Сабанеев Л.П. Заметки московского рыболова

I

Зимний сезон 1888/89 г. — Ловля на поддев

 

Весьма распространенное мнение, что под Москвой рыбы очень мало и удить ее не стоит, совершенно неверно. В Московской губернии и даже в ближайших окрестностях столицы есть где половить, и рыбу удят, конечно по временам, пудами. Из озер можно, например, указать на классическое Сенежское, славящееся баснословным обилием окуней и щук. В 1885 г. в августе здесь мною поймано в одно утро 49 щук от 3 до 7 ф.; в прошлом году, на второй день пасхи 1888 г., поймано мною 2½ пуда окуней до 3 ф. весом, а 29-го мая того же года даже 3½ п. На Москве-реке в черте самого города тоже весною и осенью бывают баснословные уловы, и рыбы, правда б. ч. мелкой и средней, несмотря на варварское истребление мелочи, в низовьях реки и в самом городе, где лов неводами и другими снастями запрещен с 1886 года, больше, чем во многих других русских реках. Причина тому — необыкновенная кормность Москвы-реки, обусловленная массою нечистот и вообще органических веществ, даваемых столицей. Часть этих веществ непосредственно потребляется рыбою, главная же масса отлагается в речных заводях в виде ила и служит местообитанием мириадам мотыля — главной осенней и зимней пищи как мелкой, так и крупной рыбы. Правда, бывают случаи, что много рыбы, обыкновенно во время летних жаров, чумеет и снет от спускаемых контрабандой вредных веществ с фабрик, но такие случаи редки, потому что ядовитых веществ для рыбы гораздо менее, чем обыкновенно думают и (они) не имеют большого значения.

Доказательством обилия рыбы в Москве-реке служит оригинальный способ зимней ловли — так называемое багренье, или ловля на жудцев (выговаривается «на поддёв»). Эта ловля на крючки без насадки практиковалась уже много лет назад при устье Пахры, близ с. Мячкова, у известной Зеленой мельницы, куда рыба собиралась на зимовку. Багрили здесь преимущест-

435

венно судака, как наиболее ценную рыбу, при помощи больших крючков, приделанных к небольшим палочкам. Как только заметят показавшегося судака, который шел обыкновенно берегом, местные удильщики-промышленники, ловящие здесь изо дня в день ерша, становящегося в устье на зимовку такими густыми массами, что нередко выгоднее его ловить также без насадки, бросают кобылки, берут свои багорчики и занимают по обоим берегам уже готовые лунки. Так как вода в устье очень чистая (что и привлекает рыбу), то багрят не на ощупь, а на глаз, для чего ложатся на живот, закрываются от света рогожей или другим каким отрепьем и, опустив багор в воду, дожидаются прохода судака, который идет очень тихо. Как только он покажется, осторожно подводят крючок под брюхо (собственно под грудь) и вытаскивают рыбу на лед. Таким способом во время хода здесь ловят по нескольку сот судаков в день весом до 10 ф. и более.

Запрещение ловли неводами и вершами в участке Москвы-реки, принадлежащем городу, дало возможность московским удильщикам ловить на поддев еще в другом месте зимней стоянки москворецкой рыбы, именно на яме у Большого Каменного моста. Для того чтобы уяснить значение этой местности, надо иметь в виду, что яма эта занимает (влево от моста до устья Неглинки) пространство около полу десятины достигает глубины 15, даже 17 аршин, а прежде, пока не затонула здесь большая барка, теперь занесенная илом, говорят, даже 30 аршин, и имеет очень много ключей, открывшихся, впрочем, в последнее время. Затем немного выше (с полверсты) находится Бабьегородская плотина, не разбирающаяся на зиму, подобно нижележащим плотинам, а около нее — незамерзающие зимою каменистые перекаты.

Таким образом, с ноября по март, незадолго до водополья, когда разбирается и городская плотина, рыба нижнего течения Москвы-реки и даже Оки может подниматься по реке до города, а весною, с марта до мая, до самых верховьев. Ход рыбы начинается осенью, среди зимы ослабевает и даже временно прекращается и снова усиливается в феврале и марте. Таким образом, яма у устья Неглинки составляет естественный зимний садок, всегда битком набитый рыбой. В прежние времена, когда река сдавалась думою, здесь в одну тоню, несмотря на глубину и неровности дна, брали до 300 пудов рыбы; теперь же вся рыба вылавливается на голые крючки — на поддев.

Ловить этим способом начали еще в январе или феврале 1888 года, слишком поздно, так что рыбы поймано было немного. Но прошлая холодная зима и толстый лед на реке были причи-

436

ною очень раннего залегания всей рыбы и прекращения всякого клева. Рыбы было много, но она почти вовсе не брала с конца ноября, и гораздо чаще ее вытаскивали за бок. Это заставило переменить тактику и обыкновенные (мотыльные) крючки заменить якорьками. Якорьки эти редко привязывались по одному, а больше по два (на двойчатке из щетины); позднее якорьки и двойники стали привязывать и выше, а некоторые багрильщики явились с целыми снастями в виде напаянных на проволоку (или три в виде пирамиды) десятков крючков. На такие «машины» вытаскивали сразу по нескольку рыб.

Ловля на поддев началась собственно с первых чисел декабря. Весть об удаче первых багрильщиков, ловивших по пуду рыбы и больше, быстро разнеслась по городу, и через несколько дней на яме было уже пробито сотни две луноки на них ловили денно и нощно, конечно меняясь от 50 до 100 человек, смотря по погоде, кроме зевак. (Днем здесь всегда стояла целая толпа; ловили даже люди, никогда не бравшие удочки в руки, и очень немногие уходили без рыбы.) С лишком три месяца яма была сборным пунктом и чуть ли не единственным местом ловли всех московских рыболовов. С моста и набережной было очень странно видеть десятки людей, стоящих и сидящих на льду и методически махающих то правой, то левой рукой короткими можжевеловыми удильниками.

По самому скромному расчету, в день вытаскивали 5—6 пудов, а так как ловля на поддев продолжалась до средины марта, то, без сомнения, было поймано более 500 пудов рыбы. Немалое количество рыбы, плохо задетой, срывалось с крючка и, получив тяжелые раны, снуло тут же в яме, всплывая потом в лунках. Гибла таким образом больше мелкая рыба, крупная же в большинстве случаев выхаживалась, поправлялась, по крайней мере таковой не всплывало. Перед вскрытием реки трупами снутой рыбы, издававшей зловоние, усеяны были протаявшие места бывших лунок, и тучи ворон заменили все еще порывавшихся на яму рыболовов, которых не пускала полиция.

Этот способ ловли — «не ходи мимо», — очевидно, гораздо истребительнее какого бы то ни было уженья, так как много рыбы погибает совершенно напрасно, но запретить багрение вряд ли можно, так как оно не противузаконно, да к тому же его иногда довольно трудно бывает отличить от обыкновенного уженья. Всего лучше было бы уничтожить багренье косвенным путем, запретив вовсе зимнюю ловлю на яме. Сделать такое распоряжение городская управа имеет полное право, а полиции нетрудно будет привести это распоряжение в исполнение. Правда, есть повыше (около купальни Смирнова, по правому берегу) еще

437

глубокое место (до 6—7 арш. глубины), на котором багрили довольно успешно, но здесь, конечно, не поймано и сороковой доли того, что было взято на яме.

Как во всех глубоких ямах, воду здесь вертит и течение очень изменчиво; грузило требовалось довольно тяжелое (до величины пули 20-го калибра), а удильник грубый и жесткий. Крючки (якорьки) брались большею частью соответствующие 1—5 №№, лески волосяные, от 6 до 12 волос, так как шелковые примерзали к лункам и смерзались. В сильные морозы, во время которых ловля на поддев не прекращалась, хотя и была менее добычлива, так как рыба в такие дни не бродила, а стояла неподвижно, можжевеловые шестики и кончики китового уса (употреблявшиеся немногими рыболовами) ломались при подсечке, необходимо сильной, и потому одним из охотников, И. В. К., были введены в употребление хлысты (оплетенный тонким ремешком камыш) вставленные в деревянную рукоятку.

Главная масса рыбы, пойманной на поддев, средним числом была около полуфунта. Больше всего (около половины) ловилось плотвы от ¼ ф. до 1 ф., изредка до l½—2 ф., затем шел подъязок (около фунта), елец, подуст, голавль, окунь, подлещик, щурята. Щук было взято несколько десятков от 3 до 7 ф.; большие же срывались и уходили; также было забагрено несколько десятков лещей (самый крупный вытянул 8 фунтов) и несколько десятков некрупных шересперов от 1 ф. до 5-ти. Наконец какими-то судьбами попался соменок в 9 фунтов. Язей и крупных голавлей (более 2 ф.) ловили мало, а пескари и ерши, кажется, совсем не ловились, быть может потому, что они придерживаются самого дна. Большая часть крупной рыбы срывалась с крючков и уходила, чем и объясняется небольшой процент пойманной сравнительно с мелкой. Главное препятствие при вытаскивании крупной рыбы заключалось в узкости лунок; рыба же поддевалась в большинстве случаев за бок и, конечно, не могла никак пройти в отверстие; приходилось его расширять, а тем временем рыба успевала сойти или перерезать об закрайки леску. В довершение всего, крупная рыба, ходя на кругах, зачастую попадалась на якорек ближайшего рыболова, и задача ее извлечения на свет божий еще более осложнялась. Кстати, было бы весьма полезно взамен утомительного, медленного и трудного пробивания льда пешней попробовать сверлить лед особым, приспособленным к тому сверлом. Надо будет этою же зимою попробовать привести в исполнение эту идею, впрочем, кажется, не новую.

Необыкновенный и совершенно неожиданный успех багренья и новизна этого способа ловли в связи с плохим клевом рыбы минувшей зимою отвлекли большинство коренных зимних удиль-

438

щиков от уженья. Ловили только в начале зимы на мотыля преимущественно подъязка, эту главную рыбу Москвы-реки, затем налима. Ерша было мало, и его ловили больше у Воробьевых гор. Вообще уженье было незавидное — рыбе было душно и не до еды.

Об уженье нынешней весною до следующего раза.

 

II

Весеннее уженье. — Ловля подъязка на поплавок

 

Незадолго до вскрытия Москвы-реки Бабьегородская плотина разбирается, и рыбе, уже сошедшей с своих зимних становищ, открывается свободный ход — от устья до верховьев реки. Нижележащие плотины (семь), как было сказано, разбираются еще поздней осенью.

Само собой разумеется, много рыбы с низовьев Москвы-реки и даже Оки успевает подняться выше Бабьегородской плотины, особенно во время половодья, но участок реки от Каменного моста до плотины имеет такие разнообразные течения, глубину и дно, что составляет одно из лучших мест для нереста всех пород рыбы. Главным образом привлекают последнюю сваи под Каменным мостом — остатки прежнего деревянного моста и каменистые перекаты ближе к плотине. Здесь потому задерживается большое количество рыбы.

Минувшей весной уженье на Москве-реке, как почти всегда, качалось с середины апреля, как только вода сильно пошла на убыль и прошла вторая, так называемая «земляная» вода, характеризующаяся обилием пузырей и даже пены. Первое время по обыкновению ловили выше места плотины у водоотводной канавы, где течение всего тише, — на донную взакидку с тяжелой пулькой, на выползки. Ловился (днем и ночью) преимущественно подъязок, частию налим; на первое время лов был очень скуден; весьма немногие, самые опытные, москворецкие рыболовы ловили около десятка подъязка. Но и позднее, когда у быков Каменного моста, по выражению oxотников-удильщиков, показался нос и вода сбыла настолько, что можно уже было стоять на лодке около берегов, язь, даже выметав икру, почему-то брал на выползка довольно плохо.

Зато трудно себе представить, какая масса подъязков около фунта весом и некрупного язя (до 4 фунтов) была поймана в конце апреля и в первых числах мая на муравьиное яйцо. В какие-нибудь две недели с небольшим от устья Неглинки до устья Яузы поймано было не менее 150 пудов этой рыбы — самой

439

многочисленной в нашей реке. Москва-река — царство язя, как Клязьма и Пахра — голавля и налима, и мало найдется таких рек, где бы ловилось столько подъязков-трехлеток, впервые выметавших икру. Крупные язи, более пяти фунтов, попадаются очень редко, но в верхнем и нижнем течении Москвы-реки, где на удочку ловят сравнительно мало, такие экземпляры не составляют диковинки, а изредка выуживают (на донную) и 8-, даже 10-фунтовых язей. Очевидно, крупный язь ведет почти оседлую жизнь и вряд ли поднимается выше ближайшего нерестилища.

Оказалось, что весь язь и подъязок, выметавший икру (еще в средине апреля) в пределах города, собрался у устья Яузы, без сомнения, на жировку, так как этой речкой вносится масса органических веществ. На выползка рыба, однако, и здесь брала плохо, но зато ловля на поплавочную удочку превзошла ожидания. Достаточно сказать, что первые дни очень многие ловили по полусотне, около l½ пудов. Были случаи улова и до ста штук, т. е. почти трех пудов.

Ловили главным образом на муравьиное яйцо, только позднее, когда вода в Яузе убыла и язь поднялся выше, он брал очень хорошо и на красного навозного червя, хоть преимущественно только ниже устья Неглинки. Независимо от насадки москворецкое уженье на поплавочную удочку с лодки (а не с берега) резко отличается от обыкновенного уженья в тихой или стоячей воде и представляет некоторые особенности, так что заслуживает более подробного описания.

Москворецкое уженье на поплавок, в сущности, есть упрощенное ноттингемское. В обоих случаях выбирается место с ровною глубиною, которое тщательно вымеривается, и насадка плывет почти у дна на значительном расстоянии по течению. Разница только в том, что ноттингемский способ требует катушки с длинной, конечно, шелковой, леской, а потому поплавок может быть отпущен от лодки хоть на сто шагов. При москворецком методе уженья катушка не употребляется, леска должна быть непременно 3—4-х волосная, которая легче самой тончайшей шелковой, не так тонет и легче перезакидывается и редко превышает длину удилища (4 арш.) более чем в 4 раза. Я сам ловил ноттингемским способом, но нашел его менее удобным, чем местный. Во-первых, очень крупной рыбы, для которой бы понадобилась катушка, в Москве-реке нет, а на хорошую охотницкую 4-х волосяную леску умелый и хладнокровный рыболов поймает и крупную, если только крючок соответствует величине рыбы. Во-вторых, здесь нет ровной глубины и на 50 аршин, да притом и на 30 шагов не всегда и не всякий может увидеть надводную часть поплавка, которая должна быть не более

440

полудюйма. Отпустив поплавок далеко, даже аршин на 20, шелковую леску приходится частью наматывать, так как иначе ее с поплавком не перебросишь, а это скучная канитель, на которую уходит много дорогого времени. Совсем другое дело с не очень длинной волосяной леской: отпустить ее насколько позволяет pyкa, поплавок, увлекаемый течением, засосало под воду, легкое движение кисти — и он снова у самой лодки. Да спрашивается, зачем ловить далеко от себя, когда вода еще довольно мутна и рыба берет у самой лодки, вообще около того места, где брошена привада.

Так как постоянно приходится перезакидывать леску, то удилище для речной ловли на поплавок обязательно должно быть легко, а потому и не очень длинно. Обычный вес его около ½ фунта, а длина не более 4 аршин. Одни из москворецких рыболовов употребляют двухколенные ореховые шестики, другие такие же или цельные можжевеловые. В последнее время начали входить в употребление цельные тростниковые, года два появившиеся на выставках и в магазинах Глазунова и Гинкеля, но узловатость этих удильников при всей их легкости (около ¼ ф. при 4—5-арш. длине) много мешает перезакидыванию длинной лески, особенно в ветреную погоду. Только позднее, уже летом, когда начался клев подуста, удильники из этого тростника, выправленного на огне и совершенно прямого, с слегка опиленными узлами, вернее — закругленными подпилком, по моему почину начали вытеснять все другие. Большинство членов общества любителей рыболовства, ловящих на Москве-реке днем, имеют теперь эти удильники. Большею частию последние окрашены, для чего с них снимается верхняя кожица.

Весьма немногие москворецкие рыболовы ловят на шелковые лески, и то большею частию за неимением хороших волосяных. Хорошую 3—4-волосяную леску действительно надо плести или сучить из отборнейшего волоса самому или знающим мастерам и платить им дороже, чем за шелковую, — не менее 2 коп. аршин. Хороший ровный, эластичный и блестящий волос, особенно белый, от которого требуется и прозрачность, встречаются гораздо реже, чем думают. Качество волоса, впрочем, несколько улучшается кипячением его в молоке.

Поплавок обыкновенно осокоревый[1], а магазинные пробочные

441

и из иглы дикобраза, также перяные, не в ходу, отчасти потому, что дороги, а отчасти потому, что они и не имеют очевидных преимуществ перед первыми. Близорукие, однако, иногда красят верхушку поплавка белилами. Размеры поплавка сообразуются с силою течения, отчасти глубиною (на глубоком месте легкий поплавок становится уже в значительном отдалении от лодки), но вообще он редко бывает менее вершка и более ½ при толщине от карандаша до мизинца. Способ прикрепления лески к поплавку совсем другой, чем в обыкновенных продажных пробковых, где она соединена вверху и внизу: осокоревые поплавки на течении не имеют вверху перяного колечка, и леска прикрепляется снизу поплавка или при помощи 2—4 петель, если поплавок с шишечкой, или обыкновенной петлей-захлесткой, когда в нижний конец поплавка ввинчено такое же медное колечко, как и обыкновенных пробочных.

Тяжесть грузила зависит от величины поплавка, который должен быть огружен настолько, чтобы видна была малейшая поклевка — с тонким клевом, как говорится. Грузило — дробина или 2—3, а то кусочек расплющенного свинцу, прикрепляется обыкновенно повыше поводка, который бывает или из жилки, или из двух скрученных отборных конских волосинок. Последние предпочитаются потому, что жилки (при плохом уходе) скорее изнашиваются, сравнительно жестче и хрупче и трудно доставать тонкие, соответствующие леске. Известно, что поводок должен быть несколько слабее лески, иначе рыболов рискует вместо крючка с поводком лишиться сей лесы или большей ее части. Для того же, чтобы насадка шла ближе ко дну, на вершок или два повыше крючка прикрепляется самая легкая дробинка или кусочек листового свинца. Этот прибавочный груз называется иногда в шутку подпаском.

Что касается крючка, то для весенней ловли подъязка употреблялся большею частию 10 № или 9-й. Большинство ловило сначала на обыкновенные крючки Кирби, по потом очень многие стали удить на новые крючки Пеннэля (фабрики Бартлета), бронзированные, прямые, без изгиба, с колечком, отогнутым внутрь. Крючки эти, только что появившиеся в продаже (у Глазунова), действительно, одни из лучших — они чрезвычайно крепки, при средней толщине очень остры и навязывать их очень легко. Все эти удобства были причиною того, что крючки брали нарасхват, несмотря на их непомерно высокую цену (4 к. штука!) Я, впрочем, с не меньшим успехом употреблял (на жилках) крючки Sneck went без лопаточки и уаркеровские с игольным ушком. Как те, так и другие, по моему мнению, нисколько не уступают пеннэлевским.

442

Уженье производится всегда с лодки, причем при ловле в одиночку нет никакой надобности ставить лодку поперек течения. Такая постановка даже неудобна, так как требует более тяжелых камней. Как известно, москворецкие рыболовы редко становятся на камнях и еще реже на якорях, которые очень легко здесь засадить так, что и не вытащишь. В обоих, рыболовных обществах и у всех настоящих рыболовов приняты рельсы с отверстием от 30 фунтов до 1½ пуд. весом. Последние употребляются только весною на сильном течении, причем приходится иногда выпускать 20—25 аршин веревки. Кроме того, когда лодка стоит поперек реки, правильность течения нарушается и воду у лодки очень вертит. Опустив рельсу с кормы на длинной веревке, а потом другую с носа лодки отвесно, легче устоять на сильном течении, поплавок идет правильнее и удочку легче перезакинуть без опасения задеть за лодку.

Место для ловли, как сказано, должно иметь ровное дно, причем лучше, если последнее немного поднимается вниз по течению. Самая лучшая глубина — 2 аршина; при глубине же менее аршина и более 3-х уженье значительно затрудняется. Прежде всего вымеривают при помощи лота (кстати, у нас зовут его отмером, что гораздо правильнее) глубину впереди возможно дальше от лодки, и поплавок ставится таким образом, чтобы он при отмеривании весь погружался в воду; на небольшом течении лучше, если видна самая верхушка поплавка, но на быстрине, а также и на большой волне (крайне неудобной для этого способа ловли) приходится даже пускать леску с походцем на вершок. Язь, впрочем, не ползает по дну, подобно подусту, пескарю и ершу, и лучше всего, кажется, когда насадка (идущая с поводком всегда под более или менее тупым углом к подводной части лески от поплавка до грузила) плывет на вершок от дна.

Главная весенняя насадка — крупные муравьиный яйца (т. е. личинки, из которых выходят крылатые муравьи), которые насаживаются по 2—3 на крючок, причем стараются проколоть их сбоку, дабы не выпустить содержащейся в свежих яйцах белой жидкости. Темные яйца с уже развившимися в них насекомыми для насадки не годятся. В начале ловли эта насадка доставалась недешево — платили до 1 р. за фунт, а для притравы выбрали первое время сушеные. Мотыля для этой цели не употребляли, так как весной его почти не промывают. Без притравы же язь брал плохо, что и понятно: такая легкая притрава, как яйцо, приманивала рыбу, стоявшую на той же струе, быть может, за сотню и более сажен от лодки. Как и всегда, притрава смешивалась с глиной, вязкость которой соответствовала силе течения.

443

III

Вторая половина весны. — Уженье ельца. — Ловля голавлей и шересперов нахлыстом. —

Ловля шересперов плавом и на искусственную рыбку. — Весенняя ловля на других местах

 

Клев подъязка у Устьинского и Москворецкого моста продолжался с одинаковым успехом до тех пор, пока река почти вошла в берега и не заперли Перервинскую плотину, находящуюся в 18 верстах вниз по течению. Ниже Москворецкого моста течение почти прекратилось; к тому же вода Яузы сконцентрировалась и стала заключать в себе много вредных примесей — различных фабричных отбросов. Уже числа с 5-го мая язь стал подниматься к Каменному мосту и Бабьегородской плотине, и около того же времени начала попадаться на муравьиное яйцо плотва, выметавшая икру в 20-х числах апреля.

Некоторое время подъязков и язей ловили у устья Неглинки (ниже Каменного моста) на красненького, т. е. красного навозного червя. Сюда они регулярно приходили кормиться утром и вечером и сначала, пока еще не поправились после нереста и когда вода была еще мутная, брали очень жадно. Замечательно, что ловля и позднее, уже летом, шла всего успешнее в банные дни, когда из Неглинки текла мыльная вода, которая несомненно привлекала рыбу. По замечанию рыболовов, язь особенно охотно идет на мыльную струю. Уженье у Неглинки, не особенно привлекательное по миазмам, несущимся из трубы, в которую заключена эта речонка, отличается от описанного выше, кроме насадки, требующей более крупного крючка, еще тем, что поплавок отпускался недалеко от лодки по причине неровной глубины и неверного течения. Поэтому здесь зачастую приходилось ловить навытяжку, т. е. подсекать, когда рука с удилищем совсем вытянулась, поплавок начинает засасывать, а насадку приподымает течением. Если бы не довольно крупные крючки (№ 5—7), то много рыбы покрупнее уходило бы с рваными губами и оторванными поводками и лесками, так как при первом порыве поддать ей нечего, а на 3—4-волосную леску, уже растянутую прежде пойманными рыбами, особенно рассчитывать нечего.

Сколько помнится, Перервинскую плотину окончательно заперли к Николину дню, а Бабьегородскую — к 20-му мая. В прежние года последнюю ставили всегда в июне, почему значительная часть рыбы успевала исподволь подняться выше и уходила из пределов города. На этот раз ее перехватили ранее, чем она перешла плотину, и масса язя, подуста, ельца и плотвы,

444

к счастию рыболовов-охотников, осталась в районе между Москворецким мостом и плотиной. Особенно много залетовало рыбы ниже Каменного моста по глубоким местам — у Иордани, у купален Смирнова и городской; у самой плотины держалось много подуста, который тут же на камнях и метал икру, голавли, шересперы, и появились даже крупные карпии, которые, судя по всему, тоже нерестились здесь в конце мая или, вернее, в начале июня. Карпии появились у нас в Москве-реке с года коронации[2], и в этом году и следующем здесь ловилось и неводом и на удочку множество мелочи вершка по 3—4, которая шла в продажу и считалась за карася. Позднее, в 1885 году, мелочи уже не стало заметно, но начали попадаться довольно крупные карпии, до 4 фунтов весом, причем, конечно, при тонкости москворецких снастей вряд ли доставалась одна рыба из трех подсеченных. По всему вероятию, карпии попали в Москву-реку из какого-либо подмосковного пруда, прорвавшегося весною, едва ли не из пруда Мещанского училища, в большое половодье 1881 или 82 года заливавшегося Москвою-рекою. В нынешнюю весну поймали 3—4 некрупные карпии и вряд ли столько же позднее, вплоть до осени.

Вторая половина весеннего рыболовного сезона началась с закрытия Перервинской плотины, а кончилась, когда вода окончательно сбыла и пришла в межень, и заключает в себе почти весь май. Этот период характеризовался главным образом ловлею ельца, голавля, шереспера и началом клева подуста, который стал, впрочем, брать как следует уже позднее, в июне.

Ельца весною было сравнительно немного и попадался некрупный, не больше 4 вершков, т. е. двухлеток. Ловили его частью на поплавок, частию на пробочку, на муравьиное яйцо и опарыша, но вряд ли взято за это время более 10 пудов. На двойчатку ловить не стоило вовсе, так как парами елец попадался редко. Брать он стал, как и всегда, после Николина дня, когда уже установился на местах и вновь собрался в стайки, которые после нереста (в апреле), по-видимому, рассеиваются. Отлагая описание ужения на пробочку, этого весьма добычливого способа ловли на быстром, неглубоком и неровном месте, до следующего раза, замечу здесь только, что язь и подъязик против обыкновения почти не брали на перекате и у свай Каменного моста и на пробочку их ловили здесь уже много позднее. Необычное явление составляет тоже плохой клев ельца да вообще всякой бели на опарыша. Кстати, нельзя не упомянуть о том, что у нас лучшим опарышем считается выведшийся на рыбе, а не на печенке, хотя последний бывает много крупнее, рыба берет на первого гораздо жаднее. Обыкновенно опарыш

445

для ловли сохраняют в коробке с отрубями, в которых он теряет свой неприятный запах и скоро вырастает. Как насадка это одна из лучших, и трудно найти другую, которая бы держалась прямее на крючке. Я и другие ловили ельца, а позднее и подуста на муравьиные яйца (2—3 крупных) с 1—2 опарышами, и рыба очень редко срывала последних, так что не было надобности часто менять насадку, как при одних муравьиных яйцах.

Голавлей, как и всегда, ловилось весною сравнительно очень мало, по крайней мере, вдесятеро меньше, чем язей. Чаще они попадались на донную (на раковую шейку чаще, чем на выползка)[3], чем на поплавок, но всего больше голавлей, притом крупных, было поймано взабродку, на перекатах ниже плотины. Здесь ловили их нахлыстом, выбрасывая 10—15-аршинную волосяную леску поперек течения, сначала на прусака, потом на майского жука и шпанку (мясную муху), по 2—3 на крючке, в конце же мая и в начале июня — на так называемого тополевого червя — мохнатую гусеницу какой-то ночной бабочки, во множестве собираемую на листьях тополя. На эти же насадки еще чаще попадался язь и подъязок, особенно на шпанку и червя, у свай, что около Каменного моста; на муху же отлично брал на перекате и крупный елец, даже плотва. Изредка голавль брал и на живца, предназначенного для шереспера. Любителей ловли нахлыстом взабродку было, однако, немного, вряд ли более 8 человек, так как не особенно приятно стоять чуть не по пояс в холодной воде, хотя бы даже в непромокаемой обуви и штанах. Однако удивительно, что, несмотря на добычливость уженья нахлыстом, или, как здесь говорят, нахлёстом, никто из более состоятельных рыболовов до сих пор не завел себе подходящего костюма. Все наличные удильщики этим способом люди если и не совсем бедные, то выносливые настолько, что иногда ловят и на камнях вовсе без сапогов и никакого понятия о непромокаемой одежде не имеют. Ловля с берега нахлыстом возможна здесь только вечером, о чем далее, а на лодке трудно забрасывать, да и устоять на перекатах весной трудно.

Голавли крупнее 5 фунтов попадались по обыкновению очень редко, но и с меньшими при тонкой снасти (в 4 волоса) было немало хлопот, прежде чем они будут подведены к ногам. Все рыболовы нахлыстом сачка не имеют и берут совсем уже утомленную рыбу руками под жабры; только крупную они предварительно зажимают между ног. Прививок, т. е. тоненькую волосяную косичку аршина в 2 длины, привязываемую толстым кон-

446

цом к верхушке удильника, а затем к верхней части лески, употребляют только немногие, именно начинающие, так как с прививком, уподобляющим леску пастушьему кнуту, забрасывать гораздо легче. Впрочем, закидывание на быстрине и не требует такого искусства, как на слабом течении.

Шересперов от 3—5 фунтов весом до 10—12, во всяком случае, поймано было у Бабьегородской плотины никак не менее, чем крупных голавлей. Одним Васильем Гавриловичем, известным удильщиком нахлыстом, взято было здесь, а отчасти у Крымского моста не менее сорока штук, частию на живца, частию на черного таракана и майского жука. Ловили шереспера, как и голавля, больше ночью, т. е. зорями, и по утрам, на 6-волосную леску, которую В. Г., впрочем, уже заменил лескою из двух жилок. Несколько штук (4—5) поймано было на выползка ночью или вечером на закидную донную удочку.

С самой плотины никто никакой рыбы не ловил (кроме мелкого налима позднее), не столько из-за трудности доступа на нее, сколько по неудобству ловли с нее сравнительно с Перервинскою и другими плотинами, главным образом по всегдашнему отсутствию правильного течения.

Немало шересперов было взято другим известным москворецким рыболовом — машинистом Д. Д. Алексеевым, Последний ловит их совершенно иначе — с лодки, в одиночку, плавом. Районом лова был участок Москвы-реки выше Бабьегородской плотины до Воробьевых гор и даже выше. Способ этот имеет много общего с таковым же ловом щуки, уже описанным в журнале (1887 г.), но ловля производится не на ямах, а на перекатах — мелях, где, как известно, шереспер становится необыкновенно смелым и подпускает очень близко. Живец пускается всего на несколько сажен за лодкой, большею частию плывущей по течению и управляемой одним веслом.

Зато с Перервинской плотины в течение мая было взято до сорока шересперов, тоже от 3 до 10 фунтов. Все или почти все пойманы на искусственную рыбку с катушкой, совершенно необходимой при этом способе ловли. Как известно, первым начал ловить со шлюзов на искусственную муху известный московский рыболов Э. С. Бодло; в прошлом же году благодаря англичанину-рыболову Э. Ф. Робинзону, выписавшему для себя и многих товарищей-охотников массу рыболовных принадлежностей из Англии по крайне дешевым ценам, весьма успешно ловили в Перерве, на Песках и в Софьине (с плотин) на искусственных рыбок новейших фасонов, оказавшихся замечательно пригодными для ловли не только шересперов и щук, но даже язей. Рыбки эти металлические посеребреные или позолоченные,

447

внутри полые, с боковыми разрезами для поводков с якорьками, которых три. Снасть самая ядовитая, и рыбе небезопасно даже понюхать ее. Этот способ ловли требует подробного описания, а теперь скажу только, что удильники для нее большею частию употреблялись не очень длинные (около 4 арш.), английские складные, с кольцами, трехколенные, довольно жесткие (преимущественно щучьи), леска — шелковый снурок около 100 аршин длины и более, катушка большая, с трещоткой, вообще тормозом; так как ловля производилась на сравнительно умеренном течении и небольшой глубине, то всегда употреблялся поплавок довольно большого размера (красного цвета, так как под плотиной много пены), чтобы можно было отпускать его подальше.

Первое время, как только заперли Перервинскую плотину, ловля на искусственную рыбку шла так успешно, что многие самые заклятые враги английских удилищ и катушек в особенности обзавелись таковыми и начали величественно ходить взад и вперед по мосткам плотины, то отпуская, то подтягивая его к себе. Стоило только увидать кому бой шереспера, как сейчас же на плотине являлись 3—5 и больше рыболовов, которые, конечно, только мешали друг другу при обратном ходе и перепутывали снасти. Но чуть ли не каждый шерешпер, подошедший к плотине снизу, рано или поздно бывал пойман, и только позднее, уже летом, когда миновал жор этой рыбы, да и корму стало больше, шерешперы перестали брать вовсе. Немало было поймано здесь в мае на рыбку некрупного язя и даже подъязка. Попадались даже ельцы, вероятно очень любопытные. Щук, странное дело, кажется, не было здесь вовсе, но позднее их очень удачно ловили в Софьине и в Песках тем же способом. Всего успешнее бывала ловля после того, как спустят воду на несколько щитов, следовательно, когда усилившееся течение заставит крупную рыбу подняться снизу к плотине.

Что касается других способов ловли, товсе они прошлою весною применялись на Перерве крайне неудачно: взакидку на донную подъязок брал чуть ли не хуже, чем в городе, а на поплавок не брал вовсе. Замечательно, в самом деле: ни язь, ни елец здесь на муравьиное яйцо не берут и его не знают, и всякая притрава, кроме мотыля осенью, там совершенно недействительна, тогда как в Москве без притравы поймаешь только случайно: рыба привыкла ко всякой и очень набалована.

На Клязьме и Уче, по рассказам, недурно брал сначала налим, а позднее голавль; язей же здесь очень мало и (на Уче, по крайней мере) больше красноперов, т. е. помеси язя с шерешпером, которых немало, но ловятся на удочку редко. Голавлей удили на живца и раковую шейку, редко на майского жука.

448

На Пахре же (выше Ивановского и ниже Добрятинской мельницы, так как около г. Подольска рыбы почти нет) это главная, если не единственная, дневная насадка для голавлей в течение мая и июня, а ночью там они берут только на раковую шейку. Вообще там, где нет приречных огородов, капустных в особенности, выползок мало известен рыбе и она берет на него не особенно жадно; даже язь, который близ столицы берет (ночью) почти исключительно на выползка, в нижнем течении Москвы-реки предпочитает рака и мелкого живца. В разных местах одной и той же реки одна и та же рыба требует различных приемов ловли, и этого никогда не следует упускать из виду. А потому прежде, чем применять на новом месте свой способ, надо всегда познакомиться с местным, употребляемым туземными рыболовами-охотниками. В большинстве случаев местный способ и местные насадки оказываются наилучшими. Вообще рыболову не мешает помнить, что «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Другое дело — качество снастей.

B этом отношении, т. е. в качестве, вряд ли какие подмосковные и даже глухие провинциальные рыболовы употребляют такие, можно сказать, допотопные снасти, как царицынские рыболовы, т. е. охотники, удящие на Царицынских прудах (в 18 верстах по Курской жел. дор.), снимаемых у удельного ведомства Московским обществом любителей рыболовства. Удилища у них — невозможные орясины, целые березовые и ореховые, всего более пригодные для собак, лески — бечевочные или 20-волосяные, поплавки с добрую грушу. Недаром настоящие москворецкие рыболовы называют дачных прудовых удильщиков лягушатниками, а некоторые снисходительнее — поплавошниками. Нынешний год был не особенно благоприятен для царицынцев: зимою в Верхнем и Среднем прудах по недосмотру было спущено очень много воды, а лед был чуть не в 2 аршина и масса рыбы задохнулась. В Верхнем осталось весьма мало, так что в нем никто не ловил, в Среднем тоже на берегу (в апреле) было много снущей щуки и окуней, и только в Нижнем (Борисовском), как самом глубоком, рыбы погибло сравнительно немного, но там почти никто из царицынских рыболовов не ловит, отчасти за дальностью, но больше потому, что, несмотря на обилие крупного судака, леща и обыкновенной прудовой рыбы, там берет, и то плохо, как-то периодически, почти только одна мелочь, всего чаще мелкий прошлогодний судачишка, немного поболее четверти.

Главный лов сосредоточивался в Среднем пруде. Сначала, раннею весною, в апреле ловилась щука, но в небольшом количестве. С наступлением жаров, около середины мая, начался

449

отличный клев линя. Удили большею частию мелкого линя, от фунта до 3-х, редко 4-х, а о 5—6-фунтовых и более, какие попадались прежде, что-то не было слышно. Некоторые выуживали за день, вернее, в утро и вечер, по 10, 15 и более штук, и взято было здесь за месяц лова не одна сотня. Большинство ловило близ дач, около т. н. кольца, и вниз, ближе к плотине, отделявшей Средний пруд от Борисовского, ездили немногие. Становились, как всегда, на кольях (лодки-дощаники, принадлежащие обществу, к сожалению, не все удобные для ловли) и ловили в одиночку, причем каждый расставлял по 5—7 удочек!

Что касается Сенежского озера, в нынешнем году не сдававшегося в аренду обществу новыми владельцами фабрикантами Прохоровыми, то в мае, по словам рыболовов, доставших себе разрешение на ловлю, ни окунь, ни щука почти совершенно не брали. Причиною того надо считать значительные изменения, происшедшие в озере. Во-первых, уровень его подняли чуть не на два аршина, устроив турбину для электрического освещения фабрики, находящейся в 3 верстах от шлюза. К последнему вследствие поднятия воды пригнало, кроме того, целый плавучий остров, который занял чуть ли не лучшие места лова.

Зато в мае очень недурно брал линь и некрупный окунь в Белом озере, что у села Косино (в 18 верстах по Рязанской ж. д.). Но так как главное ужение производилось здесь в июне, то описание этого интересного озера вместе с ловлей лещей в Люблинском пруде (в 9 в. по Курской ж. д.) отлагаем до следующего раза.

 

IV

Необыкновенный урожай молоди и значение этого урожая. — Уженье подуста. 

— Ловля плотвы и язей на зелень. Появление лещей. — Уженье щуки у плотины. 

— Подъязки летом. — Уженье на кузнечика. — Ловля в Перерве и других плотинах.

 — Результаты уженья в Люблине, Косине и Сенеже

 

Минувшая весна, как известно, отличалась бездорожьем. Обыкновенных майских паводков не было вовсе, а потому как рыбья икра, так и рыбья молодь ни разу не были сносимы водой. Вообще весенний паводок всегда имеет гибельное влияние на размножение рыбы, так как много икры и слабых, только недавно выведшихся мальков забивается течением и обсыхает на берегу; в Москве же реке вследствие особого устройства ее плотин масса рыбешки, особенно плавающей поверху, даже при небольшой прибыли воды сносится под плотины. В конце мая

450

река на всем своем протяжении кишела мириадами мелочи; у плотов и купален ее можно было просто черпать сачками из марли и частыми корзинами. Первое время все мальки, разумеется, держались около берегов или хотя на течении, но под защитой крупных камней, напр. молодь подуста и голавля, но ужев июне отошли к средине реки молодые шересперики, достигнувшие почти 2-вершковой длины, за ними голавлики, и ранее не избегавшие быстрины, затем подъязки и, наконец, уже в августе, ельцы. Дольше всех стояли на затишье мальки плотвы, ерша и пескаря. Около плота Московского общества любителей рыболовства я имел возможность наблюдать в течение всего лета мальков почти всех рыб, встречающихся в Москве-реке, и убедиться в том, что почти все рыбы, по крайней мере плотва, елец, ерш, язь и пескарь, не только мечут икру разновременно, по возрастам, но притом в несколько приемов, т. е. каждая из этих рыб выпускает икру не сразу. Несомненно, что названные породы рыб нерестились даже в конце июня, так как в июле рядом с уже выросшими мальками можно было встретить молодь на вид не более как 2—3-недельного возраста.

Летом же я имел возможность убедиться также в том, что лучший и дешевейший корм для молоди рыб — это отруби, сначала мелкие, а позднее, в июле, крупные. Я даже удивляюсь, каким образом до сих пор никому из рыбоводов не пришло в голову заменить отрубями разные сложные корма, придуманные тупоумными немцами, тем более мелких ракообразных, дафний, циклопов и пр. Не угодно ли вам держать армию мальчишек с сачками для ловли этих чуть ли не микроскопических животных! Это возможно лишь для любителей комнатного рыбоводства, можно, пожалуй, допустить при разведении форели, да и то вряд ли необходимо, так как отруби с жадностью ели мальки почти всех рыб, водящихся в Москве-реке, начиная с шереспера, окуня, голавля и кончая пескарем и ершом, подбиравших ужеупавшие на дно частицы. Одно из преимуществ отрубей как корма заключается в том, что они очень долго плавают на поверхности и тонут притом довольно медленно, иногда по прошествии нескольких минут, так что большая часть крупинок хватается мелочью на поверхности или близко от нее. Со временем я буду говорить подробнее об этом русском способе кормления молоди, о средствах охранения последней от истребления, а также о моем, тоже чисто русском, способе разведения рыбы в больших рогожаных садках из икры, собираемой на Местах нереста. Все это очень просто и вполне доступно каждому безраздельному владельцу замкнутого участка воды. Разводить же рыбу в таких местах, где она может сделаться общим

451

достоянием, может лишь правительство, в редких случаях земство, а никак уж не частное лицо.

Вся эта мелюзга с момента своего появления в первых числах мая росла не по дням, а по часам, питаясь мелкими органическими веществами, которыми так изобилует Москва-река, а также нитчатыми водорослями, которыми обрастают подводные части плотов, мостов, плотин и купален. Мелких животных организмов в Москве-реке слишком мало для того, чтобы они могли иметь такое значение для молоди в первые недели ее существования как в стоячих водах — прудах, озерах, так же в речных заводях и ильменях. Только позднее, около средины июля, в корме молодой рыбешки, по-видимому, начинает преобладать мотыль, т. е. личинки некоторых видов сем. комаров, которыми так изобилует Москва-река наперекор всем кабинетным теориям, по которым чем культурнее и заселеннее берега реки, тем рыбе меньше пищи. Наша река, как изобилующая кормом всякого рода не только одного растительного происхождения, так как каждый дождь дает ей массу больших и навозных червей, опарышей и пр., а в иле, состоящем главным образом из навозной уличной грязи столицы, зарождается бесчисленное множество мотыля, как нельзя нагляднее доказывает ошибочность взгляда, что рыбье население неизбежно роковым образом должно уменьшаться чуть ли не пропорционально увеличению населения. Другое дело уменьшение рыбы и гибель молоди от порчи воды вредными фабричными и другими отбросами, но эту порчу можно предотвратить, и притом нельзя не заметить, что безусловно вредных веществ для жизни рыбы гораздо менее, чем обыкновенно думают. Но все это, равно как и прирост рыбы, настолько важно, что должно служить предметами отдельных исследований.

Для охотников-рыболовов гораздо интереснее знать, какое влияние имеет урожай молоди на ловлю взрослой рыбы. Дело в том, что немногие из них подозревают о том, что в летние месяцы молодая рыбешка служит главною пищею не только мелким хищникам, но что ею кормятся в большей или меньшей степени вся крупная и мелкая прошлогодняя белая рыба, включая карася, линя и пескаря. Это доказывается как вскрытием, так и тем, что мелкие карасики, линьки и верховки в аквариумах весьма охотно едят молодь, особенно недавно выклюнувшуюся. Отсюда, очевидно, следует, что чем более урожай молоди, тем летний клев должен быть хуже; и действительно, в июне и июле рыба по всей Москве-реке брала гораздо хуже обыкновенного, хотя выход рыбы был по крайней мере близ города весьма значителен. Голавли и голавлики не брали почти вовсе, даже на майского жука и раковую шейку, язи и подъязки ловились летом

452

только нахлыстом на жука, шпанку и тополевого червя, позднее, в июле, на кузнеца, частию на зелень вместе с плотвой. На Перервинской же и других нижних плотинах подьязик брал чуть ли не чаще на искусственную рыбку, чем на обыкновенные летние насадки; выползка же, как говорится, и не нюхал. Даже ерш на Перерве, гроза кухарок перервинских дачников, в июне и июле ие брал вовсе, а в мае и августе попадался лишь десятками. Причина этого необычайного явления объяснилась, когда даже 1½-вершковые, т. е. годовалые, ершики оказались буквально набитыми (в мае) мелочью ростом с булавку.

Брал хорошо летом только один подуст, елец же и плотва ловились в гораздо меньшем количестве — первые два на муравьиные яйца, частию на опарыша, последняя почти исключительно на зелень. Подуста, правда, удили немногие рыболовы, так как он требует, во-первых, много притравы, а главное, быстрой подсечки и большой сноровки, но эти немногие не раз за утро брали по пуду-полтора рыбы. Вообще уженье подуста принадлежит к числу самых трудных, так как он берет очень вяло и осторожно, осторожнее даже прудовой плотвы, так что, летом в особенности, вряд ли удастся одна подсечка из десятка, тем более что подуст имеет скверную привычку брать под самой лодкой; затем из трех подсеченных, наверное, один сорвется. Из всех наших рыб, кроме недавно появившейся карпии, подуст самая бойкая, бойчее голавля; после подсечки он начинает делать крутые зигзаги, мотать леску вправо и влево и идет туго. Двухфунтовый подуст (крупнее попадаются у нас очень редко) заставит-таки повозиться с собою и на вытяжке зачастую обрывает леску или поводок или разгибает и ломает крючок (не крупнее 8 №), если он плох.

Ловился главным образом 2-хлеток и трехлеток — первый в ½ фунта, второй в ¾—1 ф. весом. Последний держался преимущественно около самой плотины, в траве, на течении, где стояла и бесчисленная молодь подуста и голавля. Сверху, с берега и плотины, в мае вода серебрилась от множества подуста, переворачивавшегося с боку на бок; по временам (во время нереста) подусты выпрыгивают из воды вертикально, как выпрыгивают карпии, но обыкновенно присутствие этой рыбы узнается по ее характерному плаву: выплывая кверху, она непременно переворачивается вверх брюхом.

В общем, летнее уженье подуста мало отличалось от весеннего уженья подъязка на поплавок, только леска отпускалась короче. Насадка — тоже муравьиное яйцо (сначала крупное, потом, в июне, мелкое). Притрава — гречневая каша (ядрица) с муравьиными яйцами, иногда с крупными отрубями и драной коно-

453

плей — замешивалась в не очень вязкой глине, так как течение значительно ослабело. По этой причине у нас в Москве-реке подуста очень мало ловят на пареные зерна (пшеницы, ячменя и ржи), как в других местах. Притрава на реке имеет целию привлечение рыбы издалека, а потому она должна соответствовать течению, а не оставаться у самой лодки. Так как подусты часто сходили с крючка, то я пробовал ловить с катушкой; в результате оказалось, что подсечка была слабее, чем при обыкновенном способе ловли, и засекалось меньше рыбы, но сходили они с крючка много реже, только уж слишком много времени уходило на вываживание, и, как говорится, «не стоила овчина выделки». Не знаю, как в других местах, но здесь подуст всего лучше брал, когда солнце поднимется высоко, часов в 8—9 и до полудня, даже до часу. С 2-х клев прекращался и возобновлялся часа через два, но по вечерам подуст брал уже вяло и редкий мог быть подсечен. Причина тому — обилие бросаемой притравы, так что он успевал к вечеру наесться досыта. Вообще следует заметить, что наши москворецкие рыболовы злоупотребляют притравой и чересчур закармливают и без того сытую рыбу. Вытаскиваемые подусты казались пузатыми — так они наедались притравы. Поэтому, уснувши, они портились еще скорее обыкновенного. Как известно, подуст — одна из самых хлипких и скоропортящихся рыб и не отличается своим вкусом. Взято его у Каменного моста, частию выше плотины летом, главным образом в июне и августе, 30—40 пудов, причем специальною ловлею его не занималось и 8—10 охотников.

Подуст, питающийся преимущественно растительными веществами, вовсе не ловится на зелень, т. е. на нитчатую водоросль. Ловля эта, как кажется, известна в очень немногих местностях России, да и здесь удят на зелень немногие рыболовы, хотя между ними есть специалисты, ловящие плотву, частию подъязка и голавля пудами. Плотва составляет главный объект этой ловли, но временем много попадается и подъязка, особенно на перекатах на длинную леску и на пробочку, о которой речь будет еще впереди. Зелень — это нитчатая водоросль, т. н. шелковник, растущий на сваях и камнях, преимущественно на довольно сильном течении, где он гораздо чище (зеленее) и длиннее, чем в затишье, где шелковник, обрастая подводные части купален, плотов и лодок, служит, как сказано, чуть не главною пищею рыбьей молоди. Плотва летом, с середины мая до сентября, вообще до больших паводков, совсем сносящих зелень, кормится исключительно ею и ни на какую другую насадку не берет. Клев ее начинается, как только зелень подрастет и выпадут довольно сильные дожди, вследствие которых часть водорослей сносится

454

течением вниз. Рыба, как говорится, въестся в зелень и подойдет к местам, где она растет.

Ловили на зелень главным образом пониже Каменного моста, под которым и добывали насадку. Уженье производилось на ту же снасть, какая употреблялась для подъязка и подуста, но иногда поплавок заменялся круглой пробочкой. Зелень насаживалась прядочкой в 1—l½ вершка длины, края которой ровно подстригались; прядочка эта захлестывалась петлею за крючок (№ 8—10), так что жало было совсем наружу. Большею частью рыба брала не со дна, а почти вполводы, что зависит от того, что оторвавшаяся зелень по своей легкости плывет не по дну или же навытяжку, т. е. когда насадка, приостановленная в своем ходе, приподымалась течением кверху. Плотвы тоже было поймано за лето не менее трех десятков пудов. На Москве-реке главная масса ее держится на яме, что у Каменного моста, но много ее также у левого берега, выше моста, начиная от храма Спасителя, а на правом — у купальни Смирнова, куда ее вместе с подъязком привлекают ягоды от наливок, приготовляемых на водочном заводе И. Смирнова. Очень часто при вытаскивании рыбы в этой местности она испражняется как бы кровью, но затем оказывается набитою битком ягодами, особенно вишнею.

Плотвы в этом месте, впрочем, ловили мало, а больше подъязка — прямо с берега или с купальни, у водосточной трубы, где течения нет совсем, на поплавок; насадка — красный червь и даже выползок, и крючок, следовательно, уже довольно крупных размеров. Многие удильщики, большею частью заводские, вытаскивали здесь по десятку-полтора подъязков, обыкновенно ранним утром. Говорят, что прежде многие пробовали насаживать на крючок ягоды, но так как они плохо держались, то принуждены были отказаться от этой насадки. Нет сомнения, однако, что ввиду такой постоянной ягодной привады можно с успехом ловить около этого места на крупную, не совсем доспевшую вишню. За границей это весьма обычная насадка для голавлей.

В конце мая и в июне подъязка и голавля ловили, хотя в небольшом количестве, нахлыстом сначала на жука и шпанку, потом на тополевого червя, больше взабродку. Но умелых удильщиков нахлыстом у нас, как и везде, немного, и они известны наперечет. С июня, с казанской, начали ловить преимущественно у свай Каменного моста на кузнеца с берега взабродку, а также с лодки. Последняя ловля труднее, так как при неумелом закидывании лодка дает волну, что отпугивает рыбу. Ловля нахлыстом на Москве-реке имеет многие оригинальные особенности, и подробное описание этой ловли здесь не-

455

уместно. Главное ее отличие — это то, что она производится не посреди дня, как всюду, но главным образом вечером, когда стемнеет, и ночью, или ранним утром и под вечер, и то взабродку и на перекате. Причину тому надо искать в том, что днем рыба держится здесь далеко от берега, слишком грязного, да и вообще в таких реках, как Москва-река, рыба подходит к берегам только ночью и плавится, т. е. плывет поверху, посередине, где ее не достанет самый искусный в забрасывании спортсмен-рыболов, вооруженный английским нахлыстовым удилищем с катушкой и патентованною лескою, выбрасываемою им чуть не на десятки сажен. Полагаю, однако, что успех ночной ловли нахлыстом много зависит от электрического освещения на мосту, которое во всяком случае имеет большое значение как для ловли, так и для самих рыб. Кстати, не могу не сказать несколько слов об одном весьма эффективном явлении, вызываемом этим освещением и доказывающем вместе с тем, какая масса мелочи вывелась в этом году. В июле, когда большая часть молодой рыбы отошла от берегов на средину реки, можно было наблюдать следующее явление: ровно в полночь на левом берегу реки, у храма Спасителя, мгновенно тушились все электрические фонари (кроме мостовых), и вся мелочь, по обыкновению плававшая в верхних слоях воды, испуганная внезапно наступившим мраком, выпрыгивала из воды. Вся река на секунду-две точно кипела и серебрилась, а затем все затихало, и вода из белой становилась черной.

Другая особенность москворецкой ловли нахлыстом на кузнеца заключается в том, что на эту насадку ловили преимущественно на слабом течении у мостовых свай, где всегда почти в большем или меньшем количестве держится язь и подъязок. Поэтому заброшенную леску приходилось подтаскивать к себе, а не отпускать плыть ниже по течению. Насадка — кузнечики (мелкие), надеваемые обыкновенно на 5—6 № крючка попарно или поодиночке, — обыкновенно тонула после первого же перебрасывания, и рыбе редко приходилось брать ее с поверхности, а больше в то время, когда она тонула. Поклевка узнавалась больше по легкому натягиванию белой лески, ясно видной при электрическом освещении, но иногда подъязки и особенно голавли брали так жадно, что чуть не вырывали из рук удочки. В этом году, впрочем, ловля нахлыстом на кузнеца как в июле, августе, так и позднее, в сентябре, была почему-то далеко не так добычлива, как в прошлом году, когда главные мастера нахлыстовой ловли — прачешник Василий Гаврилов и газетчик Василий Иванов — брали подъязка пудами и солили их впрок целыми кадками.

456

Из других летних событий на Москве-реке нельзя не указать на появление выше Каменного моста лещей, а позднее, в середине августа, у плотины довольно большого количества мелкой щуки. Один из лучших рыболовов А. И. Силин взял в июле при мне в одну ночь на выползка и железняка трех лещей в 8, 6 и 4 фунта; затем многие ловили мелких лещей и подлещиков; мне попалась однажды даже густера — рыба очень у нас редкая и очень обыкновенная в Клязьме, ниже Павловского Посада. Клев леща на донную ночью здесь, на течении, совсем отличен от клева его в прудах (напр. Люблинском); кончик шестика часто закачается, и бубенчик начинает дребезжать; это лучший момент подсечки, тогда как на пруде бывает уже поздно и лещ звонит или качает удильник, когда выплевывает приподнятую им насадку. Надо полагать, что леща у нас вовсе не так мало, как это думают, а что он попадается на удочку редко — это нисколько не удивительно, если принять во внимание осторожность этой рыбы и изобилие пищи. Вероятно, в яме у Каменного моста, а может быть, и у купальни Смирнова обитает не одна сотня матерых лещей. Но вообще на Москве-реке лещи принадлежат к числу довольно редких пород, хотя в Оке, по крайней мере в среднем ее течении, это чуть ли не самая многочисленная рыба. Всего больше леща, кажется, выше Перервинской плотины, в запруде, где ил кишит мотылем[4] и много всякого корма, почему рыба здесь на удочку вовсе не идет.

Конец лета ознаменовался также довольно добычливым ловом щук, подошедших к плотине снизу и привлеченных сюда, вероятно, обилием мелочи, не селетка конечно. Крупной щуки, впрочем, не было (кажется, никто не поймал здесь крупнее 7 фунтов), и попадались больше щурята от 1 до 3 фунтов, вероятно прошлогодние и двух-трех летки. Ловлей занимались, впрочем, немногие из охотников — человек десять, не более, и всеми поймано вряд ли более 150 штук. Продолжалась она собственно недели две и к сентябрю совсем прекратилась. Ловили почти у самой плотины, саженях в десяти-двадцати от нее, на шести-, даже четырехволосную леску с большим осокоревым поплавком, на крючок не свыше 1 №, который задевали за одну или обе губы пескаря или гольца. Последнего ловили (корзинами) преимущественно в траве и у свай под мостом. На две удочки ловить было трудно, так как приходилось постоянно перезакидывать. Однако течение здесь было не настолько сильно и правильно, чтобы можно было ловить щук на искусственную,

457

даже легкую, рыбу, как на Перервинской и других плотинах, и все попытки заменить живцов металлическими, гуттаперчевыми и шелковыми рыбками кончались полной неудачей: рыбки эти не вертелись, не играли, и щука упорно не обращала на них никакого внимания.

Впрочем, на Перерве рыба все лето, с июня, как сказано, брала плохо, гораздо хуже, чем в городском участке Москвы-реки. Причины тому — сравнительно меньшее количество рыбы на Перерве в настоящее время и чуть ли не большее количество малька-селетка. Отсутствие больших дождей и прибыли воды, заставляющей почти всю рыбу временно покинуть свои становища, а некоторые породы, как, напр., шерешпера, щуку, поъязка, голавля, вообще хищников, подняться к самой плотине, имели здесь большее влияние на результаты ловли, чем в других местах. Подъязок ночью почти не ловился, шерешпера встречались лишь одиночными особями, но в конце концов попадались на искусственную рыбку, пускаемую с плотины; щук и голавлей, как кажется, не было здесь вовсе, но изредка на искусственную рыбку попадались некрупные язи и подъязки. Зато в Софьине (в 3 в. от ст. Раменское, Ряз. ж. д.) с плотины и ниже плотины (верстах в 2-х) с берега очень хорошо временем брала щука, и очень крупная; с плотины — на искусственную рыбку, с берега — на живца. Превосходно брал здесь также язь и подъяз, шерешпера же почти не было вовсе. Зато последний очень хорошо ловился в конце лета и начале осени на Песках, т. е. на последней плотине.

Летом, в июне, даже в начале июля, недурно ловился в нынешнем году в Люблинском пруду (в 9 в. от Москвы по Курской дороге) лещ и подлещик. Судаки же здесь попадались очень редко и случайно — на жерлицы, предназначавшиеся для щук, которых тоже взято меньше обыкновенного. Многие люблинские рыболовы-дачники брали с лодки в зорю до десятка и более мелкого леща (2—3 ф.), а изредка ловили 4—5 и даже 7 ф. экземпляры. В праздничное время из Москвы приходили сюда целыми десятками разные мастеровые и располагались по берегам пруда с своими удочками. Некоторые из них, более умелые, ловили (главным образом ночью) тоже очень много леща, до пуда. В Люблинском пруду ловят леща, как известно, или на длинные удилища с поплавком, или на короткие без поплавка, взакидку. Последние употребляются преимущественно ночью. Длинные удилища необходимы, особенно при дневной ловле (лещ берет тут нередко и среди дня), так как эта рыба очень осторожна и, несмотря на обильную прикормку (хлеб и гречневая каша, изредка пареный горох), к лодке или берегу подходит близко толь-

458

ко в сумерки и ночью. Некоторые люблинские рыболовы употребляют для ловли с лодок тростниковые (цельные и складные) удилища до 9 арш. длины с леской немного подлиннее; другие же более короткие (5—6 арш.) удильники, но с леской до 10—12 арш. длиною. Такую леску с поплавком закидывать очень трудно: обыкновенно ее бросают сначала рукою, а потом резким и сильным движением выхватывают из воды, держа удилище обеими руками назад так, чтобы насадка не коснулась воды или не задела за что-нибудь. Затем сильным взмахом удилища заставляют насадку ложиться на 3—4 саженях от лодки. Этот маневр очень труден и требует большого навыка и сноровки, а главное, возможен только при очень хорошем и крепком удильнике. Конечно, и те и другие удильники неудобны и крайне затрудняют закидывание, и очень странно, что до сих пор никто еще не додумался до уженья лещей с катушкой и скользящим поплавком, которые дают возможность при легком удильнике закидывать насадку чуть не на десять сажен от рыболова. С берега ловят или на короткие донные (можжевеловые) удильники, или на обыкновенные рыночные удилища подлиннее.

Ловля лещей в Люблинском пруду производится главным образом в правой половине его, т. н. Печатниковском пруде; по левую же сторону железнодорожного моста лещи встречаются главным образом раннею весною и во время нереста; печатниковские мужики бьют их тогда острогою, как раннею весною щук. Удят большею частию (с лодки, на двух заранее вбитых кольях) в нескольких саженях от берега или посредине, вообще на глубине 3—4 аршин, на шелковые или волосяные (6-волосные) лески; поплавок легкий и должен стоять на одном месте, так как грузило лежит на дне. Крючок средних номеров, около 5-го №, смотря по насадке, которая бывает различная. Одни рыболовы предпочитают ловить на кучу красненьких (навозных червей), другие на белый или черный хлеб, смятый с гречневой кашей, третьи, очень немногие, — на пареный горох. Хлеб с кашей лучше одного мятого хлеба, потому что пухлее, легче, поэтому не вязнет в иле и заметнее рыбе. Подсекают обыкновенно, как только поплавок ляжет на воду, т. е. когда лещ приподнял с земли насадку вместе с грузилом своими хоботообразными губами; некоторые, однако, выжидают, покуда положенный поплавок слегка закачается, что гораздо правильнее, ибо это качание указывает, что лещ вбирает насадку в рот, а не держит ее в губах. На донную удочку ловят только ночью, в тихую погоду, обыкновенно на кучу червей. Так как леска не натянута течением, то подсекают, когда она вытянется и кончик слегка качнет.

Весьма недурно брал также летом линь и окунь в самом

459

большом из Косинских озерков, именно в Белом. Озера эти находятся в 18 верстах от Москвы, в версте от Косинской платформы Рязанской железной дороги, и замечательны своею глубиною (я ловил на 18—20 аршинах, но есть места, кажется, до 27 аршин) и превосходным качеством воды, почему в нем живет множество пескаря. Лет 12 назад в этом озере было очень много всякой рыбы, даже судаков и стерлядей, так как оно служило садком известному рыботорговцу Мочалову, но когда кончился срок аренды, прорубей не делалось, лед же был необычайно толст, и вся рыба, оставшаяся невыловленною, задохлась, кроме небольшого числа линей и карасей. Щук теперь нет вовсе, окуни же и пескари были посажены позднее новым арендатором озера старостой села Косина. Кроме того, в озере пропасть очень крупной верховки, довольно резко отличающейся от мелкой верховки смежных озер (Черного и Святого), и небольшое количество плотвы. На удочку ловится здесь линь, окунь, пескарь. Первый брал в середине мая и весь июнь, больше мелкий, в ½ ф.—1фунт весом, а 3—4-фунтовые попадались редко. Замечательно, что в этом году несколько линей было поймано в озере на малявку. Точно так же нет здесь и крупных окуней, что, впрочем, понятно. Фунтовики ловятся в очень небольшом количестве, и на удочку идет преимущественно мелкий окунь, в 3—4 вершка, но его можно наловить много — до пуда, а при хорошем клеве — больше. Так как нередко приходилось ловить на большой глубине, то всего удобнее было удить на короткие донные удилища без поплавка, в отвес; ловля же с поплавком была крайне затруднительна и мешкотна. Брал окунишка на малявку и на красного червя, большею частию на малявку лучше, но не всегда жадно и верно, и притом нередко не со дна, а чуть ли не вполводы. Иногда он недурно ловился и на мелкую блесну, как и на Сенеже.

Знаменитое во всех отношениях и по своему происхождению, и по обилию рыбы озеро это в июне все-таки немного порадовало своих поклонников, оставшихся верными своему излюбленному месту и разными путями добывшими право бесплатной ловли на нем от нового владельца. Окунь брал летом очень недурно, и попадались очень крупные, до 5 фунтов; щуки ловились случайно до августа; с этого месяца они стали уже довольно обыкновенной добычей рыболовов; клев же окуня по каким-то причинам вновь почти прекратился.

Об осеннем уженье под Москвой — до следующего раза.

460

[1] Под Москвой нет настоящего русского осокоря и под названием осокоревых продаются (на Трубе и в рыболовных лавочках на Моховой) поплавки из коры канадского осокоря (растущего, напр., в Коломенском, Кузьминках и многих др. местах под Москвой) или еще чаще из коры обыкновенной ветлы.

[2] ...с года коронации... — имеется в виду коронация императора Александра III — 1881 г. (Прим. ред.)

[3] Иногда ловят здесь голавлей на куски печенки и драчены — яичницы с молоком.

[4] Большая часть добываемого мотыля промывается именно в этом месте.

 

ПУБЛИКАЦИЯ: Сабанеев Л.П. Заметки московского рыболова / Сабанеев Л.П. Собр. соч. в 8-ми томах. Т. 3. М., 1993.  С. 435-460.