Герд А.С. Прибалтийско-финские названия рыб в свете вопросов этнолингвистики
Как собственно прибалтийско-финские, так и русские локально ограниченные названия рыб, заимствованные некогда из различных прибалтийско-финских языков, — неоценимый источник по прибалтийско-финской исторической диалектологии.
Проблемы этногенеза и этнической истории Севера и Северо-Запада СССР требуют не только констатации самого факта на –
4
личия субстрата, но и, что гораздо важнее и труднее, детализации географического распределения различных прибалтийско-финских диалектов в разные исторические периоды, особенно там, где уже с XIV в. встречаются только русские диалекты.
Такой подход выдвигает задачу поиска по возможности прямых и точных субстратных слов-источников для каждого славянского слова. Обычно исследователи-слависты, анализируя субстратную лексику севернорусских диалектов, ограничиваются лишь констатацией факта, что слово заимствовано из прибалтийско-финских, финно-угорских языков, в лучших работах указывается тип этих языков (прибалтийско-финские, волжские). Цель данной работы — не изучение этимологии слов, в большинстве случаев она известна, а уточнение, из какого конкретного диалекта, в каком ареале и когда проникло данное слово в русский язык.
Надежное определение общего происхождения слова — залог успешных этнолингвистических исследований. В то же время собственно этимологические исследования должны вестись отдельно от исследований этнолингвистических. При изучении лексики в этногенетическом аспекте, в отличие от чисто лингвистических, историко-этимологических целей, должны рассматриваться только такие слова, которые полностью совпадают как та .форме, так и по значению. Только такие слова, которые идентичны по своей форме и значению вплоть до их аффиксального оформления и обнаруживают при этом лишь незначительные фонетические расхождения, следует трактовать как изолексы. То же относится и к анализу формантов, аффиксов. Так, например, для теории этногенеза важна не столько этимология гидронимического форманта -* оja, сколько то, что только а форме -аj, -uja он оформляет большой куст топонимов в бассейне реки Паши и южнее и тем самым образует особый локальный топонимический остров в юго-восточном Приладожье. В. большинстве работ, посвященных установлению разных типов языковых связей, этот принцип нарушается. От слова в данной его форме и с данним значением авторы быстро переходят к самым разным словам от этого корня и делают отсюда нередко далеко идущие выводы
5
о типе связей, например, балтийского слова со всеми восточно- или южнославянскими языками. Нарушаются здесь и принципы хронологии, т.е., сопоставляются слова заведомо разные и разновременные по образованию и месту возникновения. Слово может быть финно-угорским или, даже точнее, прибалтийско-финским по этимологии, но в то же время, когда мы обращаемся к источникам, то видим там иногда десятки и сотни этимологически родственных слов. К какому же или к каким из них восходит анализируемое слово? Очевидно, что оно не может восходить ко всем словам сразу. Важным фактором в определении конкретного источника слова является ареал русского слова. Если слово имеет четкий относительно узкий ареал, то его непосредственный источник надо искать где-то в соседних диалектах.
Из множества разных форм, этимологически связанных с данным словом, во-первых, нужно выделить предполагаемый диалект-источник, а во-вторых, — анализировать слова, наиболее близкие к данному по форме, значению и, главное, по их географии.
В ряде случаев чисто внешне форма русского слова из Приладожья или Прионежья может совпадать, например, с удмуртской или марийской. Однако в таких случаях нельзя не учитывать факты реальной истории, свидетельствующей о том, что впервые восточные славяне встретили достаточно плотное финно-угорское население в X — XI веках и не на Волге или Каме, а именно в Поволховье, Приладожье и Прионежье. Поэтому предпочтение должно быть отдано гипотезе, например, о вепсском или карельском типе, а не о волжском. Таким образом, этногенетические исследования требуют, в свою очередь, специальных, проблемно-ориентированных этнолингвистических описаний лексики.
Для этногенетических работ наиболее целесообразным представляется групповой анализ лексики, когда рассматриваются слова, принадлежащие к одной лексико-семантической группе, и гнезда слов. Контекстом для каждого отдельного слова здесь выступает все семантическое поле (названия рыб) и отдельные
6
лексико-семантические парадигмы (названия лососевых рыб). Весьма существенно также число слов, обнаруживающих такой тип ареальных связей. В свою очередь, в некотором числе слов этот тип должен проявляться однородно.
Учитывая сказанное, далее при анализе данных из разных словарей для сравнения привлекались прежде всего слова, соответствующие анализируемым по форме и значению. В ряде случаев, когда славянский материал убедительно свидетельствует о былом наличии в том или ином диалекте именно этой формы, гипотетически восстанавливаемые формы отмечены звездочкой (*).
Обращаясь к этнолингвистической истории Северо-Запада СССР, мы обнаружили целый ряд разных ареальных хронологически различных пластов.
Наиболее просто отделяется пласт собственно славянских названий, среди которых может быть немало своих архаизмов, восходящих к восточно- и праславянской эпохе.
Следующий большой пласт — это русские слова прибалтийско-финские, по своей этимологии, но имеющие на Русском Севере и Северо-Западе СССР локально ограниченный характер.
Какие языковые типы связей обнаруживают такие русские ареально-локальные названия рыб? Известные только в северном Прионежье и Заонежье, они обнаруживают преимущественно вепсско-карельский языковый тип.
Рус. торпа ’озерная форель’[1], торп ’озерная.форель’, торпинка, торпица (то же); ср. вепс. torp ’форель’[2], кар. torpa ’озерная форель’ (Salmo trutta, Linné morpha lacustris, Сегозеро)[3], ср. более далекие и по форме и по значению фин. turpa, turppa ’голавль’ (Leuciscus сер’alus)[4]. Таким образом, обе русские формы торп и торпа точно отражают свой конкретный микродиалектный субстрат.
Рус. ахвен ’окунь’ (Медв., Прион.); ср. кар. ahven (то же, Коткозеро, Крошнозеро, .Сегозеро)[5]; кар.-олон. — ahveń, люд. ahven[6], вепс. ahven[7].
7
Рус. хавги ’щука’ (Медв., Прион.); ср. кар. haugi (почти повсеместно, преимущ. олон.)[8]; люд. haug, вепс. haug[9]. Учитывая русскую форму хавги, гавги, скорее всего, именно из кар.-олон. haugi, а не из сев.-кар. hauki (Кестеньга, Ухта) и не из люд. и вепс. haug.
Рус. лахна ’лещ’ (Медв.); ср. кар. lahna, кар.-олон. lahnu (то же, Крошнозеро, Коткозеро)[10], люд., вепс. лаhn[11]. Учитывая близость по форме и ареал, скорее всего, из кар.-олон. lahna, lahnu.
Рус. куха ’судак’ (Медв., Прион.); ср. кар.-олон., люд., вепс. kuha (то же)[12], кар. kuha (то же Крошнозеро, Сегозеро)[13].
Рус. маймакала, маймакава ’сом’ (р. Шуя); ср. кар. maima, maimu, люд. maim[14]; вепс. maim ’мелкая рыба’[15].Учитывая форму, скорее всего, именно из кар. maima. В то же время в карельских диалектах по р. Шуе следует предположить существование формы *maimakala в значении ’сом’, которая и проникла некогда в русские диалекты.
Рус. салага 1. ’Уклейка’ (сев.-вост. часть Онеж. оз., Онеж. оз.: Кондопожская губа); 2. ’Елец’; 3. ’Плотва’. Ближе других вепс. salag (то же)[16], люд. saлag[17]; вряд ли из более далеких фин. silakka ’салака’, salakka ’уклейка’; кар.-олон. salakki, jalahku (Ухта)[18]. В русском переоформлено по женскому роду.
Рус. мойкучча, мойкуша ’онежский сиг-лудога’; ср. фин. mikku ’сиг’[19]. Учитывая форму, по-видимому, из кар. *muikkučču, известного ранее кар. диалектам в районе Онежского озера, ср. другие названия рыб типа kiveručču, mugučču[20].
Рус. кужарик ’мелкий налим’ (р. Водла, Водлозеро). Некоторые параллели имеем только в мар. куж, куш ’щука’ (Esox lucius). Учитывая узколокальный характер русского слова, предположение о связи с марийским неверно: источник следует искать в карельских или вепсских диалектах. Характерно, что большинство русских слов, обнаруживающих абсолютно точные параллели с карельско-олонецким, зафиксированы в Прионежье и Заонежье.
Можно сделать два предположения: либо исторически ко
8
времени прихода новгородцев в Заонежье здесь был распространен карельско-олонецкий диалект, либо, что более вероятно, эти слова были усвоены восточными славянами несколько южнее в Приладожье и принесены уже в Заонежье как заимствованные ранее.
Русские локальные названия рыб, известные только на Онежском и Ладожском озерах, обнаруживают почти исключительно карельско-олонецкий языковый тип.
Рус. корбус, корба ’елец’ (Онеж.оз., Ладож.оз., Волхов), корбица (Онеж.оз., Волхов), корбук, корбукс (Онеж.оз.), корбукса (Онеж.оз., Волхов), корбус (Онеж.оз., Ладож.оз., Волхов), корбука (Онеж.оз.), корбусик, корбусина (Волхов, Свирь), корбусок (Волхов, Свирь, Ильмень), корбушка (Онеж. оз.). На Ильмень попало по р. Волхов. Я. Калима, М. Фасмер связывают рус. корба ‘елец’ с кар. korbi ’елец’; дальше отстоят фин. korpi ’елец’, эст. korb ’елец’[21], фин. korpiainen ’елец’, korpu, korpus. Такие слова, как корбица, корбусик, корбусина, корбусок, корбушка представляют собой уже собственно восточно-славянские новообразования от заимствованной производящей основы. Диалекту-источнику, по-видимому, были известны также формы *korbuks(a), *korbus.
Рус. рипукс 1. ’Европейская ряпушка’ (Ладож. оз.), 2. ’Випус’ (Coregonus albula isp. ladogensis); рипус 1. ’Европейская ряпушка’, 2. (Coregonus albula isp. ladogensis). Ближе других кар.-олон. riipus(-z). Формы типа кар.-олон. reäpoi, riäppö, люд. riäpüz, ,riäpüs, вепс. räbus[22] отстоят дальше.
Рус. нериус, нериас ’палья’; ср. кар. nieries; ср. также nieriäs, nieries[23] (то же). Дальше отстоят фин. nieriäinen[24], кар. nierieš[25], кар.-олон. ńierieńe, ńierieš, ńieriäs[26].
Рус. названия рыб, известные только на Белом море, имеют, как правило, прямые и точные параллели в саамском.
Рус вальчак ’самец лосося после нереста’, ср. саам. vailčer[27], отмеченное как терское. Рус. галей, галлея, галлия ’беломорская сельдь мелк.’; ср. саам. halli (то же)[28]. Рус. керч, керча, керчак, кярча, керца ’ледовитоморская рогатка’; ср. саам. ḱiertše (то же)[29]. Рус. камбала: ср. саам. kambel, мн. ч. kambalak (то же), отмечено как терское[30]. Рус. Навага
9
(Eleginus navaga); ср. саам. navaig, отмечено как терское[31]. Рус. палтус (Hippoglossus hippoglossus); ср. саам. pāldes[32]. Пертуй, пертуя, пертуёк; ср. caaм. perdtai[33]. Рус. пинагор (Cyclopterus lumpus); ср. саам. pinnbjarr, pinna-garr(a) pεnna-gorr (то же)[34]. Рус. ревча, ревчак ’четырехрогая широколобка’.(Myoxocephalus quadricornis); ср. саам. roevčak (то же)[35]. Рус. тинда, тина, тиндяк ’лосось’ (Salmo salar); ср. саам. didd, didde (то же)[36].
Все эти чисто морские виды рыб не обитают в озерах, и поэтому отпадает предположение о том, что эти названия могли быть усвоены некогда южнее и занесены на север позднее миграционным путем.
Наибольшие трудности для определения точного диалектного источника слова представляют те случаи, когда исторически субстратное слово имеет сегодня в русских говорах широкий и нередко нечеткий, размытый ареал. Один из наиболее трудных вопросов в исторической интерпретации таких изолекс — это установление того, было ли известно это слово исторически диалекту уже на данной территории, и если да, то с каких пор, или оно привнесено в данный ареал извне миграционно. Таковы слова палья, корех, кореха, корюха и ряпус, известные как на Белом море, так и в Пудожье и на Онежском, Ладожском озерах. Рус. палия, палья .(Salvelinus lepechini, Ладож. оз., нижн. теч. Волхова, Ладож. оз., Онеж. оз.: повсем. кольск.), по-видимому, из вепс, paí, paíí ’палия’. Рус. корех 1. ’Ладожско-онежская озерная корюшка’ (нижн. теч. Волхова), 2. ’Снеток карел.’ (Водлозеро), 3. ’Беломорская корюшка.’ (Бел. м.); кореха 1. ’Ладожско-онежская озерная корюшка’ (Петроз.), 2. ’Снеток’ (Водлозеро); корюха 1. ’Ладожско-онежская озерная корюшка’ (Ладож. оз., Волхов), 2. ’Снеток’ (Водлозеро, Ильмень, Волхов), 3. ’Беломорская корюшка’ (Бел. м.), ’зеленокорой корюх’(Бел. м.), мелкой корех, середний корех, чернокорой корех. По-видимому из вепс, koŕeh[37], кар.-олон. kuoreh. Слово корех, учитывая его ареал, проникло в древние новгородские диалекты в южном Приладожье и позднее уже было занесено на Север. В русском дало новые формы женского рода. Рус. ряпус 1. ’Евро –
10
пейская ряпушка’ (Ладож. оз., твер.); 2. ’Водлозерская ряпушка’ (Водлозеро); 3. ’Беломорская ряпушка’ (Бел.м.); 4. ’Белозерская ряпушка’ (Бел. оз.). Ближе других только кар.-олон. riäpüs; люд. riäpüs, riäpüz[38]. На Белое море занесено из Прионежья. Рус. хариус на Русском Севере и Северо-Западе отмечено в разных формах: хайруз (Ладож.оз.), хариуз (Ленингр. Ефим.), хариус (южн. Приладожье, рр. Волхов, Сясь, Паша), харьюз (Бел. м.), харьюс (Бел.м., Пудож., Водлозеро, Пск.-Чудск. оз.), харюз (-с) (Ладож.оз. Ленингр. ефим., Пск.-Чудск. оз., Кенозеро), гарвиз (арх., холмог., пинеж., Бел.м.), гариус (Водлозеро, Пудож., Ладож.оз., Ильмень, Волхов), гарьюз (арх., онеж., холмог., пинеж., Бел. м.). Многочисленные фиксации слова хариус в различных формах в русских говорах Урала и Сибири, скорее всего, следствие поздних переселений севернорусов за Урал. Лучше других объясняются формы харьюз(с); ср. кар.-олон. harjus, вепс. haŕguz[39], с выпадением "г" при освоении слова. Учитывая немалое число русских фиксаций типа хариус, следует предполагать и здесь свой источник — *harius. Устойчивость и локальная привязанность форм с начальным "г" типа гарвиз, гариус, гарьюз, в частности, к Сев. Двине, Онеге, Пинеге также свидетельствуют о том, что формы этого типа восходят не к кар. harjus или вепс. hard́us, hargus. У них был, по-видимому, свой иной субстратный источник. Исследователями и нами в экспедициях по Карелии неоднократно отмечены случаи употребления названий рыб в условиях билингвизма, когда карельские названия рыб одинаково употребительны носителями-карелами и в карельской речи, и ситуационно при переходе на русскую речь. Таковы слова кутчери ’сиг’ (Топозеро, Пяозеро)’, нешко ’сиг’ (Сегозеро), килоне ’сиг’ (Сегозеро), куя ’лосось’ (Куйто), рантасига (Топозеро, Пяозеро), нериш ’сиг’. (Топозеро), нергас ’сиг’ (Пяозеро), суурсига, ’сиг’ (р. Софьянга). Именно эти процессы наших дней показывают, как, вероятно, протекали они и в IX-XI веках.
Следующий пласт названий, актуальный для этногенетических построений, — это прибалтийско-финские названия рыб,
11
известные в той же или сходной форме не только в прибалтийско-финских языках, но и шире.
Даже в такой относительно, узкой тематической, группе, как названия рыб, немало прибалтийско-финских наименований, уверенно обнаруживающих при балтийско-финско-ненецко-хантыйско-(мансийско)-эвенкийские языковые связи. Таковым является прежде всего само слово kala. В современных прибалтийско-финских языках и диалектах широко, известно слово kala в обобщенном значении ’рыба’. Его можно найти в любом словаре финского или эстонского языка. Б. Коллиндер сравнивал фин. kala. с саам. quolle ~ quole, морд. kal, мap. kol, мaнс. kul, huul, хант. kul (сев. hul, южн. hut́), венг. hal, ненецк. haale (юрак.), kole (тавг.)-1; haðe (енис.-хатанг.), селькуп. qððly, камасин. kola[40]. Этимологический словарь финского языка, приводя материал прибалтийско-финских языков и диалектов, также сравнивает фин. kala с .саам. кшö`l`iε, kųolle (кольск.), kūill (кильдин.), kiille, морд. kal, мар. kol, манс. kul, kuл, хант. xu`t’, ku`l, kи`л, ненецк.-юрак. xaĭle, kare (енис.)[41].
Ю.Покорный, этимологизируя индоевр. (s) kualo-s, kualos ’вид большой рыбы’, среди прочих фактов европейских языков таких, как латин. squalus,* герм. hvalis, др.-прусск. kalis ’сом’, приводил авест. kora ’мифическая рыба’ и высказывал предположение, что это слово могло быть занесено в язык Авесты из волжско-финских языков и именно в этой связи приводил мар. kol, саам. quo1е, фин. kala[42].
В.М. Иллич-Свитыч рассматривает слова с корнем -kal/kol в значении ’рыба’ как ностратические по ареалу и сравнивает урал. *ka1а с алт. к’о1, картв. *kalmax, индоевр. *kual. В "Опыте сравнения ностратических языков" В.М. Иллич-Свитыч приводит материал.SKES и уточняет свою этимологию, сопоставляя ностратическое kalл ’рыба’ уже не с алт. *k’ol, а с алт. kalima ’кит’. Возведение автором форм с kal к семито-хамитскому *kl не представляется бесспорным[43].
А. Йоки, подводя своеобразный итог рассмотрению этимологии kalа, возводит фин. kala к прауральскому и вслед за Ю. Покорным сопоставляет с авест. kara[44].
12
Сравнивая данные источники, нетрудно заметить, что более или менее определенно и документированно как с точки зрения лингвогеографической, так и по семантике приб.-фин. kala доводится только до Зауралья, низовьев Оби и Енисея, занятых ненецкими диалектами. Далее, по сведениям вышеприведенных источников, мы располагаем уже весьма фрагментарными и спорадическими данными из различных ареалов.
Рассмотрим ареал и значение форм с основным компонентом kal/chal.
Прибалтийско-финские факты общеизвестны, носят общенародный, нормативный характер. В морд. ’рыба’ кал, kal; отмечается и ряд производных: морд.-эрзян. кал ’рыба’; у П. Равила kal ’рыба’, мокш. kal ’рыба’[45].
Ближайшие параллели к финно-угорскому kala находим в ненецком языке: xaĭle ’рыба’, Хаĭl’ε , Kāл́л́òр ’рыба’. В ненецком регулярно встречается в постпозиции для обозначения отдельных видов рыб, cр.: паркаседа-хале ’белом. корюшка’(р. Печора), пыри-хале ’щука’ (рр. Печора, Собь, Щучья), юрхале ’лосось’ (р. Печора), ялехале ’карась’ (р. Обь), яумхале ’омуль’, (р. Печора, нижн. теч. р. Оби), яухале (то же, рр. Обь, Иртыш, Печора, Обская Губа)[46].
Из записей XVIII в.: ненецк. chy-challe ’чир’, sjaug-chall ’голец’[47]. Ср. также селькуп. (тазов.) qẹlị, qeli, qweli ’рыба’, qẹlịla ’рыбка’, qẹlịl ’рыбный’[48].
Большое число производных с корнем -хал отмечено у Н.М. Терещенко. Приведем основные: халя ’рыба’, халя-юро ’стая рыб’, халядана ’рыбак’ (Таймыр), халэнзь ’есть рыбу’ (большезем., ямал., таймыр.), лы халя ’акула’[49].
Сходны и по форме и по значению аналогичные обозначения рыбы в эвенкийском -кали ’карась’[50].
Слова с компонентом -kal в том же самом значении ’рыба’ известны и далее на восток и юго-восток Сибири. Ср. чук. калял ’горбуша’[51], каль-аль ’горбуша’[52], а также чук. aηqakál ’дух моря’, kael ’дух, злой дух’[53]; коряк. kálal ’горбуша’; калал. ’горбуша’[54]; удэйск. kali ’сиг’[55]. Ср. также: эвенк. калим ’ходовая рыба, кит, морж’[56]; нанайск. Кāлима
13
’кит’[57]; нивх. калм ’небольшой кит’[58]; удзйск. kalima ’кит’[59]. Вспомним вновь и ненецк. лы халя ’акула’ (см.выше). Словарь тунгусо-маньчжурских языков расширяет круг данных и также сравнивает звенк. кали ’карась’; нег. каjин, * карин ’лещ’; удэйск. кали ’кит’; ульч. кари[н] ’лещ’ с названиями кита и моржа с корнем — калим в эвенк. (калим), эвенск.(калим), нег. (калим), ороч. (калима), удэйск. (калима), ульч. (калма), орок. (калима), нанайск. (кāлима), маньчж. (калиму), монг. (халим), бурят. (халим); ср. и ороч. калима (кит)[60].
Эти сопоставления справедливы, поскольку в представлении всех народов кит, морж, акула ‑ это всегда ’большая рыба’. Наконец, касаясь названий из языков Восточной Сибири, небезынтересно этимологически неясное рус. калуга ’рыба из семейства осетровых’, отмеченное на Нижнем Амуре и проникшее некогда в XVII в. в известный памятник письменности "Повесть о Ерше Ершовиче". Скорее всего, рус. калуга ‑ это местное новообразование от заимствованной субстратной производящей основы - kai + русский суффикс -уга-. Тогда именно в русском слове калуга мы находим еще одно звено бытования формы kal в значении ’рыба’ в коренных языках на Амуре[61].
Итак, слова с компонентом — kal/chal в значении ’рыба’ очерчивают вполне определенный непрерывный ареал от прибалтийско- и волжско-финских языков на северо-западе к хантыйскому, мансийскому, ненецкому, эвенкийскому в Сибири, языкам Восточной Сибири, Дальнего Востока.
Впервые на эти факты обратил внимание Н.Я. Марр[62]. Однако отсутствие в то время еще многих материалов, увлечение автора четырехэлементным анализом сделали статью H.Я. Марра фрагментарной и далеко не во всем убедительной. Ответ на вопрос, восходит ли kale ’рыба’ к древнему *ka(kal) ’вода’ как думал H.Я. Марр, или же *kala ’рыба’ возникло иным путем, естественно, выходит за рамки данной статьи. Для нас существенно то, что приб.-финск. kala ’рыба" по происхождению и в своей истории тесно связано с одним из древнейших конкретных языковых ареалов, а именно с ареалом типа *kala/kara в значении ’рыба’ и ярко демонстрирует древнейшие этно-
14
лингвистические связи прибалтийско-финских языков с языками Сибири и Дальнего востока.
Близкие типы изоглосс очерчивают слова nieriás — nieria и maima. Однако прямые параллели, близкие и по форме, и по значению к прибалтийско-финскому nieriä(s), находим уже только в диалектах эвенкийского и эвенского языков: нериē, неригэ, ниру, нгиручан, неручāн, ниручан, нэригэ, нэрие — все слова обозначают, хариуса[63]; эвенск. нуригэ, нэригэ "хариус"[64]. Приведенные факты (сходство формы и общего значения) убедительно свидетельствуют о наличии определенных лексических связей между прибалтийско-финскими (кар., фин.) языками и тунгусскими (эвенк., эвенск.).
Материалы еще раз показывают, какое большое этнолингвистическое значение имеет анализ архаических тематических групп лексики разных языков.
[1] В целом статья построена на основе книг: Линдберг Т.У., Герд А.C. Словарь названий пресноводных рыб СССР на языках народов СССР и европейских стран (Л., 1972) и Линдберг Г.У., Герд А.С., Расc Т.С. Словарь названий морских промысловых, рыб, даровой фауны (Л., 1980}. Там же см.: источники данных по каждому слову, латинские обозначения основных видов. Источники данных при cлове приводятся в тех случаях, когда они почерпнуты не из этих словарей.
[2] СВЯ
[3] Паллон Л.О. Рыбы и рыбный промысел. Сегозера // Тр. Олонец. науч. экспедиции. 1929. VIII, вып. 3, I. С. 5.
[4] Hoek Р.Р. Catalogue des poissons du nord de l’Europe // Consail. Perm. Intern. Explor. Меr., 1904. № 12; Copenhagen. S. 40 o-n о Väri sötvattensfiskars utlandska namn // Svensk. Fiskeri Tidskrift. 1955. Вып. 8/9. S. 120.
[5] Записи автора статьи.
15
[6] SKES.
[7] СВЯ.
[8] KKS.
[9] SKES.
[10] Записи автора статьи.
[11] SKES; СВЯ.
[12] SKES; СВЯ; KKS.
[13] Записи автора статьи.
[14] SKES.
[15] СВЯ.
[16] SKES.
[17] SKES.
[18] SKES.
[19] Hoek Р.Р. Catalogue des poissons... S. 45.
[20] Герд А.С. Из истории прибалтийско-финских названий рыб (siika, siiga; muhju) // ПФЯ. 1981. Вып. 6.
[21] Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnwörter im Rissischen // MSFOu, — 1919, ‑ 44. S. .129; Vasmer M. Russisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1953-1958.
[22] SKES.
[23] Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnwörter... S. 172.
[24] NS.
[25] KKS.
[26] SKES.
[27] Qvigstad J. Lappeske navne paa pattedyr, krybdyr og Padder // Fisce etc. Nyt. Magazin for Naturvidenskaberne. 1904. Bd. 42. S. 378; KKL; Фасмер M. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. M., 1964-1973.
16
[28] KKLK.
[29] Itkonen T. Lappische Lehnwörter imRussischen // Suomalaisen Tiedeakatemian toimituksia. 1972. -27. –S. 52.
[30] KKLK; Qvigstad J. Lappeske navne... S. 373.
[31] Qvigstad J. Lappeske navne... S. 375.
[32] KKLK.
[33] Itkonen T. Lappische Lehnwörter imRussischen... S. 56.
[34] KKLK.
[35] Qvigstad J. Lappeske navne... S. 370.
[36] Itkonen T. Lappische Lehnwörter imRussischen... S. 38.
[37] SKES; Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnwörter... S. 130.
[38] SKES; Kalima J. Die ostseefinnischen Lehnwörter... S. 211.
[39] SKES; СВЯ.
[40] Collinder В. Fenno-Ugric Vocabulary. Stockholm-Uppsala, 1955.
[41] SKES.
[42] Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bern, 1949. S. 958.
[43] Иллич-Свитыч B.M. Материалы к сравнительному словарю ностратических языков // Этимология 1965. М., 1966. С. 362; Его же. Опыт сравнения ностратических языков. М., 1971. С. 288.
[44] Joki А. Uralier und Indogermanen. // MSFOu, 1973. 151. S. 266.
[45] Феоктистов А.П. Русско-мордовский словарь. М., 1971; Коляденков H.H., Цыганов И.Ф. Эрзянско-русский словарь. М., 1949; Ravila Р. Ersämordvinishes Wörterverzeichnis // JSFOu. 1959. 61; Потанкин С.Г., Имяреков А.К. Мокшанско-русский словарь. М., 1949; Имяреков А.К. Мокшанско-русский словарь. Саранск, 1953.
[46] Lehtisalo Т. Juraksamojedisches Wörterbuch. Helsinki,1956; Линдберг Г.У., Герд A.C. Словарь названий пресноводных рыб....
17
[47] Pallas Р. Zoographia rоsso-asiatica // SPb. 1811. S. 401; Зуев В.Ф. Материалы по этнографии Сибири XVIII в. М.; Л., 1947. С. 69.
[48] Erdelyi I. Selkupisches Wörterverzeichnis. Tas dialekt, Budapest, 1969.
[49] Терещенко H.M. Ненецко-русский словарь. M., 1965.
[50] Линдберг Г.У., Герд A.C. Словарь названий пресноводных рыб...
[51] Молл Т.А., Инэнликэй. Чукотско-русский словарь. Л., 1957.
[52] Линдберг Г.У., Герд A.C. Словарь названий пресноводных рыб...
[53] Богораз В.Г. Луораветланско-русский словарь. М.; Л., 1937.
[54] Молл Т.А. Корякско-русский словарь. Л., 1960; Корсаков Г.М. Нымынланско-русский словарь. М., 1939.
[55] Краткий удэйско-русский словарь. Л., 1936.
[56] Василевич Г.M. Эвенкийско-русский словарь. М., 1958.
[57] Петрова. Т.И. Нанайско-русский словарь. Л., 1960.
[58] Савельева В.Н., Таксами Ч.М. Нивхско-русский словарь. М., 197?
[59] Краткий удэйско-русский словарь. Л., 1936.
[60] Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков. Т. I. М.; Л., 1975; Аврорин В.А., Лебедева Е.П. Орочские тексты и словарь. Л., 1978.
[61] Совершенно точные и полные типологические параллели к прибалтийско-финскому kala как по форме, так и по значению мы находим в дравидийских языках юга Индии, и здесь прежде всего в тамильском, телугу и малаялам, а также в хинди, урду, бенгали. Примеры из Линдберг, Герд, Расс, 1980: там kala (Polynemus sexfilis) ’полинезийский шестипалый пальцепер’; kala uluvai (Rhinobatos granulatus) ’бугристый гитарник’; kalla kelleru (Arius maculatus) ’пятнистый ариус’; uppi-kali ’то же’; kalaku vallai (Chirocentrus dorab) ’дораб’; kal vanna
18
(Coryphaena equiselis) ’малая корифена’; kallu kaleva (Epinephelus morrhua) ’тресковый групер’; kal nauharai (Parupeneus indicus) ’индийская зубатая барабуля’; kal poonthi ’гитарник’; polunkala, pozhakkala (Eleutheronema tetradactylum) ’четырехпалый пальцепер’; тел. calamara ’черный милий’, мал. kalimeen (Sillago spp.). Ср. также в латинской транскрипции тамил. kallu-k-kōrinub ’рыба’ (Holocanthus imperator); kal-l-ulu-vai ’рыба’ (Pterois punctatus); kal-navarai ’рыба’ (Upeneus indicus): kal-matanam ’рыба’ (Scolopsis vosmeri) (Tamil lexicon. Madras, 1924-1936). За обстоятельные справки по дравидийским языкам приношу благодарность сотруднику Восточного факультета ЛГУ индологу Н.В. Гурову.
В "Опыте..." В.М. Иллич-Светыча дравидийские материалы при kalа ’рыба’ отсутствуют. Наконец, полностью совпадающие по форме и по значению параллели находим в ряде языков Филиппин и Океании. Примеры из Линдберг, Герд, Расс... 1980: таг. kalangkao (Psettodes erumei) , kalapato (Caranx.spp), Kala-skasin (Pristipomoides microdon) ’красно-бурый нитеперый скэппер’, Kal-aso (Aulopus filamentosus) ’аулоп’. Ср. также: таг. kalapay ’плавник рыбы’, kaliskis ’чешуя рыбы’ (Крус М., Игнашев С.П. Тагальско-русский словарь. М., 1959). Из языков Полинезии шире всего в гавайском. Примеры из Линдберг, Герд, Расс... 1980: гав. kala, kala awa pehu, kala holo-ihu-loa, kala lolo, kala moku, kala pahikana, kala palaholo, pakala, pakala kala — ’виды рыб из рода Naso spp’, kawa kawa (Serranus spp), Kali-kali (Psettodo sieboldi) ’малоротый нитеперый снэппер’. В словаре Пукуи (Pukui М. Hawaiian english diotionary. Havaii, 1957) гав. kala ’рыбы из рода Naso spp’, Kawa-kawa ’рыба-тунец’. Ср. также микронез, kale-laumai (Äcanthurus spp.) ’рыба-хирург’, маори ka-kala-manini, kala (Acanthurus triostegus) ’полосатый хирург’, полинез. (Самоа) kawa kawa ’рыба’ (Е. Tregear. Maori-polynesian comparative dictionary. Wellington, 1891). Очевидно, часть разобранных выше слов является заимствованными из одного соседнего языка в другой, возможно, что не все из них генетически родственны. Статья не ставит своей целью
19
анализ истории таких слов. Но в целом вряд ли возможно вообще объяснить существование отмеченной выше огромной компактной ареальной зоны только через заимствование из языка в язык. Аналогичные факты см. Герд A.C. Из истории прибалтийско-финских названий рыб (sintti, tintti, ting) //.СФУ, 1970. Его же. Из истории прибалтийско-финских названий рыб (siika, siiga, muhju) // ПФЯ. Л.., 1981, вып. 6. Его же: Лексические заимствования или слова-автохтоны // IV Всесоюз. конф. балтистов. Рига, 1980.
[62] Марр Н.Я.. Разложимость мнимых примитивов простых слов и термины для понятия ’рыба’ (Избр. работы. Л. ,1933. Т. 2. С. 173‑178). Н.Я. Марр приводил также груз, ka partin "лещ", ko-br "сазан"‘, сван, kal-ma-q "форель". Индоевропейские формы типа др.-прусск. kalis ’сом’, латин. squlus требуют своего отдельного рассмотрения.
[63] Василевич Г.М. Эвенкийско-русский словарь...
[64] Русско-эвенский словарь. Л., 1950.
20
Сокращения
авест. — авестийский
алт. ‑ алтайский
арх. — архангельский
Бел. м. – Белое море
бурят. — бурятский
Бел. оз. ‑ Белое озеро
вепс. ‑ вепсский
венг. ‑ венгерский
герм.‑ германский
др.-прусск. — древнепрусский
енис.-хатанг. — енисейско-хатангский
ефим. — ефимовский
индоевр. — индоевропейский
камасин. — камасинский
кар. — карельский
20
кар.-олон. — карельско-олонецкий
картв. — картвельский
кильдин. — кильдинский
кольск. — кольский
коряк. — корякский
Ладож. оз. — Ладожское озеро
латин. — латинский
Ленингр. — Ленинградская область
люд. — людиковский
маньчж. — маньчжурский
манс. — мансийский
мар. — марийский
Медв. — Медвежьегорский район
мокш. — мокшанский
монг. — монгольский
морд. — мордовский
морд-эрзян. — мордовско-эрзянский
нанайск. — нанайский
нег. — негидальский
ненецк.-юрак. — ненецко-юракский
нивх. — нивхский
олон. — олонецкий
Онеж. оз. — Онежское озеро
орок. — орокский
ороч. — орочский
пинеж. — пинежский
повсем. — повсеместно
Прион. — Прионежский район
Пск.-Чудск. оз. — Псковско-Чудское озеро
Пудож. — Пудожский район
саам. — саамский
сев.-кар. — севернокарельский
селькуп. — селькупский
тав. — тавгийско-самодийский (нганасанский)
таймыр. — таймырский
твер. — тверской
21
удэйск. — удэйский
ульч. — ульчский
урал. — уральский
фин. — финский
хант. — хантыйский
холмог. — холмогорский
чук. — чукотский
эвенк. — эвенкийский
эвенск. ‑ эвенский
эрзян. ‑ эрзянский
эст. — эстонский
ямал. — ямальский
22
ПУБЛИКАЦИЯ: Герд А.С. Прибалтийско-финские названия рыб в свете вопросов этнолингвистики // Прибалтийско-финское языкознание. Петрозаводск, 1988. С. 4-22.