Сабуров Н.Н. Об омуле и о состоянии рыбопромышленности на Байкале
Сообщение Н. Н. Сабурова в соединенном отделении математической и физической географии
Восточно-сибирскаго Отдела И. Р. Г. Общества 8 апреля 1888 г.
По изследованиям Дыбовскаго в Байкале водится 21 вид рыб. По отношению к рыбной промышленности их можно разделить на три группы. Первую составляют рыбы, неимеющие никакого значения в рыбопромышленности, сюда можно отнести бычков или подкаменщиков, по просту широколобок, описанных Дыбовским в числе шести видов (Cottus Grewingkii Dyb., C. Kesslerii Dyb., C. Knerii, C. Godlewskii Dyb., C. Jeittelesii Dyb. и C. baicalensis Dyb.), голомянку (Comephorus baicalensis Pall.), таинственную рыбу глубоких мест Байкала, ельца (Squalius baicalensis Dyb.), гальяна (Phoxinus rivularis Pall.) и вьюна (Cobitis taenia Linn), всего десять видов. Вторую группу составляют: окунь (Perca fluviatilis Linn.), налим (Lota vulgaris Cuv.), язь (Idus melanotus Heck.), сорога (Leiciscus lacustris Pall.), сиг (Coregonus baicalensis Dyb.), ленок (Salmo coregonoides Pall.), таймень (Salmo fluviatilis Pall.), щука (Esox Reicherttii var. baicalensis Dyb.) и осетр (Sturio Baeri Brandt.), — всего девять видов. Значение этих рыб в рыбной промышленности на Байкале ограничено, частию по незначительности спроса на них, что касается сороги, напр., частию по малой их распространенности в Байкале, сравнительно с рыбами третьей группы, которую составляют омуль (Coregonus omul Pall.) и хайрюз (Thymallus Grubii var. baikalensis Dyb.). Омуль в соленом виде, а хайрюз в свежем —
1
составляют главный продукт рыбопромышленности на Байкале. Хайрюз менее требователен в пище, чем омуль, он может питаться и бокоплавами, обыкновенными ракообразными байкальских вод, более крепок и силен, чем омуль, все это обусловливает и более обширную область его распространения в Байкале сравнительно с омулем. Близостию Иркутска, главного места сбыта хайрюза, от Лиственичнаго и его окрестностей, главных мест ловли его, можно объяснить то, что хайрюз идет в торговлю преимущественно в свежем виде. С другой стороны, соленый омуль может долее сохраняться, чем свежий хайрюз, поэтому область сбыта омуля далеко обширнее, чем хайрюза, вследствие этого омуль далеко популярнее. Добывание его обставлено всеми данными широкого промысла, его преимущественно и будет касаться дальнейшее изложение моего сообщения. Дешевизна и обилие омуля пришлись как нельзя более кстати в прибайкальской стране, вообще небогатой разнообразием пищевых веществ. Употребление омуля распространено преимущественно среди жителей, прилегающих к Байкалу округов: Верхоленскаго, Иркутскаго, Баргузинскаго, Селенгинскаго и Верхнеудинскаго. Ограниченнее потребления омуля в других округах Иркутской губернии и Забайкальской области, потому что ценность рыбы по мере увеличения разстояния возрастает. В Нерчинске, напр., омуль по своей дороговизне доступен только для людей достаточных, тогда как в большей части селений перечисленных кругобайкальских округов население от последняго бедняка до перваго богача считает омуля одним из самых необходимых блюд своего стола. Доступность омуля для простаго народа в последнее время поколебалась, — омуль начинает кусаться, говорит простой народ, видя, что постоянно возрастающая ценность омуля несовсем-то соответствует скромным заработкам рабочаго люда. С другой стороны, и с Байкала идут слухи о неуловах омулей. По этому поводу возникли как в среде общества, так и местной администрации разнообразные вопросы.
2
С целию выяснения различных данных относительно жизни омуля и его добывания, мною на средства В.-с. Отдела И. Р. Географическаго Общества было сделано летом 1886 года несколько поездок на Байкал. Так, в конце июня я посетил Ольхонскую ярмарку, в половине июля — Каргу около Посольска, в первой половине августа — Чертовкинскую ярмарку, а в конце сентября — Култук. Данныя, собранныя мною при этих поездках, а также и литературные источники, какие имеются по этому вопросу, послужили материалом для моего сообщения. Оставляя в стороне перечисление признаков, по которым омуль выделяется из рода сигов, семейства лососевых рыб, куда относят его систематики, я обращу внимание на его название, затем сообщу о распространении омуля вообще и в частности в Байкале, о времени и местах ловли, о соленьи его и о количестве общаго улова, затем о значении рыбопромышленности для местных жителей посещенных мною селений, потом перейду к изложению обстоятельств, свидетельствующих об уменьшении запаса омуля в Байкале и к изложению причин, вызвавших это явление.
Местные буряты для всех рыб, водящихся в Байкале, имеют свои названия, только омуль у них называется также как и у русских; это дало повод предполагать, что русские заимствовали название омуля у бурят. Но такое предположение ошибочно. В практике рыболовства и судоходства на Байкале существует много слов, встречающихся также на крайнем севере Европейской России, так, названия ветров: морянка, побережник, шалоник, глубник, обедник, обетон; затем, рыболовныя термины — сурпа, задева, закол и другия, кроме того, такие слова, как — голомянный, карга, а также помимо слов, рыболовныя артели, рыболовныя орудия, и самыя бочки, служащия для засола омулей и напоминающия собою ижемки и мезенки, — все это указывает на то, что рыболовство заведено на Байкале русскими, прибывшими сюда с севера Европейской России и установившими способы соления рыбы,
3
рыболовныя орудия, постройку судов и лодок на тот образец, какой они употребляли или видели у себя на родине по берегам Ледовитого океана и его притокам. Вместе с тем, они же, без сомнения, установили название для Байкальского тюленя — нерпа, и для омуля. То и другое животное служит предметом промысла на севере Архангельской губернии. Таким образом, отечество слова «омуль» следует искать в северной части Европейской России.
Что касается бурят, то они заимствовали рыболовство у русских. До сих пор они не привыкли к употреблению рыбы так, как русские. Случается, разсказывали мне, что бурят и при улове рыбы предпочтет иной раз съесть молодаго баклана, котораго ловко убивает камнем. В бытность на Ольхоне, я видел, что артель бурят, ловившая рыбу, ужинала не рыбою, а сухарями, которые были разварены в артельном котле на подобие каши, причем на всю артель в 12—14 человек было положено в эту кашу всего два омуля, между тем рыбу буряты продавали всего по 2 к. за штуку, а за сухари платили по 4 р. с. за пуд. Рыбу они едят вообще редко и ловят ее только на продажу и, конечно, пока у Байкала не было русских, буряты за неимением сбыта рыбы, рыболовством не занимались и русским от них перенимать было нечего.
Омуль кроме Байкала водится в Северном Ледовитом океане, из него он входит осенью для метания икры в реки Европейской России — Мезень и Печору, а также в некоторыя из рек Сибири. Так, по сведениям, сообщенным Миддендорфом, омуль заходит в Колыму до полярнаго круга, в Енисей до 61° широты, в Лене-же, во время Миддендорфа «омуля ловили в значительном количестве около Якутска». Кроме того, по Палласу омуль встречается в озере Маджаре, сообщающемся через рр. Тубу и Амыл с Енисеем. Таким образом, омуль имеет довольно обширное распространение, конечно, ближайшия изследования укажут, быть может, на существование разновидностей среди столь распространен-
4
ной формы, тем более, что даже и в Байкале можно отличить несколько пород омуля.
В Байкале омуль водится не везде: вдоль северо-западнаго берега от Лиственичнаго селения до Култука и в другую сторону до Ольхона омуля нет, точно также и от Малаго моря к северу почти до Кичеры; на юго-восточном берегу омуль встречается также не везде в одинаковом количестве, больше его около устьев рек: Баргузина, В. Ангары, Чивиркуя и Селенги. Причину этого различия между северо-западным и юго-восточным берегами Паллас предполагал видеть в том, что стада первых омулей, войдя в Байкал из Нижней Ангары и чувствуя течение воды в нем от больших его притоков, устремились против этого течения и, выметав икру в В. Ангаре, Баргузине и Селенге, оставили последующим поколениям склонность приваливать более к юго-восточному берегу. Далеко правильнее однакоже искать причину отсутствия омулей вдоль большей части северо-западнаго берега в физических свойствах этого бассейна. Вскрытия омулей, произведенныя мною, показали, что омули, как и некоторые другие виды рыб, питаются в Байкале преимущественно мельчайшими ракообразными из группы Entomostraca, которые для своего развития требуют разлагающихся органических веществ, а таковыя конечно могут быть доставлены в Байкал реками; в этом случае благоприятнее для жизни омуля юго-восточные берега озера, потому что реки, впадающия в Байкал с этой стороны, самые большие притоки его и приносят в него атмосферные осадки с огромной площади, захватывающей часть Монголии и половину Забайкальской области, тогда как северо-западные притоки незначительны по своей величине и приносят самое незначительное количество органических веществ, так как собираются сравнительно с небольшой площади неширокаго склона прибрежных гор. Значительная глубина прибрежных мест вдоль северо-западнаго берега также не благоприятствует жизни омуля, озеро здесь глубоко, и то незначительное количество органических
5
веществ, какое приносится притоками этой стороны, падает на глубину едвали доступную омулю. Вдоль северо-западнаго берега только Малое море и берега Ольхона представляют исключение, благоприятное для жизни омуля. Это зависит, во-первых, оттого, что здесь много неглубоких заливов, которые и служат местом пребывания омуля, а также и ловли его и, во-вторых, от обилия пищи в этих заливах, накоплению которой благоприятствует система лугового хозяйства бурят; сенокосныя места их, так называемые утуги, расположены обыкновенно в падях и низких местностях около текучей воды, — ручья, ключа или небольшой речки, запруживая воду в них, буряты орошают свои покосы, которые кроме того, обильно удобряются пометом домашних животных, тщательно скопляемым с этим назначением в хозяйстве бурят; часть этого-то удобрения сносится в Байкал задерживаемою для орошения водою и дает то начало, которое развивает циклопов и других мелких рачков, питающих омуля.
В жизни омуля следует отметить два периодических явления, имеющих значение в его ловле — это привалы омуля к берегам и рунный ход его в реки для метания икры. Поэтому и самый промысел распадается на два периода: летний, иначе морской т. е. в самом Байкале, и осенний — речной, во время хода омуля в реки. — Для существования в том или другом месте берега Байкала ловли омуля необходимо совпадение двух условий: берег должен быть удобен для неводьбы, так как главный снаряд при ловле невод; там, где есть на дне большие камни или карчи, там, где дно обрывисто или где далеко в Байкал идут отмели — промысел неводом невозможен, другое обстоятельство, — это то, чтобы удобное для неводьбы место лежало на пути кочевок омулей т. е. где омули подходят к берегу. Таких мест в Байкале однакоже немного сравнительно с протяжением береговой линии, поэтому-то некоторые промышленники, преимущественно из местных жителей, применяют другой снаряд для ловли — сеть, кото-
6
рою можно ловить и не стесняясь устройством дна и также разстоянием от берега, лишь бы только попасть на место, богатое рыбою. Удобныя места для морскаго промысла неводом находятся обыкновенно невдалеке, сравнительно с длиною всей береговой линии Байкала, от устьев той или другой реки. Так, в пределах Баргузинскаго округа Забайкальской области около рек В. Ангары и Кичеры лежат рыболовныя места в Догарской и Душкачанской губах и между ними в местности называемой Ярками; около р. Сосновки, около Чивиркуя — Чивиркуйская губа, иначе Кургулик или Курбулик; около р. Баргузин: направо Макарово и Поливная Карга (в 19 в. длиною), на лево — Сиговая и Максимиха (около почтовой станции того-же имени), Песчаная Карга, около Горячинскаго селения. В пределах Селенгинскаго округа, на право от устья Селенги — Сухая, против самых устьев, раскинувшихся верст на 30, промышляют сетями, и налево от устья — Бабья Карга, а затем Прорва, около залива Сор, южнее Посольска. В Иркутском округе — около р. Култук. В Верхоленском округе — около острова Ольхона. Не все перечисленныя места имеют одинаковое достоинство как по количеству улова, падающаго на каждый невод, так и по величине своей т. е. по числу неводов, какое может быть поставлено на известном месте. Эти два обстоятельства обусловливают арендную стоимость того или другого места. Так, Поливная Карга арендуется за 7000 р. в год у Иркутскаго Архиерейскаго дома, там становится до 13 неводов (по Кирилову). Прорва, принадлежащая Иркутскому Вознесенскому монастырю, арендуется за 2,000 р., Догарская губа арендуется за 3,100 р. (по Кирилову). Култукские крестьяне отдают в аренду часть берега, принадлежащаго им, за 280 р. в год, здесь становится 2 невода. Котцы, место для одного невода (близ Посольска), арендуется за 375 р. с разными привиллегиями в виде сухих и действительных паев для Посольскаго монастыря, который владеет этим местом. Крестьяне селений Посольскаго, Истокскаго,
7
Степно-Дворецкаго и Большеречинскаго, владеющие Бабьею Каргой, отдают тони на особых условиях — они получают по пяти рублей с каждаго пая рыболовной артели, промышляющей неводом. Около Ольхона производят ловлю буряты Ольхонскаго ведомства, без всякой аренды, уплачивая только в пользу своей Думы по 30 к. с каждаго боченка соленой рыбы и по 15 к. с каждаго лагуна. Перечисленными местностями не ограничиваются места ловли омуля в Байкале вообще, небольшие уловы получают и в некоторых других местах юго-восточнаго берега, а частию и северо-западнаго к северу от Ольхона, но эти уловы незначительны. Однакоже по большому протяжению береговой линии Байкала и малоизследованности ея нельзя не предполагать, что и между ними не найдется еще удобных и выгодных для неводьбы мест.
Как только Байкал очистится ото льда, омули приваливают к берегам, на этом основан лов омуля в продолжении лета до августа. Омули этого промысла различаются по своему наружному виду, а также и по вкусу. С тоней около Селенги: Прорвы, Бабьей Карги и Сухой, омулей называют каргинскими, выловленные около устья Селенги сетями, называются сетовыми, они крупнее каргинских, по ту и другую сторону р. Баргузина ловят омулей баргузинских — летних, это самые мелкие омули, из Нижне-Ангарска привозят омулей ангарских летних, а с Ольхона — богульдейку. Около 20 июля или 1 августа летний промысел кончается и промышленники ожидают руннаго хода омуля в реки. Около Селенги в это время происходит так называемый хищнический промысел сетями, промысел запретный, недозволенный правилами рыболовства на Селенге. В конце августа, а то и в сентябре, омули появляются в реках, в благоприятном случае они идут в таком количестве, что случалось в одну тоню вынимать их десятками тысяч; впрочем, такие уловы отошли уже в область преданий — ныне речные уловы очень скромны. Речные омули также неодинаковы: селенгинские крупнее ангарских, чивиркуйские — самые круп-
8
ные. Кроме летняго и осенняго промысла омуля, существует и зимний промысел, хотя и в ограниченных размерах, промышляют преимущественно ольхонские буряты и некоторые крестьяне. Это очень тяжелый промысел, потому что приходится тратить много времени на приготовительную работу — заготовку прорубей. Существование этого промысла указывает на то, что омули не ложатся на ямы в зимнее время и не уходят на глубину, а вероятно кочуют также, как и летом на неглубоких местах, откуда и становятся добычею рыбаков.
Различие в сортах омулей можно отчасти объяснить существованием в Байкале нескольких разновидностей омуля, отчасти видеть основание этого различия в возрасте, в котором ловятся омули, так, напр., каргинский омуль, ловимый около Посольска и на Сухой Карге, к северу от Селенги, есть тот же селенгинский, только еще недостигший того возраста, в каком он идет в Селенгу для метания икры; разница во времени небольшая — всего два—три месяца, но в наружности — значительная, перед временем метания икры омуль получает особыя украшения в виде королькообразных бугорков из эпителия, расположенных вдоль тела 6—7 рядами. Тоже соотношение можно видеть в ангарских омулях летняго и осенняго улова. Можно принимать по крайней мере четыре разности омуля: Ангарскую, Чивиркуйскую, Баргузинскую и Селенгинскую. Каждая из этих разностей ловится в определенных областях. Область Селенгинской разности всего обширнее, по всей вероятности ольхонский омуль относится к этой-же разности. Каждая разность придерживается той или другой реки, воды которой и служат местами размножения для нее. Так, ангарские омули идут по осени для метания икры в В. Ангару, Селенгинские — в Селенгу, Чивиркуйские — в реки, впадающия в Кургулик и близь него. Размножение баргузинских омулей без сомнения находится в связи с рекою Баргузин; хотя об этой реке известно, что в нее не бывает руннаго хода омулей, но быть
9
может, омули входят в нее для метания икры в разсыпную, а не руном, быть может, входят во время ледохода, когда никто рыбной ловли не производит, следовательно, появление их в реке ускользает от внимания рыбаков. Такия предположения имеют за себя некоторыя данныя, точные же сведения можно получить на месте у баргузинцев.
Обыкновенный способ приготовления омуля — соленье. Для получения хорошаго продукта этим способом заготовления требуется соблюдение многих условий — чистота посуды, опрятность чистки рыбы и самаго соленья и хорошее качество соли. Вообще относительно приемов соления омуля едвали можно сделать какие либо упреки промышленникам или видеть в этом причину неудовлетворительности соленых омулей. Что-же касается соли, то, мне кажется, она обусловливает тот специфический вкус, каким отличаются соленые омули и к которому так неблагосклонно и даже презрительно относятся непривыкшие к нему люди. Свежий омуль имеет прекрасный вкус, тоже и копченый, соленый же, особенно побывший в соли несколько месяцев, теряет свои хорошие качества; только осенняго засола, когда действие соли парализуется холодом, омули долго сохраняют свой хороший вкус. Для соления омуля употребляют соль почти исключительно усольскую. Сравнивая анализы поваренной соли из различных соляных источников Восточной Сибири, произведенные в Иркутской золотосплавочной лаборатории, можно ясно видеть особенность состава усольской соли: в ней весьма значительно содержание сернокислых кали, натра и извести, доходящее в некоторых анализах до 6½%, а известно, что сернокислыя соли могут возстанавливаться органическими веществами и давать сернистые металлы, которые в свою очередь легко при действии воды и углекислоты дают сероводород, обладающий запахом гнилых яиц. Вот в этом-то по всей вероятности и заключается истинная причина неудовлетворительности соленых омулей.
Переходя к исчислению количества уловов омуля, я должен сказать, что судить об этом вопросе приходится, за неимением
10
точных статистических данных, приблизительно. Пежемский в начале пятидесятых годов исчислял улов омуля в 4,000 бочек, но это исчисление едва ли верно. На ошибочность его указывает сопоставление цифр, приводимых самим-же Пежемским в его статье «Рыбная производительность Байкала». Так, он говорит, что в сороковых годах только в реках В. Ангаре, Селенге и Баргузине добывали около 10,500 бочек, неужели такое большое колебание в уловах могло быть в такой короткий промежуток времени? Кроме того, улов омуля, выраженный в бочках, не может служить для сравнения с уловами нынешняго времени, так как прежде бочки делались почти в двое больше, чем те боченки, в которых солят рыбу в настоящее время. В недавнее время врач Кирилов представил в статье, напечатанной в «Известиях Отдела» оценку улова омуля, исчисляя его в 7,500 боченков. Но и эта цифра едвали близка к истине, — как раз за тот-же год, в который г. Кирилов собирал сведения, а именно за 1885 год, имеются данные в «Известиях Иркутской Городской Думы», откуда видно, что в 1885 году в Иркутск ввезено 8,000 боченков. Руководствуясь этою последнею цифрою, более других, помянутых выше, заслуживающею доверия, можно определить и весь улов омуля в Байкале. Кроме Иркутска омуль сбывается в Верхоленский округ с Ольхонской ярмарки, куда идет не менее 400 боченков, и по Забайкальской области; по сведениям Пежемского сбыт по Забайкалью составляет третью часть сбыта в Иркутский округ (в пределы котораго в то время входил и Верхоленский округ). Принимая это отношение существующим и поныне, мы должны предположить, что по Забайкальской области омуля сбывается около 2,800 боченков; следовательно весь ежегодный сбыт омуля равняется 11,200 боченкам, что по существующим ценам оптовой торговли даст 560,000 рублей (по 50 р. боченок), а в розничной продаже эта цифра удвоится.
11
Рыболовство не составляет исключительнаго занятия прибрежных жителей на Байкале. Обилие земель, находящихся в распоряжении тех немногих селений, какия есть на Байкале, несет обильную дань их владетелям; так, пушные звери в лесах, кедровники, дающие иногда очень богатые сборы кедровых орехов, самый лес, сплавом котораго занимаются даже жители Култука, горныя травы, обусловливающия занятие скотоводством, как на Ольхоне и его окрестностях, плодородная почва, как в некоторых местах дельты р. Селенги — все это в различных местах и в различной степени дает жителям достаточно средств для безбеднаго существования. С другой стороны, оживленность сношений между Иркутским и Забайкальским берегом, дает немало заработков жителям некоторых селений в виде судостроения, извозничества в зимнее время и судоходства летом. Не смотря на такое разнообразие условий жизни в прибайкальских селениях, рыболовство во всяком из них имеет более или менее значительное развитие.
Селение Лиственичное, расположенное на узкой прибрежной полосе при выходе из Байкала р. Ангары, не имеет в своем распоряжении достаточнаго количества пахатной земли даже для огородов, вследствие чего земледелие здесь почти несуществует, но положение селения при начале пути через Байкал дает большия выгоды его жителям, а близость к Иркутску представляет возможность легко и скоро сбывать продукты рыболовства свежаго хайрюза. Съизмалетства привыкая к Байкалу и рыболовству, многие из жителей уходят на промысел за омулем, нанимаясь в качестве башлыков, т. е. распорядителей неводных артелей, к крупным рыбопромышленникам, для которых Лиственичное селение составляет главную пристань, отсюда весною они отправляются на своих судах за омулем, сюда-же они собираются осенью, закончив промысел.
Култук, находящийся при юго-западном окончании Байкала, не имеет близкаго места сбыта для рыбы, за то рыба здесь дает
12
насущное пропитание жителям. Раннею весною, когда здешние крестьяне живут только кирпичным чаем да картофелем, у менее заботливых домохозяев нет даже хлеба, — настает самая лучшая пора рыбной ловли. Хайрюз, зимовавший в Байкале, почуяв весну, начинает ход в реки. В это время Култучане устраивают общественный заездок на р. Култук и затем поочередно двумя сменами находятся при нем, разделяя выловленную рыбу между наличным составом очередной смены. Такая ловля происходит до окончания хода хайрюза. По вскрытии ото льда Байкала и до осени в Култуке ловят хайрюзов, омулей (в последние годы они не появляются в Култуке) и некоторых других рыб, но больше для собственнаго употребления и только в случае очень счастливых уловов делают запасы в виде соленой рыбы, частию для себя, частию на продажу преимущественно в Тунку. Жители Култука в последние годы имеют еще и другую выгоду от рыболовства: они отдали часть берега Байкала, принадлежащаго им, в аренду на четыре года, за что и получают ежегодно 280 р.
Далеко больше рыболовство имеет значения для жителей долины нижняго течения р. Селенги. При своем устье Селенга образует огромную дельту, обильную в юго-западной части болотами. В местах незанятых болотами эта долина имеет плодородную почву, на что указывал еще Паллас. Там, где почва повыше, она способна для земледелия, в местах низких залегают хорошие поемные луга, но жители мало обращают внимания на сельское хозяйство вообще, труд земледельца — труд тяжелый, он плохо прививается к селенгинцам-омулятникам. Луга у них топит своими разливами р. Селенга прежде, чем они успеют снять траву, а если и снимут, то не успевают собрать сена, как его унесет водою; хлеб у них осыпается, прежде чем они начнут его жать, потому что как раз в это время они ожидают руннаго хода омуля в реку Селенгу; пашут они мелко, земля у них выпахивается скоро, потому что навоз они валят больше за околицу,
13
чем на поля. Вся их надежда на омуля, для ловли котораго у них существуют весьма разнообразные снаряды и приспособления. Кроме неводов и сетей, которыми они ловят рыбу как в Селенге, так и в Байкале, для речнаго промысла они употребляют еще — ползуны, саки, кривды, ловыги, фителя с творилом и без творила и морды, устраивают в реке заездки и выколоты. Некоторым из этих снарядов трудно приискать аналогичных среди употребляемых в других частях обширной России, так что таковые приходится считать изобретением селенгинцев. В 12—15 верстах от устья Селенги находится Чертовкинское селение, это центр сбыта омулей осенняго улова, здесь с 6 августа и до второй половины сентября происходит ярмарка.
Еще более важное значение имеет рыболовство у бурят Ольхонскаго ведомства. Территория Ольхонских бурят представляет крайне невыгодныя условия для культуры — почва камениста и неплодородна, вследствие чего земледелие существует здесь только в некоторых местностях и в самых ограниченных размерах, заведению полеваго хозяйства препятствуют и климатическия условия, особенно губительны в этом случае постоянные ветры, выдувающие почву в местах, обнаженных от слоя дерновины. Леса на материке истреблены, особенно близ Кутульскаго улуса, где находится Дума Ольхонскаго ведомства, и Куркутскаго, где открывается ежегодно с 15 июня по 15 июля ярмарка преимущественно для сбыта омулей. Приезжающие на эту ярмарку запасаются дровами заранее по дороге в ближайшем лесу, отстоящем от места ярмарки верст на сорок (близ селения Еланцы). Следовательно, за истреблением лесов, звериный промысел, как и земледелие, не может поддерживать существование жителей, остается скотоводство и рыболовство. Но скотоводство дает только насущное пропитание бурятым, а добывание денег на уплату ясака и земских налогов, на покупку хлеба и на удовлетворение вообще разных потребностей несложнаго бурятскаго обихода зависит преимуще-
14
ственно от рыболовства. Рыболовством буряты занимаются не только около Ольхона, но некоторые из них плавают и в Верхнюю Ангару, иные в качестве самостоятельных промышленников, другие в качестве рабочих крупных рыбаков. Рыболовство у бурят ведется на артельных началах, артелью управляет башлык, — более опытный рыбак, которому вся артель оказывает полное повиновение и который однакоже за руководительство артелью не получает никаких материальных выгод, выручка от проданной рыбы разделяется по ровну между членами артели и сообразно с затратами, произведенными на обстановку невода. Подобных артелей на Ольхоне существует около сорока. Каждая из них обладает неводом, составляющим единственный рыболовный снаряд около Ольхона, при неводе полагается две лодки — большая и малая, первая называется у русских неводник, а вторая подъездок. Буряты ловят рыбу почти круглый год. Самой раннею весной, когда Байкал еще покрыт льдом, многия артели съезжаются в бухту Мухур-хал, где лед, находясь под влиянием ветра из глубоких горных долин, растаивает очень рано, и начинают здесь промысел, который продолжается все лето с тою лишь разницею, что по мере открытия Байкала ото льда буряты то разъезжаются по разным бухтам, то снова собираются, заслышав, о богатом улове в каком-либо месте. Около времени ярмарки, с 15-го июня по 15-е июля, они собираются в заливах Малого моря около Ольхонских ворот. В июле буряты заняты сенокосом на своих утугах, почему рыболовство несколько затихает, хотя и не приостанавливается совсем, бурят по окончании трудоваго дня не упустит случая, если погода благоприятствует, испробовать счастия — закинуть невод. По миновании сенокоса буряты-рыболовы опять все время посвящают рыболовству и до глубокой осени промышляют рыбу. С появлением льда на Байкале буряты бросают рыболовство; с этого времени для них начинается праздник — каждый из них режет несколько овец, быка или коня;
15
буряты, живущие впроголодь в другое время, теперь едят до отвала, предаются пьянству, ходят из юрты в юрту, ездят из одного улуса в другой. Скоро однакоже запасы истощаются, буряты берутся опять за невод и начинают чрезвычайно трудный промысел — зимний, который и продолжается почти до начала летняго промысла.
Жители прибрежных селений ведут промысел по преимуществу на артельных началах и довольствуются от рыболовства очень малыми выгодами, сравнительно с крупными рыбопромышленными фирмами, которые ведут рыбный промысел в широких размерах, затрачивают на обстановку промысла целые капиталы и гонятся уже за большими барышами. Они обладают верстовыми неводами, имеют суда на Байкале, рыбоделы и разныя другия хозяйственныя постройки на тонях; одним словом, обстановка промысла у них лучшая, чем у мелких рыбаков из местных крестьян и бурят; они занимают и самыя лучшия места ловли, арендуя их нередко у тех же крестьян; преимущественно в их руках находится речной промысел в Нижнеангарске. Все это обусловливает то, что крупные промышленники преобладают на Байкале, и приготовляемые ими рыбные продукты, — соленый омуль и икра, первенствуют на рынке Иркутска. Ловлею омуля крупные промышленники занимаются при помощи наемных рабочих, часть которых составляют местные крестьяне и буряты того и другого пола, но больше рабочих, а именно, около двух тысяч, нанимаются еще в Иркутске, это и есть прославленная ангарщина. Эти последние рабочие заслужили славу своею разгульною жизнью в Иркутске и не особенно твердыми понятиями о собственности вообще. Но такой взгляд на ангарщину не совсем справедлив. На Байкале они совершенно иначе ведут себя, там — это мирный народ, безропотно переносящий тяжелый труд и неприглядную обстановку промысла. Не смотря на скученность рабочих на местах ловли, — над ними нет никакого полицейскаго надзора, порядок поддерживается только хозяином и его прикащиками. А между тем
16
жизнь рабочих действительно такова, что непривычный человек не вынес бы тяжелаго положения ангарщины. Обыкновенная пища их — сухой хлеб да кирпичный чай; даже рыба дается не всегда. Но особенно поражает в положении рабочих на неводах неудовлетворительность жилища, собственно отсутствие жилища, так как большая часть артелей, виденных мною, помещается в корьевых балаганах; эти балаганы вполне не защищают ни от ветра, ни от дождя, ни от холода, не имеют ни малейших приспособлений ни для сидения, ни для лежания, и весь комфорт в них — разложенный на земле огонек, который своею теплотой должен защищать рабочих от всех невзгод переменчивой прибайкальской погоды. Такой обстановке жизни соответствует и работа. Рабочие не знают правильнаго сна, так как на тонях обыкновенно принято, кроме дневной ловли, выкидывать невод вечером поздно и утром рано, по местному выражению, — тянуть зорянку утреннюю и вечернюю, на что употребляется почти вся короткая летняя ночь. Не мудрено после этого, что местные рабочие по окончании срока ненавистной для них работы, на которую они загнаны нуждою, не хотят наняться и за рубль в день, тогда как раньше работали чуть не за 30 к., а при наступлении конца срока, как мне пришлось быть свидетелем, просили во втором часу ночи немедленно разсчитать их, принимая минувшую полночь окончанием срока, на который они наняты. В подобных же условиях жизни находятся крестьяне собственники неводов, промышляющие артелями по Карге. Но тяжелый труд и обстановка облегчается для них тем, что они хозяева; они нередко сменяются другими членами семьи, дозволяют себе удовольствие погулять в праздничный день на счет недельнаго улова рыбы, но главное, что придает энергии в работе пайщикам-собственникам — это надежда на хороший улов, а затем и наслаждение плодами трудов своих. Между тем ангарщина лишена всякаго утешения в этом случае; что возможно взять вперед от хозяина в счет заработка, то уже взято, что
17
прийдется получить при разчете осенью при окончании промысла, то не может подать повода к малейшей радости, так как эта получка сводится обыкновенно к трем—десяти рублям, а там холодная зима без работы и новый чисто каторжный труд на тех же неводах. Не удивительно после этого, что ангарщина предается самому отчаянному разгулу в Иркутске на те несколько рублей, какие попадут им в руки.
Цены на омуля возрастают уже давно и в последнее время это возрастание стоимости омуля пошло очень быстро. В Иркутске в пятидесятых годах цены на омулей в розничной продаже были от 2-х до 5 к., в конце 70-х годов от 5 до 10 к., а в настоящее время от 6 и 8 к. до 12 и 18 к. Из этого обыкновенно выводят, что омуля стало меньше в Байкале, тем более, что ценность другой байкальской рыбы — хайрюза совсем не возрастает так быстро: в пятидесятых годах эта рыба продавалась от 1 до 10 к. за штуку и в настоящее время средняя цена хайрюза редко превышает 10 к.
И действительно, история рыбнаго промысла на Байкале доказывает, что Байкал беднеет омулями; можно даже заключить, что в недалеком будущем этому промыслу угрожает упадок до самых незначительных размеров. Рыбный промысел на Байкале скоро после занятия Байкала русскими стал доставлять им постную пищу как в виде свежей, так и соленой рыбы. В царствование Елизаветы Петровны рыбные промыслы Байкала находились в оброчном владении графа Шувалова. Основательныя сведения о рыбах Байкала и о рыболовстве на нем сообщили академики Паллас и Георги, посетившие Байкал в начале семидесятых годов прошлаго столетия. Тогда омуля в Байкале было так много, что рыбопромышленники пренебрегали ловлею его в летнее время и ловили летом только осетров, составлявших, по словам Палласа, богатство промышленников и только осенью заплывали в рр. Селенгу и Баргузин для соления омулей, доставлявших
18
насущный хлеб промышленникам, а в реки омулей шло столько, что рыбопромышленники успевали наловить и засолить, сколько кто желал и имел посуды. Вероятно, к этому времени относится сказание о том, что в старину омули шли в Селенге так густо, что по ним переходили с одного берега на другой. Да и ныне еще старики на Селенге помнят, что ход омуля в Шигаевой прежде бывал настолько необыкновенным явлением, что собаки лаяли, глядя на реку. Не мудрено поэтому, что во время Палласа и Георги омули были баснословно дешевы, бочка омулей вместительностью в 1600—2000 омулей стоила на Селенге 30 к., а в Иркутске 5 р.; мороженые омули продавались по 1 р. за тысячу.
В 1813 году по предложению Иркутскаго Губернатора были собраны сведения о рыболовстве на Байкале; в 1816 году губернское начальство издало правила составления промысловых артелей, устройства рыболовных снарядов, а в р. Селенге установлены межи, — границы, ниже которых до устья запрещалось ловить рыбу во время руннаго хода в реку. В 1818 году означенное начальство уничтожило межи и запретило лов рыбы в рунный ход только в лопатках (на самых устьях). Без сомнения, эти распоряжения были вызваны какою-либо необходимостию; необходимость-же могла быть только одна — предупреждение безпорядков, которые в свою очередь могли обусловливаться только несоответствием между количеством уловов омуля и спросом на него; с большой вероятностию можно предполагать, что уже тогда почувствовался недостаток в рыбе, — спрос на нее стал возрастать с увеличением народонаселения, а между тем запас омуля в Байкале стал уменьшаться. Но особенно обнаружился недостаток в омуле в тридцатых годах (нынешняго столетия), что видно из того, что промышленники, недовольные уловами омуля в рр. Селенге и Баргузине, стали плавать в Верхнюю Ангару. Однакоже тогдашние уловы совсем нельзя назвать бедными сравнительно с уловами нынешняго времени. Так, в 40-х годах, по сведениям Пежемскаго,
19
в Верхней Ангаре получали до 7,000 бочек, в р. Селенге 1,500 бочек и в р. Баргузин до 1,000 бочек, а всего 9,500 бочек; по сравнению с нынешними боченками это будет не менее 15 тысяч боченков, тогда как в настоящее время речной промысел дает всего около 1,200 боченков (по сведениям врача Кирилова). Крупный улов в сороковых годах для промышленников однакоже не был достаточен; они привыкли ловить столько рыбы, сколько желали и имели посуды, а не столько, сколько придется, поэтому они всячески старались превзойти друг друга в количестве улова; каждый старался воспользоваться рунным ходом омуля как можно выгоднее для себя, по большей части в ущерб другим, что вызывало постоянныя жалобы на безпорядки. Администрация в предупреждение безпорядков заботилась о составлении правил, командировались чиновники, собирались справки о положении промышленности, целесообразность составленных администрациею правил оспаривали промышленники, что вызывало новыя изследования; дело это в настоящее время в том-же положении, что было в начале нынешняго столетия; в мою бытность на Селенге, там находился чиновник из Хабаровска для изыскания мер к прекращению хищническаго промысла. К особенным, наделавшим много хлопот администрации, жалобам, возникшим в 30-х годах, относятся жалобы на сети. Суть этих жалоб, продолжающихся и поныне, заключается в следующем. Опытом дознано, говорят враги сетей, что омули, увязнув в ячеях сетей, трепетанием своим разгоняют руна, и где прошла сеть, после нея долго не бывает ни одного омуля, тогда как вслед за одним неводом, другой ловит иногда больше перваго. Руна омулей разгоняются сетями, и омули дают ход раздробительный. Нельзя, конечно, оспаривать то, что дознано опытом, но тем не менее трудно согласиться, что именно по этой причине возбуждено гонение против сетей; ведь сети существовали и при Палласе т. е. еще в прошлом столетии, однакож тогда никто на них не жаловался, значит, в то время
20
рыбы в Селенге хватало и для сетовщиков и для неводчиков. Если предположить, что жалобы на сети обусловливались особенным развитием этого рода промысла в тридцатых годах, то такое предположение приведет нас к тому же заключению об уменьшении омуля в Селенге: промысел неводом стал невыгоден, вот и завели сети те из промышленников, которые могли это сделать, а те, что остались с неводами, стали жаловаться на гибельное влияние сетей на их промысел. В сороковых годах порядки промысла на Селенге осложнились новым обстоятельством: в 1844 году устья Селенги отошли оброчною статьею Иркутскому Архиерейскому дому. Арендаторы этой статьи первые встречали омулей в Селенге и конечно выше их тоней трудно было ожидать хороших уловов. Это обстоятельство дало повод к новым жалобам, а сетовому промыслу новый толчек к развитию. Если арендаторы вперед встречали руна омулей, чем промышленники в Шигаевой и Чертовкиной, то сетовщики старались упреждать арендаторов, встречая руна омулей на Лопатках т. е. еще в самом Байкале перед входом в устья Селенги. В настоящее время устья Селенги не состоят уже в числе оброчных статей Архиерейскаго дома, но сетовой промысел процветает.
В Верхней Ангаре промысел происходил также с большими безпорядками и сопровождался постоянными недоразумениями между промышленниками. Прежде всего спорили из-за права ловли. Тунгусы считали рр. Верхнюю Ангару и Кичеру своими, Баргузинские промышленники тоже присваивали их себе на правах первенства — они первые открыли промысел в этих реках; Иркутские промышленники не признавали прав ни тех, ни других, а считали Верхнюю Ангару и Кичеру свободными для промысла всем желающим. При таких взглядах на собственность этих рек, самый промысел в них производился с большими безпорядками, — рыбе не давали войти в реки, а хватали ее неводами перед устьями в самом Байкале, спеша обогнать друг друга. В разрешение спо-
21
ров о собственности рек Верхней Ангары и Кичеры в 1836 году Сибирский комитет издал следующее постановление, вошедшее частью в свод законов, — «воды Байкала при местах населенных оставлять в общем свободном для всех пользовании, исключая тех, кои ныне принадлежат или впредь будут причислены к казенным оброчным статьям; реки внутри дач общественных протекающия и в Байкал впадающия оставлять в пользовании прибрежных обществ впредь до усмотрения, если не дано им или иным людям особаго права или преимущества пользоваться сими реками; на сем основании и рыболовство в Верхней Ангаре и Кичере должно остаться в пользовании прибрежных тунгусов; вокруг-же островов, лежащих в Байкале пред впадением в него Верхней Ангары и Кичеры, рыболовство должно быть для всех свободным впредь до усмотрения». Но это постановление дела не разъяснило, — в Байкале против устья Верхней Ангары и Кичеры островов нет, а есть острова в самых устьях рек. Строгое применение этого постановления вызвало бы новыя недоразумения. Более определенныя правила для ангарскаго рыболовства были изданы в 1876 году Главным Управлением Восточной Сибири; но они явились несколько поздно, — в сорок лет существования ничем неограниченнаго лова рыбы, промышленники выработали свои правила, которыя по традиции существуют, кажется, и в настоящее время; отдаленность края способствует сохранению этих правил, в основании их лежит полная эксплуатация рунных ходов без малейшей заботы о будущем. Результатом вышеизложенной постановки промысла было понижение уловов. Так по сведениям Пежемскаго, в первые годы по открытии промысла, как я сказал уже, промышляли в Верхней Ангаре 7 тысяч бочек в год, затем в пятидесятых годах улов понизился до 3,500 бочек, в шестидесятых годах — до 1,500 бочек, а в настоящее время около 900 боченков (834 боченка по Кирилову).
22
Естественно предположить, что промышленники, озабочиваясь увеличением уловов омуля и видя в тоже время постоянное уменьшение его рунных ходов, обратятся за рыбою к самому Байкалу. Так и было на самом деле. По мере уменьшения уловов в реках, промышленники все более и более увеличивали морской промысел, т. е. лов омуля в самом Байкале. В прошлом столетии, по свидетельству Палласа, промысла омуля в самом Байкале, как я уже сказал раньше, не существовало. По сообщению Пежемскаго в 40-х и 50-х годах нынешняго столетия в Байкале уже вылавливали от 1 до 2 миллионов рыб; в то время невода имели в длину от 100 до 300 сажен, сети же были такой незначительной длины, что для управления ими нужны были два человека; на морской промысел посвящали время с начала лета до 1-го июля. В настоящее время морской промысел представляет совершенно иныя условия. Невода длиною около сотни сажен я видел только у крестьян в Култуке; такими неводами омулей достать уже нельзя; в настоящее время омулей ловят неводами до 500 сажен длиною и сетями по своей длине превосходящими самые невода, да и ловлю такими снарядами производят уже не до 1-го июля, как прежде, а до 20-го июля, или даже до 1-го августа. Кроме того, самое число неводов значительно возросло; в Кургулике во время Пежемскаго не ловили, в Култуке Иркутских промышленников тогда также не было; на Бабьей Карге неводов в последнее время становится так много, что в наиболее скученных местах невода, закинутые с двух соседних тоней, рискуют перепутаться, так что обыкновенно во избежание этого посылается отдельный рабочий в лодке «под бухту», т. е. держать спуск (веревку, которой тянут к берегу закинутый невод) в предупреждение спутывания. — Увеличение времени, посвященнаго морскому промыслу, увеличение числа неводов, а также и размеров их, а равно и сетей, должно-бы дать соответственное возвышение уловов, — на самом деле этого нет: в сороковых
23
годах, как разсказывает Пежемский, в одних реках вылавливали 9,500 бочек, т. е. около 15 тысяч боченков, в настоящее же время и в летний и в осенний промыслы при столь увеличенных средствах лова добывают всего 11,200 боченков. Такое несоответствие в уловах может происходить только от того, что омулей в Байкале стало меньше. И действительно, прежде они так теснились к берегу, что и короткими неводами вытаскивали иногда за один раз сотни боченков, между тем в настоящее время, если верстовыми неводами выловят за все лето сотню боченков, то это считается хорошим уловом; а то бывают и такие факты: в 1886 году в Култуке двумя морскими неводами во весь летний период промысла было добыто всего пять боченков, а в 1887 году те-же невода и ничего не добыли. Между промышленниками существует небезосновательное мнение, что в Байкале рыба есть, но только к берегам она близко не подходит. Вот в погоню за этими-то омулями и пускаются отчасти сетовщики; таким образом, сетовой промысел в Байкале следует считать как последнюю фазу развития рыболовства в Байкале; если и при этом способе ловли будет мало успеха, то дальше уже будет негде и нечем искать омуля.
Резюмируя изложенное мною об уменьшении омуля в Байкале, я должен сделать следующее обобщение. В прошлом столетии Байкал изобиловал омулем. Скученность его во время руннаго хода в реки для метания икры давала возможность с очень незначительною тратою средств и времени производить тогда его ловлю; ловили сначала в рр. Селенге и Баргузине, затем, когда в этих реках количество рыбы уменьшилось, стали плавать в Верхнюю Ангару, которая давала богатые уловы всего лет двадцать; чтобы удовлетворить спросу, промышленники обратились за омулем к самому Байкалу, но и здесь произошло оскудение, чтобы удержать уловы на прежней высоте, промышленники увеличивают число и величину неводов, и время, посвящаемое этому промыслу; наконец,
24
заводят сети, чтобы ловить омуля и дальше от берега, чем это дозволяет невод.
Как следствие такой интензивности добывания омуля, произошли следующия явления, доказывающия несомненно уменьшение количества омуля в Байкале. 1) Омули не стали появляться во многих из тех рек, в которыя прежде входили и где служили прежде предметом промысла, да и те реки, которыя сейчас посещаются омулем, — обеднели — омуль в них заходит в незначительном количестве по сравнению с прежним временем. 2) Область распространения омуля в Байкале съуживается. 3) Омули даже не доростают до своей нормальной величины, они мельчают. Относительно перваго обстоятельства имеются следующие данные. Во времена Палласа и Георги омули заходили в следующия реки: Верхнюю Ангару, Сосновку, Чивиркуй и Ковак (?), притоки Чивиркуйскаго залива, Баргузин, Селенгу и из нея в Джиду. Из последующих сведений о рыбах и рыболовстве в Байкале видно, что омули посещали и другия реки; так, к югу от Посольска посещались омулем притоки Сора: Абрамиха, Большая и Толбузиха, затем южнее Сора — Култучная и в юго-западном углу Байкала — Култук, куда омуль заходил еще в 70-х годах, на что указывает и Дыбовский. Уже Паллас заметил сокращения в рунных ходах; так он говорит, что в Хилок прежде заходили омули. Теперь совсем иное время — омуль не имеет руннаго хода в р. Баргузин и ни в один из притоков Байкала южнее Посольска. Из притоков Селенги, как и Верхней Ангары, тоже не входит ни в одну реку, хотя прежде и заходил в некоторыя из них. Да и в те реки, в которых рунный ход еще существует, омуль появляется в таком незначительном по сравнению с прошлым временем и все уменьшающемся количестве, что предположение о полном прекращении рунных ходов не может считаться невероятностью.
Суживание области распространения омуля состоит в том, что омули в настоящее время водятся только в некоторых ча-
25
стях Байкала, преимущественно около больших рек; это видно из расположения мест ловли омуля; так, в настоящее время омули есть около Селенги, Баргузина, Чивиркуя, Верхней Ангары и Кичеры, а также около Ольхона. Тогда как в прошлом столетии омули водились во всем Байкале, появлялись они и около Лиственичнаго и даже в Нижней Ангаре, на что указывает Паллас; последний, указывая на реки, в которыя омуль не заходит для метания икры, не указывает однакоже ни на одно место Байкала, где бы омуля не было; напротив, и Паллас и Георги отмечают места, где омули были встречены ими в баснословном количестве. В самое последнее время омуля не стало в Култуке; как я сказал уже, в 1886 году там добыто всего 5 боченков, а в 1887 году ничего не добыли. Что касается уменьшения величины омуля, то на это могут указывать следующия данныя. По известиям академиков, в конце прошлаго столетия омули были длиною около 2-х футов, а весом до 4 ф., большая же часть их от 14 до 16 дюймов, т. е. от 352 до 402 миллиметров. В настоящее время размеры омулей мельче. Из улова около 1000 рыб, привезенных для продажи на Ольхонскую ярмарку 25 июня 1886 года (в мою бытность там), самый крупный омуль был в 345 миллим. и почти 5 % было омулей, по местному выражению «задых», т. е. мелких, величиною всего около 150 до 220 миллим. Из пятидесяти экземпляров омулей, выловленных в сентябре 1886 г. около Ольхона и присланных мне в Иркутск, самый крупный был в 318 миллим., а остальные от 116 до 284 мм; крупнее омули, вылавливаемые на Карге около Посольска, но и они не более 380 миллим. Судя по экземплярам соленых омулей, баргузинские омули мельче ольхонских, ангарские летние такие же как ольхонские, а ангарские осенние по своей величине подходят к каргинским, ловимым около Посольска. Только омули вылавливаемые в Селенге достигают 400 миллим. Что касается крупных омулей, которые-бы соответствовали двухфутовым, встречавшимся в прошлом столетии,
26
то таких мне видеть не пришлось, но по разсказам рыбопромышленников они есть, хотя и встречаются весьма редко; их называют «голомянными» омулями. Мне под названием голомяннаго омуля удалось видеть одного на Карге около Посольска, но величиною он был всего в 410 миллиметров. Факт уменьшения величины омулей едвали может быть оспариваем, потому что сведущие в этом деле люди — рыбопромышленники заявили об нем на заседании, бывшем в марте 1886 г. у Его Сиятельства Иркутскаго Генерал-губернатора.
Промышленники повсеместно на Байкале заметили, что рыба ловится год от году плоше и плоше и по своему стараются объяснить этот факт. Одни говорят, что это только плохие годы, так сказать, неурожайное время; другие объясняют это тем, что рыба стала держаться больше на глуби и не подходит к берегам, где ее пугают пароходы, сетовщики, бакланы. Не входя в подробное разсмотрение этих объяснений, я остановлюсь на следующем более основательном. Некоторые промышленники видят причину оскудения Байкала омулем в том, что при неводьбе гибнет очень много мелких омулей, еще недостигших того возраста, когда они могут идти в соленье. Особенно в этом отношении заслужила печальную славу Баргузинская Поливная Карга. Мне передавали, что в 1884 году около р. Буртуй было выброшено на берег так много мелкой рыбы, что при гниении она заражала воздух и что на это будто-бы подал жалобу по начальству Баргузинский городской голова. Если это справедливо, то можно себе представить, сколько миллионов погублено таким образом рыбы, которая не далее как через два—три года могла бы увеличить улов не на одну сотню боченков. Нельзя сказать, чтобы промышленники не понимали всего вреда такой гибели молоди, но они не знают, как избежать этого. Выбрасывать из невода мелочь обратно в воду приносит мало пользы, — большая часть ее все таки не оживает — омуль рыба чрезвычайно невыносливая, хилая, да и отбирать мелочь работа очень кропотливая и требует много времени, а между тем, мелочи попадает в невод на Поливной Карге так много, что иногда из десяти боченков, по определению на глазомер, пойманной рыбы, едва наберется на два боченка годной для соления. Увеличение размера ячей невода могло бы, конечно, значительно в этом помочь, но это последнее средство не дало-бы однакоже возможности вполне избежать гибели молоди; гибель происходит не столько от мелкоячейности неводов, сколько от сгруживания рыбы неводом. Мелочь, захваченная неводом в огромном количестве, сваливаясь массой, теснит и давит друг друга; крайние или застревают в ячеях по нескольку вместе или закрывают ячеи собою, будучи прижаты к полотну невода боком. Уничтожение мальков, т. е. недостигшей зрелаго возраста рыбы нельзя не считать обстоятельством большой важности и требующим непременнаго устранения, что может быть достигнуто или запрещением промысла в таких местах, — к счастию их на Байкале очень немного, — или, по крайней мере, заменою невода сетью. Как ни губительно уничтожение мальков, но оно не всеобще и одно это обстоятельство не могло бы вызвать замеченнаго уменьшения рыбы во всем Байкале, так как касается только некоторых разностей омуля.
Уменьшение омуля в Байкале нужно объяснять общими причинами, вызывающими уменьшение рыбы и в других бассейнах и реках. Уменьшение рыбы факт не новый, — жалобы на него в Европейской России в начале пятидесятых годов нынешнего столетия были так всеобщи, что вызвали назначение по Высочайшему повелению особой комиссии для изследования рыболовства в России; комиссия больше десяти лет посвятила изучению рыболовства в различных водах Европейской России. Первый председатель комиссии академик Бэр, обратил внимание на то, что чем древнее культура известной страны, тем меньше ловится рыбы в ея реках: реки Италии и Франции беднее рыбою рек Германии, реки
28
которой в свою очередь беднее рыбою рек России и Швеции, между тем реки отдаленнаго востока Сибири и северных стран Северной Америки имеют и теперь столько рыбы, что сведения о рыбном богатстве их кажутся баснословными. Рыбы, таким образом, не составляют исключения среди других позвоночных животных: как большинство зверей и птиц избегает тех стран, где поселился человек, часто безпощадно преследующий их, так и рыбы исчезают там, где человек преследует их и пользуется для своих промышленных целей водами и их бассейнами, вырубая леса и заводя пашни вместо них и оживляя реки и озера судоходством. Уменьшение рыбы в этом случае Бэр ставит в зависимость от земледелия; оно отнимает для своих целей те животные и растительные остатки, которые, попадая прежде в реки и озера, служили поддерживающим элементом растительных и животных организмов, служащих пищею рыбам. С другой стороны и способы ловли не могут не оказывать своего влияния на количество рыбы; если рыболовство производится так, что рыба, входящая в реки для нереста, вылавливается прежде, чем успеет выметать икру и обезпечить таким образом рыбную производительность реки или озера на следующие годы, то, конечно, не может быть рыбы и при изобилии питательных веществ для нея. То и другое соображение дало основание Бэру высказать следующее положение относительно распространения рыбы: количество рыбы в известном бассейне прямо пропорционально количеству питательных веществ для рыбы в этом бассейне, если только достаточное число рыб допускается к местам метания икры. Так как этим положением исчерпываются возможныя внешния причины уменьшения рыбы вообще в каком-либо бассейне, то я и перехожу к разсмотрению условий Байкала в этом отношении. Уменьшения питательных веществ для рыбы в Байкале нет оснований предполагать. Берега Байкала остались также мало заселенными и мало обработанными, как это было и раньше в
29
прошлом столетии, когда Байкал изобиловал омулем. Если бассейн р. Селенги заселен несколько более прежнего, то бассейн Верхней Ангары остался таким же безлюдным, каким он был сто лет назад, а между тем Верхняя Ангара оскудевает омулем даже скорее, чем Селенга. Относительно питательных веществ для рыбы в Байкале можно предполагать, что они имеются там даже в избытке по сравнению с прошлым временем, основываясь на следующем факте. Промышленники приметили, что омули год от году приваливают к берегам, т. е. подходят к ним все позже и позже. Как ни мало вообще известна жизнь рыб, однакоже можно заключать, проводя параллель между рыбами и наземными животными, что цель этих привалов разыскивание пищи. На это указывают некоторые факты, известные и местным рыбакам, хотя из жизни другой байкальской рыбы — хайрюза. В Култуке летом 1886 года не было привала хайрюзов, которые обыкновенно, как и омули, большими стадами подходят к берегам в летнее время, почему их и прозвали «привальными»; факт этот мне объяснили местные рыбаки тем, что сильные ветры, бывшие в период выхода из воды поденок (по местному бухарок), унесли этих насекомых далеко в Байкал, так что хайрюзы, подходя к берегам, встретили пищу (поденок) вдали от берега и уже не имели надобности приближаться к нему настолько, чтобы их можно было захватить неводом. Относительно омуля таких разсказов нет, потому что пища его рыбакам неизвестна; животныя, ее составляющия, по своим незначительным размерам не доступны для невооруженнаго глаза. Тем не менее, эти мельчайшие организмы, развиваясь в бóльшем количестве близь берегов, чем на глубине, и составляют вероятную причину привалов. Прежде, когда омуля в Байкале было больше, они раньше истребляли пищу на разстояниях от берега недоступных неводам и раньше входили в область, захватываемую рыбаками, в настоящее же время уменьшившееся количество омулей имеет возможность дольше про-
30
довольствоваться пищей, какая находится на разстояниях недоступных неводам. Этим можно объяснить запаздывание летних привалов омуля к берегам.
Переходя к другой причине, могущей вызвать уменьшение рыбы, а именно к препятствиям, представляемым рыболовством к метанию икры рыбою, я должен заметить, что в нарушении естественных условий икрометания, без сомнения, лежит истинная причина уменьшения омуля в Байкале.
Рыбы обладают способностию производить яички, икринки, в огромном числе. Этот факт при поверхностном взгляде может ввести всякаго в заблуждение относительно размножения рыб. Линь, напр., содержит в своих яичниках около 297,000 икринок, окунь около 300,000, а треска — несколько миллионов. Какое огромное потомство могло-бы развиться от одной пары окуней в какие-нибудь пять—шесть лет, если бы только десятая часть икры развивалась в рыбу! На самом деле развитие икры идет далеко не так. Рыбы в огромном большинстве не оказывают заботы о своем потомстве. Они бросают свои яички, как земледелец семена, с той лишь разницею, что земледелец заботится о своем поле: кроме приготовления почвы, он очищает посев от сорных трав, огораживает, охраняя его от скота, и если, несмотря на уход, поле не всегда дает хороший урожай, случается, что пахарь не собирает даже и затраченных на посев семян, то тем менее нужно ожидать благоприятнаго развития икры, оставляемой рыбою, так сказать, на произвол судьбы. Благоприятный исход развития икры зависит от стечения чрезвычайно многих обстоятельств. Выметанная икра должна быть оплодотворена т. е. полита молоками самца, — а это может случиться не всегда или не со всякою икринкою по самому существу внешняго оплодотворения, свойственнаго большинству рыб. Но если оплодотворение произошло, икра должна постоянно находиться в чистой и свежей, богатой кислородом, воде, иначе икра закроется илом или на ней появится
31
плесень, что погубит ее; икра должна лежать в укромном месте, где ее не нашли бы личинки различных насекомых, живущия в воде, раки, даже и сами рыбы, которыя любят лакомиться икрою, а также и водяныя птицы — все это враги икры. Далее, икра должна быть вне влияния волнения воды; волны могут забросать икру песком или выкинуть ее на берег, а сколько опасностей ожидает мальков, развившихся из тех немногих икринок, которые не были погублены неблагоприятными обстоятельствами, так как эти мальки в продолжении нескольких недель также безпомощны, как и икринки. Таким образом, развитие икры зависит от места, где она положена. Чем благоприятнее для развития икры место нереста, выбранное рыбою, тем более разовьется из икринок мальков. Вот с этой-то стороны замечена в рыбах некоторая заботливость о своем потомстве. Избирая то или другое место для нереста, рыбы повидимому мечут икру не только там, где ничто не мешает им предаваться половым удовольствиям, но также там, где икра найдет благоприятныя условия для развития, и выклюнувшиеся мальки благоприятныя условия для жизни. Такая заботливость из рыб пресноводных развита более у семейства рыб лососевых, куда принадлежит омуль; этой способностию как-бы восполняется недостаток в числе икринок лососевых сравнительно с другим обширным семейством пресноводных рыб — с карповыми. Так, из карповых рыб: лещ имеет 140 тысяч икринок, карась — 100 тысяч, сырть — 300 тысяч, карп — 500 тысяч, тогда как из лососевых рыб: хайрюз имеет всего 16 тысяч икринок, омуль — 10,700 икринок, форель и лосось всего по 2 тысячи, байкальский сиг 48 тысяч. Кроме того, эта же способность более тщательно отыскивать место метания икры, быть может, уравновешивает то невыгодное для развитая икры обстоятельство, что большинство лососевых рыб мечут икру осенью, вследствие чего развитие ея идет медленно; все те неблагоприятныя условия, которыя вообще губят икру и мальков, здесь,
32
значит, действуют сугубо, — в бóльший промежуток времени. Разыскивая места для метания икры, многия лососевыя рыбы совершают большия передвижения. Живя в морях или озерах, они для нереста идут в реки, удаляясь в них от устья иногда на целыя сотни верст. Такие передвижения рыб Миддендорф сближал с известным явлением перелета птиц и назвал кочеванием рыб. Омуль принадлежит к таким кочующим рыбам. Около периода метания икры омуль собирается большими стадами и идет в реки, по местному, дает рунный ход. Где именно в реке и как именно мечет икру омуль, с точностию неизвестно, как и вообще о большей части лососевых рыб; известно только, что войдя в реки в конце августа или в начале сентября, омуль около рекостава начинает скатываться обратно в Байкал уже без икры.
Но руководствуясь точными наблюдениями шведского ученого Кейлера над метанием икры лососем, а также и некоторыми другими наблюдениями, можно предположить, что большая часть лососевых рыб, а также и омуль, мечут икру отдельными парами, в местах, где их никто не тревожит и где они нашли подходящее место для нереста, вследствие чего явление нереста ускользает от наблюдения рыбаков, а кроме того, основываясь на том общем наблюдении, что рыбы, за исключением разве одной только щуки, в период нереста крайне осторожны и пугливы, можно вывести, что для успешнаго хода метания икры необходимо, чтобы рыба во время отыскивания нерестовых мест и во время самаго нереста не была задерживаема никакими рыболовными снарядами, ни городьбою в реке, ни сетями, ни неводами; вообще необходимо, чтобы рыба спокойно, без всякой тревоги человеком, вошла в реку и отыскала место для нереста, и чем выше по течению реки будет выметана рыбою икра, тем в более благоприятных условиях для развития потомства она будет находиться, потому что чем ближе к верховью реки, тем вода в ней быстрее, богаче кислородом и содержит менее ила, а также и менее животных —
33
врагов икры, и наоборот, чем ближе к устью реки рыба оставит икру, тем менее разовьется из нея рыбы. Удовлетворяет ли рациональному рыбному хозяйству постановка речнаго промысла омуля в реках — притоках Байкала? К сожалению, этого нет. Весь промысел заключается в том, чтобы как можно больше захватить омулей. Ко времени руннаго хода собираются к устьям реки промышленники в огромном числе и не одна тысяча народа занята ловлею омуля различными снарядами, между которыми первое место занимает речной невод. Если иметь в виду только лов, дозволенный существующими правилами для осенняго рыболовства в реках Верхней Ангаре и Селенге, то можно видеть, сколько препятствий принятые способы ловли представляют омулю на пути к нерестовым местам. В Верхней Ангаре, достигнув меж дозволеннаго лова, отстоящих на две версты от устья, руна омулей должны миновать пять или шесть неводных тоней; эти тони расположены одна возле другой, на каждой стоит около десятка неводов и во время руннаго хода все невода поочередно закидываются и при том так, что река постоянно заграждена ими и это продолжается во все время руннаго хода. В Селенге такой скученности неводов нет, около меж расположены только две тони (Суворовская и Братская), а затем на несколько верст идут места неудобныя для неводьбы, но за то промышленники, как только руна пройдут первыя тони, спешат со своими неводами вперед и обогнав омулей, встречают их опять на верхних тонях своими неводами. Кроме прямаго влияния на уменьшение омулей путем вылавливания их пред временем нереста, речной промысел оказывает много препятствий размножению косвенным путем. Так при входе в Селенгу омули задерживаются сетовщиками; как велико это препятствие, можно судить по количеству сетей, употребляемых при этом лове; длина их по умеренному разчету около 30 тысяч сажен т. е. около 60 верст. Такое количество сетей, выкидываемое ежедневно по нескольку раз против устья Селенги и сравнительно
34
на небольшом пространстве, не может не задержать рыбу хотя на некоторое время от входа в реку и тем нарушить естественный порядок рунных ходов. С другой стороны и вошедшая в реку рыба и избегнувшая так или иначе угрожавших ей сетей и неводов, истомляется в борьбе с течением, так как почти во всякой заводи, т. е. тихом месте, где рыба могла бы отдохнуть, поставлены разныя ловушки промышленников-одиночек, а истомившись, рыба выметывает икру, где попало; между тем при нормальном порядке она вошла бы в реку дальше от устья и оставила бы икру в более подходящих условиях для развития потомства. Тысячи народа на неводных тонях, ожидая руннаго хода, нисколько не стараются о соблюдении тишины, что тоже имеет неблагоприятное влияние на ход рыбы. На Селенге мне разсказывали следующий факт, замеченный промышленниками. Омули подойдя к межам, за которыми их ожидают промышленники, ложатся в ямы и лежат там несколько дней, так что в жабрах их заводятся какие-то черви; так как это явление повторялось из года в год, то по просьбе промышленников межи были перенесены ближе к устью, но и здесь повторилось тоже самое; подходя к первой тоне, омули ложатся на дно и как-бы не решаются пуститься в дальнейший путь мимо становищ промышленников. Этот факт объясняется легко, если мы допустим, что рыба боится шума, который производят артели неводчиков, ожидающих руннаго хода. В Норвегии, говорят, запрещается не только шум около берегов в период метания икры рыбою, но и благовест в церквах прибрежных селений для того, чтобы не пугать рыбу.
Как губительна постановка речнаго промысла, сознают и сами промышленники. Практик в этом деле Пежемский еще в начале пятидесятых годов писал, что «вероятно не многим из нея (рыбы — омуля) счастливцам удается не то что возвратиться в Байкал, но исполнить даже назначение природы» (выметать икру). Случайный наблюдатель речнаго промысла в р. Верхней Ангаре,
35
Радде, полагает, что главнейшая причина убыли рыбы в Байкале — «сам человек в своем грубом поведении или безумном пренебрежении законов природы».
Радде для обезпечения рыболовства в Верхней Ангаре считал достаточным запретить промышленникам лов рыбы с 1-го августа по 1-е октября в самых устьях реки и пред ними на протяжении двух верст, как в самый Байкал, так и вдоль берегов его. Это предложение, которым руководствовались при составлении в 1872 году существующих ныне правил рыболовства в Верхней Ангаре, однакоже недостаточно, — только полное запрещение речнаго промысла во время руннаго хода в рр. Верхней Ангаре и Селенге может при сравнительно небольших потерях для рыбной промышленности обезпечить рыбную производительность Байкала. Подобныя узаконения существуют в России. Так, напр., в заключенной со Швецией конвенции ясно определяются все меры и способы к ограждению пограничной реки Торнео от ловли рыбы лососевой породы в то время, когда эта рыба заходит в реки для метания икры. Введение подобных правил на Байкале не может вызвать большаго ущерба рыбопромышленности. Потеря речной ловли омуля может замениться промыслом в самом Байкале во время августа и сентября. В настоящее время морской промысел оканчивается около 20-го июля и только в последнее время иные промышленники стали продолжать его до 1-го августа. По окончании этого срока промышленники спешат в реки, где ожидают руннаго хода. С закрытием-же речнаго промысла, морской промысел будет продолжаться до октября, следовательно ловле в Байкале будет посвящаться вдвое более времени, чем посвящается в настоящее время. Естественно ожидать, что и уловы омуля возрастут если не вдвое, то уж во всяком случае, промышленники наловят столько, сколько сейчас добывают в реках. Между промышленниками распространено мнение, что они оканчивают промысел в Байкале в то время, когда омули перестают уже появляться у берегов, но это мнение
36
не имеет основания ни в самом ходе развития промысла, ни в настоящем его состоянии. В пятидесятых годах оканчивали морской промысел около 1-го июля, а в настоящее время оканчивают его около 20-го июля или 1-го августа. Очевидно, что окончание промысла в самом Байкале обусловливается совсем иными соображениями. С другой стороны, ольхонские буряты производят промысел весь год, прекращая его только тогда, когда Байкал недоступен — поздней осенью. Этот факт указывает на то, что омули в Байкале есть всегда и что они не все идут в реки для метания икры; на это последнее обстоятельство указывал и Георги. Таким образом, потеря в количестве общаго улова омуля по запрещении речнаго промысла может быть возмещена за время продолженнаго периода морской ловли.
Введением запрещения речнаго промысла можно достигнуть, кроме обезпечения рыболовства, благоприятных результатов в положении рабочих, нанимаемых для работы на неводах, и в положении крестьян, занимающихся осеннею ловлею омуля в р. Селенге. В положении рабочих в настоящее время особенно поражает неудовлетворительность жилищ и вообще отсутствие оседлости. С закрытием же речнаго промысла промышленникам не будет обременительно построить казармы для рабочих и разныя другия хозяйственныя постройки на тонях, так как тогда весь рыболовный период с мая до октября рыбаки будут жить на одном месте.
Что касается крестьян селений бывшей Ильинской волости, расположенных в широкой дельте Селенги, то положение их было-бы далеко лучше, еслиб не существовало речнаго промысла. Ожидая в Селенге рыбы, крестьяне, как я сказал уже выше, теряют время уборки хлеба и вообще мало заботятся о своем хозяйстве, надеясь на счастливую ловлю омулей в Селенге; экономическое положение их год от году ухудшается, так как надежды их на рыбу в последнее время не оправдывались. С за-
37
крытием речнаго промысла они должны будут обратиться к более надежному, хотя и к менее легкому труду земледельца. Я не считаю себя в деле рыбопромышленности компетентным настолько, чтобы рекомендовать меры, какими можно достигнуть закрытия речнаго промысла; я могу только сказать, что наиболее целесообразный способ для того могут указать сами промышленники. С этой стороны рыбопромышленность Байкала находится в благоприятных условиях, потому что ею владеют преимущественно немногия крупныя фирмы; представители этих фирм могли бы составить рыбопромышленное товарищество и взять в исключительную аренду Верхнюю Ангару, что будет стоить 1000 р. в год, под условием установить правильный надзор за тем, чтобы никто не ловил в ней омуля в период метания им икры. Полная свобода, предоставленная размножению омуля в Верхней Ангаре, не замедлила-бы сказаться через два-три и самое большее четыре года увеличением уловов в пределах распространения ангарского омуля; это увеличение заставило-бы и селенгинцев подумать о прекращении речнаго промысла.
В заключение я изложу те положения относительно омуля и добывания его, развитие которых составляло преимущественную цель моего сообщения:
1) Существование омуля в Байкале связано с более значительными притоками этого озера; они приносят материал для развития животных, составляющих пищу омуля, они-же служат местом размножения этой рыбы.
2) Количество омулей в Байкале уменьшается.
3) Причина этого — существование речнаго промысла, препятствующаго размножению омулей.
4) Для поддержания рыбной производительности Байкала необходимо ввести правила, охраняющия омуля в период его размножения.
38
5) Главное из таких правил — закрытие речнаго промысла — может быть достигнуто без ущерба рыбопромышленности, увеличением времени, посвящаемаго ловле омуля в самом Байкале.
Не желая утруждать излишними подробностями слушателей, я не обратил их внимание на обмеление устьев Селенги, как на причину, могущую вызывать уменьшение запаса омулей в Байкале. В бытность свою на Селенге я не слышал подобнаго мнения от тамошних промышленников, а имеющияся по этому вопросу данныя считал не настолько важными, чтобы говорить об них; между тем, как при самом докладе, так потом и в местной печати («Восточное Обозрение» № 19 1888 г.), было указано на существенное значение обмеления притоков Байкала в ежегодных передвижениях омуля из озера в реки; вследствие чего не могу не изложить здесь некоторых данных, касающихся этого вопроса. Селенга при своем устье разделяется на много рукавов и несет огромное количество песка и ила, которые, осаждаясь в рукавах при замедлении течения и в самом Байкале при отстаивании воды, весьма естественно, делают как самые рукава, так и прилегающую к ним часть озера все мельче и мельче. Особенно значительно передвижение твердаго материала Селенгою во время ея разливов, которые бывают очень часто, так как уровень этой реки изменяется при весеннем таянии снега, при осенних дождях, а также и при таянии снегов на горах летом. При разливах Селенга становится крайне капризною и наносит значительный вред хозяйству жителей: забрасывает илом покосы и поля, отрывает значительные участки земли от берегов, пролагает новые рукава, портит «дресвы» (речныя тони) тем, что наносит на них валежник, колоды и пр. Подобное разрушительное действие Селенги зависит частию от быстроты ея течения, частию от рыхлости пород, составляющих берега рек, а равно и всю дельту ея. Главных рукавов Селенги, из которых каждое называется устьем, различают шесть: Шаманка, Харауз, Галутуй, Средний,
39
Колпинский и Северный. Отделив от себя около Чертовкиной несколько рукавов, дающих восточныя устья (четыре последних), Селенга идет далее к Байкалу в одном русле и только в 6 или 8 верстах от него разделяется на два рукава: Шаманку, в которой находится пристань, где зимуют селенгинские пароходы, и Харауз, единственный из рукавов Селенги, не закрытый со стороны Байкала песчаными отмелями, называемыми Лопатками; в нем находится Усть-Селенгинская пароходная пристань, через него-же поднимаются в Селенгу омули. По этой последней причине крестьяне, как мне разсказывали на Селенге, не дали своего согласия на устройство здесь пристани, а указали для нея место в Северном устье, чрез которое обыкновенно омули не поднимаются, хотя в 1883 году они прошли в Селенгу именно этим рукавом. Морские пароходы (Байкальские) не доходят до Усть-Селенгинской пристани; этому препятствует находящаяся против устья Харауза в Байкале мелководная полоса, которая однакоже вполне доступна для речных пароходов, так как глубина ея, по словам судовщиков, не бывает менее семи четвертей аршина; ширина этой полосы не значительна, — находясь при устье Харауза, я ясно видел рыбаков, производящих запретный лов сетями, что возможно на глубине далеко превосходящей семь четвертей. Пароходство по Селенге до Усть-Селенгинской пристани производится безпрепятственно; проплыв два раза Селенгу от Чертовкинскаго селения до устья Харауза на лодке и на пароходе, я нахожу крайне странным сообщение Сельскаго (Вест. Имп. Русс. Геогр. Общ., 1853 г., кн. IV) о том, что крестьяне Ильинской волости расчищали Селенгу для хода омулей, на самом деле доступную не только для рыбы, но и для судов, и пароходов. Ошибка Сельскаго состоит в том, что он неверно объяснил ежегодныя расчистки вышеупомянутых «дресв», которыя пред ходом омуля с большим трудом освобождаются рыболовными артелями от карч и валежника, нанесенных водою и препятствующих неводной ловле; такия расчистки не имеют ни-
41
какого отношения к обмелению реки, хотя могут оказывать большое влияние на улов рыбы; не расчисти рыбаки тони, они при первом же закидывании неводов порвали-бы их, не поймав ни одной рыбы, и на оборот, — чем тщательнее произведена расчистка тони, тем увереннее работают рыбаки, тем дальше в реку они могут выметать невод и тем больше захватят рыбы.
Обмеление устьев рек может оказывать вредное влияние на ход рыбы по двум обстоятельствам: или мели становятся на пути рыбы таким препятствием, которое заграждает для нея доступ в реку; или река, задерживаемая мелями и, разливаясь широко, течет настолько медленно, что рыба не может разыскать входа в реку, так как не может чувствовать столь медленнаго течения. Первое обстоятельство не может иметь значения в р. Селенге; с одной стороны, большая часть проходных рыб, пробираясь к нерестовым местам, преодолевает нередко небольшие водопады и пороги; рыбы идут вверх по реке и по таким мелким местам, где вода не может прикрывать их тела, так что спинной плавник выставляется из воды; с другой стороны, Селенга в своем нижнем течении представляет настолько глубокую реку, что по ней, как сказано выше, свободно ходят суда и пароходы, а наиболее мелкия места не менее семи четвертей аршина. Что касается втораго обстоятельства, то оно также не может оказывать вреднаго влияния на ход рыбы. Селенга впадает в самой узкой части Байкала (всего 20 верст, по Черскому), и потому не может не оказывать массой приносимой воды влияния на передвижение воды в самом Байкале и тем делать заметным свое присутствие в озере на более или менее значительное разстояние от своего устья. И действительно, местные рыбаки знают, что около Боярской станции, верстах в сорока от устья Селенги к югу, существует течение воды в Байкале; выкинутые невода имеют постоянно поступательное движение вдоль берега; это движение должно быть расчитано башлыком, в противном случае невод вынесет из
41
пределов тони и насадит его на колоду или камень. Местным рыбакам известно также, что омули, находясь еще в Байкале, могут различать не только Селенгинскую воду, но и Удинскую, смешивающуюся с Селенгинской в разстоянии 150 верст от Байкала; Удинской воды омули не любят, говорят рыбаки, и когда прибыль воды в Селенге зависит от разлива Уды, то омули не идут из озера в реку. Все эти данныя, мне кажется, настолько убедительныя, что заявлять о гибельном влиянии обмеления Селенги на запасы омуля в Байкале пока нет основания.
42
ПУБЛИКАЦИЯ: Сабуров Н.Н. Об омуле и о состоянии рыбопромышленности на Байкале // Известия Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества, т. XIX, № 5. Иркутск, 1889. С. 1-42.