пищевой юколы крайне неряшлив, а самыя вешала не спасают рыбы ни от массы мух и их личинок, ни от закисания в дождливое время; дымокуры поддерживаются только во время распластывания и в весьма редких случаях при начале сушки. Найти пластину юколы не разъеденную червями бывает крайне трудно; правда, охотский способ сушки юколы представляет некоторый шаг вперед, хотя тоже не вполне удовлетворяет своему назначению. Во избежание напрасной затраты времени и труда, мы советовала коптить рыбныя пластины, но жители уверяют, что копченая юкола вредна для собак; с искусственной сушкой жители не знакомы, хотя при богатстве леса это не представило бы большого затруднения. Теперь же, при первобытных приемах, инородец часто бывает поставлен в безвыходное положение; представим себе, что в селе, когда бывает главный ход рыбы, появялась муха и наступали дождливые или туманные не дни, а целыя недели, как это мы наблюдали летом 1897 г. в Тигиле; все сделанные запасы юколы попортились, а позже жители могли заготовить только ограниченное количество. В результате получилась голодовка в течении следующей зимы; — и местное начальство должно было придти само на помощь и пригласить коряков и ламутов принять участие в благотворительности нуждающимся.

К этим голодовкам Правительство всегда относилось крайне отзывчиво; местные начальники предлагали много разных мер для предупреждения и борьбы с этим несчастием, как увидим ниже, но никто, насколько мы знаем, до сих пор не задавался вопро-

563

сом об улучшении способа сушки юколы и реорганизации существующих вешал. Это обстоятельство играет такую важную роль в жизни инородца, что распространение более усовершенствованнаго способа консервирования улучшило бы продовольствие жителей.

Когда юкола окончательно высохла, то ее складывают в балаганы или вышки, часто вместе с собачьим кормом.

В самом начале юколу иногда немного подсаливают — конечно достаточные жители, и тогда она становится гораздо вкусней.

Почти таким же образом, но еще более неряшливо, готовится кочемаз: рыба целиком распластывается вдоль на две половины таким способом, что на одной стороне остается костяк позвоночника, а на другой — голова; внутренности выбрасываются, за исключением икры, которая сушится отдельно. Потом эта рыба подвешивается на жердях и подвяливается; вследствие бо̀льшей толщины слоя мяса, а отчасти от присутствия костей она сохнет хуже и дольше, и скорей закисает. Для пищи человека кочемаз употребляется только в исключительных условиях, а больше идет для корма собак.

Юколу едят обыкновенно без всякаго приготовления, отдирая зубами куски от кожи; иногда ее поджаривают на костре, и если она соленая, то сильно возбуждает жажду, отчего все инородцы употребляют ее в большом количестве. Часто юкола единственное и последнее блюдо; но если обед более разнообразен и состоит из вареной рыбы, толкуши и других местных приготовлений, то юкола всегда раньше съедается. В течении долгаго зимняго путешествия мы так привыкли к юколе, не смотря на всю невзрачность ея приготовления, что принимались за чай или обед не иначе, как поев предварительно ея. Если бока рыбы срезываются тонкими пластинками и они не жирны, то их едят с топленым и мерзлым жиром; последний считается вкуснее.

Приготовление квашеных, или кислых головок рыбы, составляющих для многих здешних жителей лакомое кушанье, является крайне неаппетитным процессом: в бочку кладут рыбью икру, иногда со всеми внутренностями, и в эту массу бросают отдельныя головки, прижимая сверху доской. Здесь оне квасятся от 3 до 6 дней; затем, сполоснув их в воде, прямо употребляют, или немного засаливают, для сохранения на зиму в погребах.

Второй, наиболее распространенный в крае рыбный консерв — это балык. Для приготовления балыка срезывается спинка рыбы с

564

позвоночником, а ребра с мясом и голова удаляются прочь; связанные у хвоста два балыка перекидываются через жерди (карбасник) в поварнях или коптильнях и в несколько рядов помещаются друг над другом. Балыки готовятся главным образом из чавычи и красной, а у аянских тунгусов — из микижи.

Мы опишем способ приготовления прекрасных балыков, со слов облуковинскаго торговца, который приготовляет лучшие консервы, чем в сел. Ключевском и на Ключах, близ Петропавловска. Делается это следующим образом: у только-что пойманной чавычи срезается вся спина с позвоночным столбом, предварительно соскоблив слизь ножом, но не обмывая; ряд таких спинок в деревянной посуде засыпается толченой и высушенной обыкновенной солью; через сутки спинки вынимаются из соли, споласкиваются в проточной воде и затем развешиваются на жердях в коптильне. Устройство последней следующее: прямо на землю кладутся два венца сруба; в них укрепляются по углам четыре столба, на высоте плеч человека; на столбы опять кладутся 3—4 венца, поверх которых размещаются шесты для подвешивания; крыша делается из древесной воры, конусом, без потолка. Оставшееся по бокам коптильни пустое место забирается жердями и представляет прекрасныя условия вентиляции; в каждой стороне верхней части сруба проделывается по одному окну для выхода дыма и нагретаго воздуха по всем направлениям. Внутри такой коптильни, со входной дверью, в земляном полу вырывается квадратная яма, глубиною около аршина, в которой разводится не костер, а дымокур из гнилых березовых плах; дымокур аккуратно поддерживается днем и ночью; в особенности это важно в самом начале. Все заботы хозяина направлены на то, чтобы совсем не было сильнаго огня, а чтобы поднимался только густой дым от тлеющих плах. В таких коптильнях балыки остаются с июня до половины августа, что требует массы хлопот и тщательнаго присмотра; но зато эти балыки всегда бывают толсты, сочны и замечательно нежны.

В Охотске, где казаки занимаются приготовлением большого количества балыков на продажу в Якутск и Владивосток, коптильни устраиваются иначе: делается обыкновенный бревенчатый сруб из 16 венцов, 7—8 арш. в стороне, с плотно затворяющейся дверью; крыша делается из бревен таким образом, что представляет четырехугольную пирамиду, с усеченной вершиной, которая служит отверстием для выхода дыма. Стены и бревна

565

крыши хорошо конопатятся и кроме того обшиваются двойным слоем древесной коры, так что даже в продолжительные дожди не бывает никакой течи; в трубе устраивается особая крыша — колпак, который предохраняет от попадания дождя. Если дождь сильный, тогда этим колпаком совсем закрывают отверстие, а огонь поддерживают маленький. Над одной из таких коптилен в Охотске мы видели недурное приспособление: над дымовым отверстием, на невысоких столбиках, сделан навес, далеко выходящий за края трубы, нижний край котораго находится выше отверстия последней; таким образом, какой бы ни был сильный дождь с ветром, вода никогда не попадет в трубу поварни.

Жерди размещаются в три последовательных ряда, один над другим; таким образом позволяют копчение гораздо большаго числа балыков, чем в облуковинской коптильне, именно от 2½ до 3 тысяч разом. Посредине коптильни вырывается яма, туда набрасывается исключительно выкидной тальник, лучше морской, чем речной, который также не дает большого огня, а только клубы едкаго дыма, отгоняющаго к тому же мух. Огонь разводится прямо на полу; если поварни ниже указанных, то вырывают ямы; когда навешано много балыков, то по углам разводят дополнительные маленькие дымокуры.

Предварительно спинки рыбы обваливаются в толченой и сухой соли, потом укладываются рядами в бочке и немного снова пересыпаются солью; причем спинки никогда не моются, иначе вкус балыков получается другой. В бочках балыки оставляются несколько дней, смотря по породе рыбы; так напр. кэтовые лежат 8—10 дней, а няричьи 12 дней[4]. После этого споласкиваются не в проточной воде, как в Облуковине, а в разсоле; если дни ясные и жаркие, балыки вывешиваются на солнце, на одне сутки, а потом переносятся в поварню; если погода пасмурная и дождливая, то последней операции не делается.

В коптильне прежде всего балыки размещаются на верхних жердях (рукой человеку не достать) на один день, потом их

566

спускают во второй ряд, где они остаются от 10 до 14 дней, так как жителям хорошо известно, что кэтовые балыки доходят скорее няричьих; на верхний ряд в это время вешаются новыя. Отсюда балыки спускаются еще ниже, в третий ряд (на высоте плеч человека) и остаются здесь до окончания процесса копчения. В общем копчение длится 46 дней, с 1-го июня до 16 августа; судить о превосходстве того или другого способа копчения балыков мы не решаемся; для этого требуется ряд сравнительных наблюдений, но не можем не заметить, что облуковинские балыки гораздо выше охотских по своему достоинству и по своим качествам ближе подходят к донским консервам.

Балыки не составляют распространеннаго консерва среди здешняго населения, и готовятся только более старательными и зажиточными жителями. Этот консерв лучше, вкусней и не подвержен всем климатозоологическим невзгодам, как юкола; в лесе для постройки коптилен никогда почти нет недостатка, за исключением 3—4 селений всего побережья, а выкидной лес для дымокуров всегда можно найти па взморье. Главная причина, почему не все готовят балыки, это племенная лень и апатичное равнодушие к удобствам собственной жизни, находящееся в связи с низким уровнем развития; она может быть устранена только с общим подъемом экономическаго быта и развитием судоходства, когда представится возможность вывоза этого консерва.

Это уже и теперь сказывается на тех портах, куда аккуратнее и чаще заходят коммерческие пороходы и военные суда. Так напр. в последние годы вывозилось из Петропавловска и Усть-Камчатска порядочное количество балыков вместе с соленой сельдью, красной и пупками в С.-Франциско и Владивосток; вывоз, начавшийся с нескольких бочек рыбы и сотен балыков, уже теперь значительно улучшил положение жителей, занимавшихся приготовлением консервов. Казаки и мещане Охотска ежегодно продают на суда до 10.000 балыков — из кэты по 12 р., из нярки — по 16 р. за сотню, тогда как во Владивостоке они сбывались по 50—80 р. за сотню; иначе сказать комиссионеры торговцы наживали на балыках от 300 до 600%! Но и это уже было большим благодеянием для населения, потому что от продажи балыков каждая семья зарабатывала около 100 р.

Солением рыбы в крае мало занимаются, да и то преимущественно русский элемент населения; только тунгусы Удского района

567

приготовляют небольшие запасы соленой рыбы; остальным инородцам соль недоступна и, можно сказать, не составляет необходимаго пищевого ингредиента. Каким образом совершаются в организме пищеварительные процессы без всяких следов соли в пище и как это отражается на структуре и силах инородца, мы не знаем, — местные врачи не интересовались этим вопросом; повидимому, этот пробел в пищевом составе не имеет серьезных вредных последствий, и с несоленой пищей — мясом и рыбой инородец давно свыкся.

Мы уже говорили выше, что солят пупки, т. е. жирный лоскут брюшной стенки рыбы-самца, употребляемый в пищу в сыром или слегка свареном виде. Но главная посолка делается из чавычи и красной; для этого с рыбы срезается пластина, как для юколы; слизь кожи соскабливается ножом. Потом в корыте или ночвах обваливается в соли внутренней стороной; далее укладывается в бочки, где слегка пересыпают солью. Эту последнюю, также как и для балыков сушат, толкут и просевают чрез решето; на 100 штук чавичи, т. е. на 200 пластин обыкновенно расходуют 2—2½ пуда соли. Такая посолка годна только для местнаго потребления и не сохраняет долго нежной и жирной рыбы, не смотря на то, что бочки все время стоят в ледниках; если рыба готовится для вывоза, то ее перекладывают в другую посуду и пересыпают свежей солью. Но и этот способ при длинных перевозах не удовлетворяет своему назначению; хорошая посолка. которая долго сохраняла бы рыбу и не вредила бы ея нежности, должна быть выработана эмпирически, на месте, а не может быть перенесена с европейских рыб и приемов. Дело в том, что все породы здешних морских лососей отличаются необыкновенно нежным мясом, отдельные слои котораго обособлены довольно значительным слоем междумышечнаго вещества желатинозной консистенции. При сохранении этих рыб в спирту (70—86%) этот слой свертывается и легко распадается при малейшем движении, а вместе с ним разъединяются и отваливаются мышцы. Указанное обстоятельство и служит непреодолимой помехой для доставки с Востока спиртовых препаратов; обыкновенное соление вызывает такое же распадение ткани, и рыба приходит в Европейскую Россию или попорченой, если посолка была слаба, или в виде трухи при крутой посолке. Попытки Г. доставлять соленую чавычу и красную из Петропавловска в Петербург, продолжавшияся три

568

Табл. XXXI. Рыбный запор на реке

года, дали вполне неудачные и отрицательные результаты. Опыты посолки лососей, предпринятые в Корсаковском посту, в последовательных разсолах разной крепости, как это мы видели в июне 1896 г., дали сравнительно лучшие, хотя и не вполне прекрасные результаты: взятые нами образцы, спустя две недели, представляли в разрезе слои неодинаковой посолки и цвета. Это указывало, что чрез более продолжительные сроки подобная рыба могла оказаться внутри испорченной.

Мы отмечаем этот интересный факт, чтобы предупредить будущих предпринимателей от прямого переноса и приложения русскаго способа посолки на охотско-камчатскую рыбу.

Посолка чавычи в Камчатке продолжается только до 1 июля, так как после этого она идет сухая и мало вкусная; пряностей никаких не кладут в рыбу; головки, шаглы (жаберная крышка), спинки и пупки солятся отдельно от пластин, с небольшим количеством соли (около 10фунтов на 100 шт.).

В Охотском округе, где чавыча появляется единичными экземплярами, а также в некоторых камчатских острожках, описанным способом солят красную рыбу, прячем на сотню рыбин употребляется только 20 ф. соли; бочки и корыта с соленой рыбой держатся в амбарах и редко в погребах; благодаря этому, такая соленая рыба всегда с особым «душком», который даже нравится жителям, не вызывая разстройства желудочно-кишечнаго канала.

Кроме трех названных консервов готовят, хотя в ограниченном количестве и редко, порсу. Порса есть порошок из рыбы, или рыбная мука; она приготовляется или из юколы, которая, будучи высушена хорошо, растирается в порошок, или из вареной рыбы, которая потом подвяливается и окончательно, в истертом виде, сушится на рогожах. В Камчатке рыба для порсы варится в соленой воде и не вполне и потом уже превращается в порошок. Хорошо просушенная, она долго сохраняется в оленьих сумках, изнутри обшитых березовой корой (т.-н. батанга̀), и употребляется инородцами с примесью разных ягод, как-то: брусники, шикши, морошки, голубицы; все это толкут в ступке и затем прибавляют какого-нибудь, чаще нерпичьяго, жиру. На каждую семью запасают порсы, там, где ее готовят, немного, 2—3 пуда. Нам приходилось есть суп из порсы с прибавлени-

569

ем небольшого количества сухой зелени, который оказался вкусным и питательным.

Принимая это во внимание, а с другой стороны в виду дешевизны и портативности такого консерва, мы приготовили несколько мешков такой порсы, которые были отправлены в Тянь-зин для пробы. Дело в том, что бедный китайский рабочий, дорожащий каждой минутой времени и каждым кэшом (1/10 копейки), в этой порсе мог бы получить очень дешевый препарат для приготовления супу: для этого нужно было только положить ложку—другую порсы в чашку с кипятком, и через несколько минут получалось довольно хорошее кушанье, которое представляло для китайца еще то удобство, что стоило всего от нескольких кэш до 1 цента. К сожалению, проба, отправленная поздней осенью 1896 г., не дошла по назначению; вторая проба, посланная из Камчатки в маленьких деревянных ведрах, и приготовленная несколько иначе, дала хорошие результаты по отзыву одного из русских старожилов Тянь-зина. Конечно, для массоваго приготовления порсы придется сделать некоторыя усовершенствования в сушке и изменения в способе приготовления, применяясь ко вкусу китайцев; но во всяком случае это дело обещает хороший успех и найдет себе обширный сбыт среди рабочаго люда Китая.

Наконец, последний способ приготовления рыбных запасов это замораживание. К нему прибегают уже тогда, когда начались морозы: пойманная рыба со всеми внутренностями оставляется на воздухе и замерзает, после чего убирается на вышки; или же добытую в октябре (при начале холодов) рыбу подвешивают на шестах, для чего в хвосте делается потом разрез в особо-устроенных ямах, называемых сайбами. Сайба вырывается в земле, преимущественно песчаной, на 1½ арш. в глубину и 5—6 арш. в длину и ширину. В яму вставляется бревенчатый сруб, который выходит на поверхность и в стенки котораго вставляются в горизонталном положении рожны, или тальниковые шесты. Рыба размещается на этих шестах в некотором разстоянии друг от друга и чтобы голова ея не касалась земли; тогда, как говорят инородцы, с нея стекает сок и рыба не портится. Но это последнее выражение нужно понимать применительно к местным вкусам и привычкам; пока рыба окончательно промерзнет, проходит несколько дней, aиногда недели, и процесс брожения, под влиянием разложения внутренностей и деятельности кишечных паразитов, ощутительно да-

570

ет себя чувствовать. Heсмотря на то, что такия сайбы поверх бревен завалены землей и травой, запах сайбовой рыбы чувствуется издалека: подходя к какой-нибудь избе селения, вы никогда не ошибетесь насчет питания подобной рыбой.

На каждый рожон вешается 10—20 рыбин и это называется грядкой; в одной сайбе может поместиться до 2 т. штук.

В сайбах развешиваются большею частию осенния рыбы, т. е. гольцы, осенняя кэта и пр. Охотский ленок (его здесь называют ланок) идет позже в реки, с конца августа и в начале сентября. Эта нежная и очень вкусная рыба переживает сильныя метаморфозы при переходе из моря в пресную воду. Как только он показался в реке осенью, мясо его краснаго цвета, нос небольшой и короткий; спустя приблизительно неделю рыло вытягивается, делается крючковатым и краснеет, мясо становится белым, а иногда бело-синеватым; причем замечается слабость и вялость движений. Два последния обстоятельства служат признаком заболевания, и тогда рыба выбрасывается; а обыкновенно в заморном виде идет на строганину: это местное, техническое выражение обозначает, что мерзлую рыбу потом строгают, как щепки для растопки, и в этом сыром виде со всеми внутренностями употребляют в пищу. Для той же строганины употребляется пресноводный валек, котораго ловят главным образом зимой, и едят, облив «рыбныя стружки» уксусом, так как он очень жирный. Но вальковая строганина с уксусом — деликатес местной интеллигенции, но — не населения.

В дополнение к описанным консервам нужно прибавить приготовление рыбьяго жиру, под которым не следует понимать наш, медицинский жир, получаемый, как известно, из печени трески; здешний рыбий жир получается из мяса рыбы подобно тому, как у нас топят скотское сало. Этот жир готовится главным образом из нярки, поэтому и называется няричьим, или «постным» жиром; он очень вкусный (по нашему без всякаго вкуса), жидкий, не застывает при обыкновенной температуре и прозрачный. Точно такой же жир вытапливается из осенней микижи;·кроме того готовят топленый жир из нерпы (Phoca canina) и белухи (Delphinus leucas), вид кита, который всегда преследует рыбу по устьям рек; первый с сильным запахом, а второй — безцветная, глицериноподобная жидкость, застывающая при 4—5°С. Все названные сорта жиров употребляются с юколой, порсой, раз-

571

ными ягодами, горькими кореньями и в чистом виде и, по уверению жителей, служат лучшим предохранительным средством, чтобы не замерзнуть в дороге, в случае сильной пурги: ни один якут или тунгус не поедет в дальний путь при большом морозе, не поев предварительно порядочнаго количества жиру или масла.

Из других рыбных запасов нам остается упомянуть о собачьем корме. При приготовлении юколы мы уже говорили о том, что спинной хребет с остатками мяса и головой сушится исключительно для собак; для них идет кочемаз, о котором упоминалось, или иначе называемая юхола; сушат хахальцы и рыбью икру. Вообще сухой корм исключительно употребляется в дороге и на больших переездах; для домашняго же прокорма, когда собаки мало работают, служат аргиз и квашеная рыба.

Охотский аргиз отличается от квашеной рыбы в Камчатке, хотя в сущности для той и другой рыбы один способ сохранения. Вырывается в земле, преимущественно в глинистом грунте[5] квадратная яма (4 X 4 арш.) глубиною до 2 арш., без бревенчатаго сруба, в Охотске и Камчатке; в нее пойманная рыба сваливается целиком. В большинстве мест на этой глубине встречается уже мерзлая земля, поэтому рыба частию замерзает, частию начинает киснуть, превращаясь в безформенную массу с отвратительным и стойким запахом. Поверх этой ямы набрасывается топольник, прикрываемый землей, это называется жополовая крышка. В Камчатке эту рыбу прямо прикрывают шаламайником (Spirea, s. Filipendulakamtschatica) и баранником (Senecio cannabifolius) изасыпают землей; в этом виде она хранится до зимы, когда яму разрывают и когда вся окрестная атмосфера разит невозможным зловонием. Ямы для квашеной рыбы устраиваются не только вдоль реки, рядом с селением, но даже между жилыми избами. Через 1½—2 года квашеная рыба превращается в компактную глинообразную массу, которую собаки еще едят; на 3-й год в ней заводятся мелкие черви (личинка моли, по уверению жителей); от кормления такой квашеной рыбой собака начинает сохнуть и теряет шерсть.

572

Вот те немногие и незатейливые консервы, которые местные жители готовят из прекрасных и замечательно вкусных местных пород рыб. Жалко смотреть, как нежное мясо чавычи и красной превращается в мало симпатичную юколу, а жирная речная форель — в вонючий кочемаз. Ихтиофаг—инородец застыл на низкой ступени развития и в заботах о собственном продовольствии остался тем же полудикарем, каким нашли его первые завоеватели, 200 лет тому назад. Инородца никогда не учили ни рациональному способу лова, ни усовершенствованным способам консервирования. Его даже не вразумили, что теперь практикуемый способ сушки юколы крайне непрактичен и подвержен всем случайностям погоды, и что без большого труда, но гораздо лучших результатов можно достигнуть искусственным способом высушивания — даже в первобытных поварнях охотскаго обитателя.

Посолка рыбы медленно и туго развивается потому, что жители незнакомы с производством посуды, которую теперь выделывают простым и плохим топором; а главное, что соль, даже по казенной цене, дорога и мало доступна инородцу, выручки котораго от обмена пушнины не всегда хватает на уплату ясака и податей и на покупку чаю, табаку, прядева и других предметов домашняго обихода. Правда, уже с давних пор были устроены солеваренные заводы в Охотске и Камчатке, но они предназначались для казачьей команды и матросов. От этих заводов остались только одни воспоминания[6], но не сохранилось уменья добывать соль из морской воды; и странно, что только в селениях Тауйском и Ямском, где не было этих казенных солеварен, мы нашли соль местнаго приготовления, довольно оригинальнаго. Наливают большую бочку[7] морской воды, прибавляют туда золы от выкидного леса 1—2 пуда и дают отстояться в течении 1—2 дней. Потом эту воду наливают на небольшия сковороды и вываривают; с каждой сковороды получается от 1 до 1½ ф. соли грязноватаго

573

цвета, немного горьковатой. В течении дня один человек может приготовить едва 10 ф. соли. Этот оригинальный способ добычи показывает, что жители не сохранили никакого воспоминания о градирнях и варницах прежних времен; между тем распространение сведений о разных способах добычи соли из морской воды могло бы оказать громадное подспорье при заготовлении рыбы.

Посмотрим теперь, какое же количество описанных рыбных консервов необходимо для каждой семьи и каждаго собачьяго потяга.

Во втором томе читатель найдет ститистическия таблицы этих запасов для большинства селений; здесь же мы разберем так сказать норму, паек рыбнаго довольствия, который нужно припасти летом для зимняго сезона, начиная в общем с 1 ноября до 1 мая, когда к сухому корму начинает уже примешиваться свежая вахня, камбала, нерпичье и медвежье мясо.

Так по оффициальным данным было заготовлено:

 

Число душ обоего пола

Мороженой рыбы

Соленой

Юколы

Всего штук[8]

На 1 душу в 183 дня.

На 1 душу в день

В Охотском окр.[9]

1.182

114.380

51.640

173.700

339.720

287 шт.

1.5 шт.

» Петропавловском

6.300

103.112

166.475

1,264.300

1,533.887

227 шт.

1.2 шт.

И так, главнаго продовольствия на каждую душу и каждый день приходится в Охотском округе по 1½ рыбины, а в Петропавловском по 1,2 штуки в общей совокупности, что составляет около 1 ф. рыбной пищи.

Ниже мы увидим, что в состав довольствия здешних жителей входят молочные продукты, мясо домашняго скота и диких животных, птица, картофель, ягоды и некоторыя коренья и клубни; но в общем все это составляет крайне незначительную часть зимних запасов, — главной же основой все-таки служит рыба в той или другой форме.

Мы исключаем из этого режима служащих казаков, получающих казенный паек муки и крупы; мы не говорим о бродя-

574

чих инородцах, довольствующихся главным образом олениной в таком размере, сколько может съесть человек, а останавливаемся на питании оседлаго населения, которое, как это ясно из приведенных расчетов, всю свою жизнь живет в проголодь.

Если мы возьмем за норму довольствия матросский рацион из 3½ ф. хлеба, помимо мяса, крупы, масла и соли, то спрашивается, что же может представлять только 1 ф. сушеной или вареной рыбы, как не голодный паек, как дачу adminimumтого, чтобы не умереть с голоду?! Постоянное недоедание, вечно одна и та же рыба без всякой приправы, без хлеба и соли, всю жизнь этот тяжелый, неудобоваримый режим, — чего же можно ожидать от человека при таком плохом довольствии? Он постоянно хочет поесть, мучимый в то же время постоянной ноющей болью под ложечкой, т. е. упорным катарром желудка; представился случай поесть много, — он объедается до отупения и, как пьяный, засыпает непробудным сном.

Вот где кроется настоящий источник той лени и апатии, которыя поражают каждаго путешественника при первом знакомстве; здесь же лежат причины умственной непроизводительности и социально-экономическаго застоя. Там, где условия жизни сложились иначе, где не было такого постояннаго голодания или потому, что окрестность представляла более богатые пушные промысла, как сел. Апача, или оседлость не исключала оленеводства, как напр. в Олюторском и Вывнуках, жители, помимо высшаго уровня общаго здоровья, проявляли интерес к умственному развитию, зажиточности и разным техническим производствам. Апачинцы сами содержат школу для детей; пареньцы выработались в прекрасных кузнецов, снабжая теперь большую часть бродячих коряков своими изделиями; олюторцы оказались резчиками-художниками.

Запасы рыбнаго продовольствия, как видно из приложенных таблиц (т. II, прилож. 6-е), сильно колеблются; малое количество их приходится на дождливые исырые года, или обусловливается недоходом рыбы. Каждый оседлый инородец ест в сутки не менее трех раз; помножив это число на 183 (дни зимних запасов), мы получаем так сказать норму продовольствия каждой взрослой души, т. е. почти 560 штук юколы, или на семью из 8 душ — 4,400. Если дети съедают на половину меньше, тогда расчет ключевскаго старосты оказывается верным, (2,500 шт.). Между тем, как видно из бумаг Петропавловскаго архива, особая комиссия,

575

занимавшаяся вопросом о голодовках, полагала только по одной юколе в день, что далеко, по нашему мнению, недостаточно, если даже прибавить к продовольствию случайное мясо горных баранов, оленей и медведей, а также овощи. Как по количеству, так и по составу питательных веществ, режим местнаго жителя выходит во всяком случае голодным.

Помимо рыбной пищи для себя, каждый домохозяин должен позаботиться о собачьем корме.

Для отбывания подводной повинности, для езды на промысел и для домашних надобностей, т. е. возки, дров, воды и пр. он должен иметь minimum2½ потяга или 30 собак, а считая нерабочих щенят и самок — 40. Собак кормят весь круглый год, но дача зимних запасов начинается с 1 окт. до 15 мая, т. е. 7½ месяцев; полагая на каждую собаку по одной юколе и кости, aзимой, во время частой езды и больше того, на каждаго щенка только по одной юколе (хороший хозяин дает всегда втрое больше), мы получим необходимое количество собачьяго корма 9.660 штук. Мы берем более или менее порядочное хозяйство, когда один мужчина остается дома для отбывания повинности, или охотится по близости за лисицами, а другой уезжает в хребты за соболями; в действительности, из статистических таблиц оказывается, что собак на каждый двор приходится меньше, от 12 до 20 ездовых; если мы примем среднее в 16+6 нерабочих или всего 22 на избу, то хозяину потребуется корму 5,300 шт., что с своим собственным продовольствием составит общую сумму 7,800 рыб. Так как рыбная страда продолжается около 2½ месяцев, то выходит, что каждый день он должен выловить и распластать более 100 рыбин, а это при первобытных средствах лова становится весьма затруднительным. Представим себе, что речной запор снесло высокой водой или что от сырой погоды юкола потекла, тогда продолжительный труд инородца пропал даром; ему снова приходится ловить и запасать рыбу, между тем как время и главное руно прошло. Ход руна продолжается обыкновенно около месяца, когда жители, как выражаются здесь, «удоволились» рыбой. В большинстве случаев, благодаря первобытной системе сушки юколы, вознаградить потерянное не удается, — и тогда наступают тяжелыя минуты.

Кроме того в самом ходе рыбы и вероятно в термических условиях воздуха и воды есть какия-то причины, которыя недопу-

576

скают рыбу в реки для нерестования, или наблюдается, что рыба вовсе не появляется. Этот так называемый недоход рыбы создает настоящее бедствие страны.

Heсмотря на попытки некоторых изследователей, явление эта остается до сих пор совершенно загадочным. Правда, для одних годов и мест мы видим как-бы некоторую связь с присутствием массы льда у берегов, которая создает механическое препятствие кочеванию рыбы: ветры, дующие с моря, производят большой прибой, которым льдины частию задерживаются у берега, частию запружают устья. Особенно знаменательны в этом отношении года с 1815 по 1821, когда каждое лето сплошныя льдины стояли у Охотскаго берега до начала июля и таким образом помешали жителям не только ловить вахню и камбалу, но и морских лососей, ход которых в это время бывает в полном разгаре. На Гижигинском и Камчатском побережьях предшествовавшая многоснежная и холодная зима сказалась чудовищным разливом рек, сносившим не только рыбные запоры, но даже рыбные балаганы и жилыя постройки.

По словам Шаховского, посланнаго для оказания помощи нуждающимся, охотские тунгусы, видя умирающих с голоду жителей, уничтожили много своих оленей; бедствия в селениях Тауйском, Арманьском, Ольском и Туманском достигли крайняго предела: жители ели свои парки, кухлянки и оленьи кожи.

В здешнем крае не столько страшен сам по себе голод, сколько важен падеж собак, вследствие чего жители лишены всякой возможности давать известие о своем горестном положении соседям, бродячим инородцам и начальству.

Наиболее тяжелыми были голодовки следующих годов:

Охотский округ 1815—1819, 1824, 1826, 1827, 1832, 1837, 1812, 1843[10].

Гижигинский 1815—1818, 1883, 1884, 1886, 1897[11].

Петропавловский 1769, 1770, 1788, 1816, 1818—1820, 1837, 1883—1886.

При изучении этих голодовок ясно выступают на первый план следующия главныя их причины: 1) долгое стояние льда у

577

берегов и устья рек; 2) сильное разлитие рек; 3) загрязнение рек и пр.

Второе обстоятельство в сущности не мешает ходу рыбы, aнеулов ея обусловливается сносом запоров и маленькими сетками, ловить которыми на глубокой и быстрой воде нет возможности: рыба проходит или через сетку или вдали от берега.

В вопросе о недоходе рыбы играют роль и другия обстоятельства; так недоход рыбы в р. Гижиге 1897 г. безусловно зависел от пожара тундры предшествующим летом, когда масса золы была смыта весенними водами.

Помимо этих причин, есть повидимому какия-то особенности рек (физико-химическаго характера), которыя не благоприятствуют проходу в них рыбы. Общее убеждение то, что каждая морская лосось возвращается для икрометания только в свою родную реку и никогда не ошибается в выборе, еслибы даже было два смежных устья, причем первое забросано морским прибоем и речными наносами; рыба перебрасывается через песчаную кошку и все-таки попадает в родную воду. Если устье реки заброшено илом или песком, то лохи, перебрасываясь через мели и борясь с стремительными потоками, проникают сомкнутыми рядами из моря. С удивительным знанием места они попадают наконец в воду родной реки, на короткое время останавливаясь; это делают почтя все рыбы здешняго края, как-бы разведывая свойства знакомой среды. Мы часто наблюдали следующую оригинальную картину: среди большого руна на самом устье вдруг одна—две рыбы начинают бросаться из стороны в сторону, от одного берега к другому, выскакивая из воды и кувыркаясь в воздухе. Так длится ½—1 час; потом эти рыбы если поднимаются выше по реке, то переворачиваются животом вверх и засыпают у берега, в самом начале; чаще же всего после таких ажитированных метаний, рыба поворачивает назад и стремительно уходит в море: жители говорят, что это чужая рыба, т. е. развившаяся из икры в другой реке и по ошибке, с руном других, попавшая не в свою родную воду. Поэтому нужно думать, что химический состав воды разных рек, протекающих чрез неодинаковые геогностические породы и механическая примесь мелких частиц этих последних очень легко узнаются рыбами, избирающими для себя более благоприятную и сродную среду. Есть реки, куда не заходят горбуша и чавыча, а есть и такия, куда

578

совсем не идет рыба. Иннокентий, бывший архиепископ Камчатский и Алеутский, в своих воспоминаниях о поездке по Камчатке, упоминает о р. Лесновской, как безрыбной, хотя это теперь только отчасти верно; потому что из лососевых рыб здесь нет чавычи и всегда мало красной, тогда как других пород много. Самыми безрыбными реками мы можем назвать р. Исхытнин, при устье которой стоит поселок Мамечи, и р. Подкагирную; в них нет ни горбуши, ни красной, ни хайко, и потому жители вынуждены ездить в другия места: из Мамечи в р. Пенжину, из Подкагирнаго на р. Шаманку.

Отчего бы не зависел недоход рыбы, но факт этот, к сожалению, повторяется через известные промежутки времени, разоряя и уменьшая и без того немногочисленное население, и с этим приходится считаться администрации. Неулов рыбы напр. в 1883 г. составляет исключительное явление и далеко превосходит бедствие 1879 г., когда умерло голодной смертью около 300 душ. Главныя причины постигшаго край бедствия лежали в исключительных метеорологических явлениях: после снежной зимы долго тянется большой разлив рек, во время котораго, как мы уже говорили раз, жители не могли сделать запасов, отчасти надеясь на осенний ход; но тут, с 10 авг., пошли проливные дожди, не прекращаясь до самых заморозков.

Казна отпустила деньги, на которыя было приобретено 3.641 олень по 1½ р.за голову[12]; в дополнение к этому выдавалась мука из казенных складов. Благодаря этому, случаев смерти не было; 19 июня 1884 г. появилась рыба, и, по донесению исправника, голод превратился.

Осенью снова оказались в Гижиге нехватки рыбных запасов, требовавшия помощи правительства; в 1886 г. возобновляется ходатайство об отпуске 10 т. р. для пособия. Таким образом голод оказался хроническим явлением и создавал привычку жить на счет другого и вечно обирать оленных коряк. Попрошайство до того сделалось обыденным явлением, что даже при хорошем улове каж-

579

дый казак едет к бродячему коряку и заявляет по-коряцки: брат, у меня голод, дай оленя. Добродушный оленевод, руководимый чувством своего религиознаго убеждения, что Аппапель даст за это больше, убивает 1—2 оленей, не подозревая хищнических наклонностей просителя.

Нужно заметить, что озера Гижигинской тундры изобилуют щуками, что стоит только на древке или ремне бросить кусок ровдуги в озеро, как говорят сами казаки, так непременно вытащишь щуку. Heсмотря на то, что большинство этих озер лежит по близости и что щуки попадаются в р. Черной, притоке Гижиги, никто из жителей не думает, в случае недохода морской рыбы, заняться ловом пресноводной. Одновременное и широкое распространение голода в Гижигинском и Петропавловском округах с 1883 по 1886 гг. вызвало ряд мероприятий, как со стороны окружного начальства, так и военнаго губернатора Приморской области. В первом случае обращают на себя внимание практичныя меры предупреждения голодовок, предложенныя Гижигинским окружным начальником и одобренныя высшей властью. Оне состояли в следующем:

1) Ежегодное полное снабжение инородцев порохом и свинцом и, при отсутствии у них в данное время платежей, выдача этих припасов в долг, чего никогда не делалось прежде; казенный долг, по свидетельству всех окружных начальников, инородец считает самым важным, и по этому предмету никогда не было недоимок.

2) Возможно больший привоз в Гижигу (до 26 пудов) казеннаго неводного прядева и соответствующее количество белаго конскаго волоса для сеток на мальму.

3) Продажа главных предметов жизненнаго обихода населению по казенной цене и отпуск их, при очевидной необходимости, в долг под росписку старосты и на ответственность общества.

и 4) Присылка в Полицейское Управление 1,000 р. из инородческаго капитала для выдачи ссуд под % нуждающемуся населению и покупка на эти деньги существенных предметов потребления.

Последняя мера дала особенно хорошие результаты: тысяча рублей теперь возвращена, а взамен ея образовался местный инородческий капитал, в 3 т. рубл., на который ежегодно покупается железо, чай, табак, продаваемые жителям вдвое дешевле, чем у

580

местных торговцев; та жесамая мера была введена в Охотском округе, но потерпела неудачу. Тогда же случился полный недоход, захвативший все Гижигинско-Камчатское побережье; уже в начале зимы жители стали терпеть сильную нужду, не думая больше о своих собаках, между которыми открылся сильный падеж.

Всякое сообщение на полуострове прекратилось; не на чем было доставлять даже казенной муки; бродячие коряки и ламуты, давшие много оленей во время предшествовших голодовок, теперь были в безвыходном положении, при новом обращении к ним за помощью, хотя и пожертвовали безплатно 600 оленей, да столько жемогли уступить за плату. Из 60 острожков только 6—7 заявили, что хотя у них ощущается недостаток корма как для себя, так и для собак, но они кое-как могут пробиться и на свои средства добыть пропитание. К этому несчастию прибавилось новое: зима 1890—91 г. настолько была снежная и с такими ветрами, что весь кедровник, шишки котораго служат соболю пищей, забило; вследствие этого пушной промысел оказался настолько ничтожным, что жители не запомнят ничего подобнаго.

Тогда по предложению военнаго губернатора при окружном управлении образована была комиссия, с участием сельских старост, для изыскания мер: 1) по предупреждению в будущем голодовок, происходящих в среде канчадальскаго населения, и 2) к сохранению соболинаго промысла и предупреждения от совершеннаго его истребления.

В своих протоколах названная комиссия приходит к тому заключению, что в недоходе рыбы, падеже собак и в своем голоде виноваты сами камчадалы, и полагает, что для безбеднаго продовольствия населения и собак достаточно по одной рыбке на душу и собаку и что для всего населения Камчатки требуется упромыслить 2.204,090 рыб для людей и 2.453.780 штук для собак; всего 4.657,820 рыб.

Если эти расчеты комиссии сравнить с бывшими заготовками корма как для себя, так и для собак, напр. за 1895 г., то оказывается, что в этом году для жителей было запасено разнаго вида рыбных консервов 1.533,887 штук и для собак 1.387,230 штук, всего 2.921,117, или круглым числом 3 милл. рыбин, — и голода не было; между тем из данных той же комиссии (§ 4) оказывается, что в 1889 г. всего добыто рыб 3.174,183 шт.,

581

а между тем свирепствовал голод в 27 селениях и был сильный падеж на собак.

Правда, относительно некоторых селений, в бумагах окружного архива помечено, что собаки падали от кашля, насморка и воспаления глаз, но в большинстве случаев, нужно думать, — от голоду. Иначе сказать, в одном случае не было голода (1895 г.) при сравнительно меньшем запасе рыбнаго корма, а в другом (1889 г.) — при почти нормальном, по оффициальным данным, запасе рыбы был сильный голод между людьми и мор собак; таким образом причина голода осталась невыясненной.

Что неводное прядево из купеческих лавок не по карману инородцам и что в некоторых острожках не оказалось ни одной сетки и бата, в этом служит помехой «не безпечность о личном существовании и не незнакомство с более тяжелым трудом при легком взгляде на жизнь», как полагала комиссия, а простая, печальная невозможность купить неводного прядева и создать «должныя приспособления для экономичной заготовки рыбы в прок». Самая комиссия указывает, что от пушного промысла, т. е. единственнаго в крае заработка, в 1890 г. на каждую душу приходилось, за уплатой податей, ясака и и других повинностей, по 4 р. 77 к., aпо западному берегу полуострова еще меньше (3 р. 30 коп.), то спрашивается, откуда же взять камчадалу средств на покупку прядева для сетки?

Что касается «должных приспособлений и экономической заготовки рыб», то камчадал или коряк, подавленный тяжелою борьбою с суровыми условиями жизни, вечно полуголодный, мог-ли он придумывать и создавать усовершенствования в орудиях лова и способах заготовления, не имея никакого представления ни о чем другом, кроме своей жалкой среды; безграмотный и не в состоянии позаимствоваться от кого-нибудь техническими знаниями, где он мог научиться, как лучше солить рыбу, как выварить из морской воды соль и как предупредить гниение бата окраской его посредством того же нерпичьяго жира с прибавлением какой-нибудь цветной глины (как здесь называют некоторыя природныя минеральныя краски, встречающияся в изобилии)?

Во всех жгучих вопросах крайней нужды, вместо образования и обучения инородца технике промысла и ремесел, мы встречаем часто только предписания, чтобы жители занялись огородами и завели в каждом хозяйстве (предписание 1890 г.): — 1) лодку, сеть,

582

амбар для склада продовольствия, вешала для сушки; 2) чтобы жители в соответствующее время приступали к заготовлению сена, дров, рыбных запасов в размере годового потребления. Камчатская комиссия 1891 г. снова подняла вопрос о переселении камчадалов с одного берега на другой, о запрещении им принимать от купцов на хранение товары и самим заниматься торговлею по развозному свидетельству. Кроме того жители обязывались иметь двойной запас речных запоров и вешал и кроме того поварни, личныя сети и общественный невод. 14 мероприятий этой комиссии должны были облагодетельствовать камчадалов; но, к сожалению, большинство их осталось на бумаге местнаго архива, а с другими не согласился военный губернатор.

Жители однако продолжали влачить свое неприглядное существование, довольствуясь, за незнанием лучшаго, речными запорами, маленькими сетками и прежними вешалами, на которых рыба также киснет и пропадает.

583

[1] На восточном побережье Сибири было несколько русских попыток заняться ловом и вывозом трески; так в 1843 г. судохозяин Тунишев в заливе Де-Кастри ловил треску в 7—8 милях от берега; на глубине 20—30 саж.; в мае треска не ловилась; 7-го июня добыто 284 рыбин, а самое большее 24-го июня — 271 шт. С 1884—5 г. Семенов (на Сахалине) заготовил 3.000 пудов соленой трески и вывез в Японию; в 1896 г. только 709 пудов (по данным у Крамаренко). Этой последней цифре мы мало придаем вероятия, потому что, живя конец зимы и весну 1895—6 г. в Японии, мы везде, в Нагасаки, Кобо и Иокогаме встречали сушено-соленую треску, составляющую любимое кушанье японцев. Эта треска, по словам торговцев, привозится с Сахалина чрез Хакодате, где главная биржа японских сахалинских рыбопромышленников. Количество вывозимой с Сахалина японцами рыбы возрастает с каждым годом. Так, по оффициальным данным видно, что в 1893 г. на 44.202 иены; в 1894 г. — на 63.197 иен; в 1895 г. — на 107.144, а в 1893 г. — на 251.781 р. Очень возможно, что соленая треска входит в рубрику других рыб, иначе трудно объяснить себе ея широкое распространение в Японии.

[2]Г. Крамаренко. Рыбопромышленность на южном Сахалине. Отд. оттиск. 1897 г.

[3] Гримм. К вопросу о ввозе сельди и сельдяном промысле. Отд. отт. из «Вестн. рыбоводства и рыболовства» 1891, № 12.

[4]Практика Ключевских жителей выработала следующия указания для приготовления балыков: спинки круто солятся и лежат также 10—12 дней, причем за это время их перекладывают в бочке: верхние слои вниз, а нижние — наверх; потом провяливают и дают стечь разсолу. Коптятся в течении месяца и больше на сырых дровах из тальника, гнилой березы и сырого кедровника; последния дрова дают более вкусную рыбу.

[5]В песчаной почве квашеная рыба, а равно и нерпичье мясо хуже сохраняется. В одной из таких ям около устья р. Тигиль мы видели целую тушу нерпы со всеми внутренностями, плавающими в воде; туша лежала 2 недели с мало измененным мясом и, по словам хозяина, она сохранится до заморозков.

[6]Существовавший 80 л. близь Охотска солеваренный завод упразднен в 1877 г.; при работе каторжных соль обходилась 15 р.44½ коп., тогда как доставлявшаяся из Якутска стоила 8 р. за пуд.

[7]До Бэма соль продавалась в Камчатке по 6—8 р. за пуд; в 1764 г. Высочайше разрешено жителям солеварение из морской воды, но по неимению средств к приобретению всех необходимых приспособлений частныя лица не могли начать этого производства. Бэм вываривал на казенном заводе соль, продавая ее жителям по 35 к. за пуд; теперь она стоит около 2 р. за пуд.

[8] Цифры, приводимыя в памятной книжке Приморской области на 1896 г. не согласуются с таковыми же, взятыми из отчетов окружных начальников.

[9] Мы берем число только одних оседлых жителей, так как для них рыба составляет все продовольствие. Для Гижигинскаго округа, больше всего подверженнаго голодовкам, таких записей не ведется.

[10] Между некоторыми годами голодовок наблюдается странный, но ровный период в 5 лет, как-бы указывающий на какую-то климатологическую особенность края.

[11] Старшина бродячих коряков около сел. Лесновскаго, чтобы спасти от голодной смерти жителей, дозволил им пользоваться его оленями безвозмездно до окончания голода, за что и был награжден золотою медалью.

[12]По поводу голодовки 1883 и 1885 гг. жителей Гижиги существует много интересных подробностей; так один тунгус, отказавшийся продать оленей, был посажен в карцер и там умер; у одного коряка взято было 200 оленей; спустя некоторое время являются снова посланцы—казаки с новым требованием оленей. Тогда коряк ответил посланцам: вы еще хотите убить моих оленей, так вот сначала убейте моих детей, aпотом — и оленей: иначе мне нечем будет их кормить.

ПУБЛИКАЦИЯ: Слюнин Н.В. Охотско-Камчатский край (с картой). Естественно-историческое описание. Т. I. СПб., 1900. – 695 с. (Раздел «рыбные промыслы» - с. 538-583).