Данилевский Н.Я. Краткий очерк уральского рыбного хозяйства

Я начну мое описание уральского рыболовства выписками из сочинений двух знаменитых членов Русского Географического Общества: покойного Надеждина и академика Бэра, помещенных в изданиях Общества.

„Не есть ли это живая картина общинных работ, как они производились некогда по всей Руси, как производятся еще и ныне по местам, где старая русская община сохранилась целее; например в Сибири, тоже при сенокосах; на Урале, — при общественной рыбной ловле“ (Надеждин. Записки Русского Географического Общества, кн. I и II, стр. 177).

„Можно представить себе в каком восхищении, видев промышленников Новой Земли, я прибыл потом к поморцам Белого моря. Но здесь меня уверили, что те же люди, столько честные, верные и бескорыстные далеко на севере, делаются хитрыми и лукавыми в сношениях с полицейскими властями. Там они почитают свои обычаи необходимостью, здесь же видят в законах только препоны, которые надобно обойти. Не знаю, справедливы ли жалобы Архангелогородцев, но они резко выражают разницу между законами писанными и законами обычая. Впрочем, законы обычая основаны не только на общей необходимости, они зависят также от природных свойств человека.“ (Бэр. Записки Русск. Географ. Общества, кн. I и II, стр. 80).

452

Оба выписанные мною места выражают собою ту цель, которой желал бы достигнуть настоящею статьею, т. е. представить живую картину общинных работ при общественной рыбной ловле на Урале и показать еще пример разницы между законами писанными и законами обычая, в подтверждение того, что такие обычаи должны зависеть от природных свойств человека, и, ежели не могут даже основываться только на общей необходимости, то еще менее могут быть объясняемы внешними правительственными целями и соображениями и почитаться навязанными народу административными мерами. Если бы особенности экономического устройства уральского рыболовства не делали из него явления в высшей степени оригинального, описание его не представило бы, может быть, довольно интереса, чтобы составить предмет публичного чтения перед собранием Географического Общества; не смотря на то, что рыболовство это, уже само по себе, составляет довольно значительную отрасль промышленности, доставляя рыбного товара на 1 200 000 р. с., т. е. пятую долю всей ценности каспийского улова, не считая того, что потребляется на месте.

В самом деле, Урал есть единственная в мире большая река, исключительно предназначенная для рыболовства, которому принесены в жертву все прочие услуги, оказываемым человеку текучими водами. На нем нет ни судоходства, ни сплава лесу (по крайней мере ниже учуга при Уральске), ни движимых водою мельниц. Во весь год нельзя почти увидать на нем ни одной лодки, которая бы плыла не с рыболовною целью. Самый переезд через Урал затруднен. На всем пространстве от учуга до моря, что составит около 500 верст по почтовой дороге, устроен только один мост у самого Уральска, и один паром у Гурьева — два пункта, где бывает значительная мена с Киргизами. Даже Гурьевский паром возбуждает негодование многих, которые считают его вредящим входу рыбы в Урал, потому что он пугает ее хлопаньем каната об воду. Если нужно бывает переправиться через Урал с возами, связывают две или три бударки (небольшие лодки), настилают на них, вместо помоста, плетень, на носу и на корме каждой бударки садится по казаку с короткими и широкими веслами — и паром готов. — Эта река, предназначенная исключительно на рыболовство, представляет особенность еще более замечательную. От

453

Бородинского форпоста, в ста верстах выше Уральска, до моря; в настоящее же время и значительная часть моря: по берегу от Пороховинского до Гранного бугра, более чем на 100 верст; в глубь же до 6‑ти и 7‑ми-саженной глубины, справа на 76, а слева на 88 верст; равно как и все реки и озера, лежащие в землях Уральского войска, и вне этих земель, лежащее в Киргизской степи, Черхальское морце, с впадающими в него двумя речками Анкотами, — составляют общую собственность всего Уральского войска. Все эти воды не разделены на участки между отдельными лицами или селениями, а принадлежат всему войску сообща; так что казаки, живущие в Гурьеве, имеют право отправляться за 500 верст в Уральск для участия в производимом, начиная оттуда, багреньи, и действительно пользуются этим правом. Наоборот, и живущие в Уральске и выше могут спускаться для лова до самого моря, например во время весеннего лова, или ловить и в самом море, весною, осенью и зимою. — Такого способа пользования, весьма законного и справедливого по отношению к дарам природы, предлагаемым человеку без всякого со стороны его участия в их произведении или размножении, сколько мне известно, нигде не существует, кроме Урала. Здесь, в казацком товариществе, распоряжавшемся занятою им страною по своему произволу, без всяких внешних ограничений, проявилось на совершенном просторе и в обширнейших размерах, ничем не стесняемое, но ничем внешним и не возбуждаемое, сродное всем славянским племенам, стремление к общинному пользованию собственностью. Но, ежели такая собственность состоит из большой реки, на пространстве 600 верст длины, из участка моря тысяч в 9 квадратных верст, и множества мелких речек и озер, из которых одно имеет до 60 верст в окружности; хозяин же ее — собирательное лицо в несколько тысяч человек, — то общее пользование такою собственностью, чтобы не впасть в совершенную неурядицу, должно представить весьма сложное, а чтобы быть еще к тому же справедливым, — весьма мудрое экономическое устройство, которое — полагаю я — уже по своей оригинальности имеет некоторое право на общее любопытство.

Особенности этого общинного хозяйства громадных размеров проявляются, как в добывании рыбы — способах производства рыболовства, — так и в способах распределения добычи. На все

454

это существуют строгие и определенные правила, примененные к местным и временным обстоятельствам, и, чтò еще реже, все эти правила строго выполняются, за исключением сравнительно немногочисленных злоупотреблений, происходящих более со стороны начальствующих лиц, чем простых казаков. Они основаны, однако же, не на каких либо положительных узаконениях; все установилось здесь в прежние времена под влиянием духа казацкого товарищества на мирских сходках, так называемых казацких кругах, на которых, подобно всем прочим казацким делам, обсуживались, изменялись и наконец окончательно утверждались и их рыболовные постановления. Таким образом установленное передавалось преданием. В настоящее время, правила, таким путем установившиеся, находятся под наблюдением войскового начальства; впрочем, и теперь по просьбам казаков они от времени до времени изменяются.

Для того, чтобы понять и оценить это свободное казацкое рыболовное законодательство, надо будет нам, прежде его изложения, обратить внимание на те естественные условия, к которым должны были применяться казаки для составления своего кодекса, и на историю постепенного развития уральского рыболовства.

Прежде всего, скажем несколько слов о самой местности, на которой происходит уральское рыболовство. Река Урал, на всем протяжении своем от Уральска до Гурьева, течет по ровной глинистой степи нешироким руслом, имеющим в верхней части не более 50, у Гурьева же до 80 сажен ширины. Эта степь в южной части своей солонцевата, и поэтому, единственно возможные здесь отрасли промышленности: рыболовство и скотоводство. Только в 80 верстах ниже Уральска, от Бударинского форпоста начинается плодородная почва, способная к обработке, и действительно обрабатываемая. О степени плодородия почвы и распределении занятий между Уральскими казаками, смотря по месту их жительства, всего лучше можно будет судить из следующих данных. Собственно так называемая Земля Уральских казаков в административном отношении разделяется на следующие части:

1) Илецкие станицы, от Мухрановского форпоста до Бородинского, на 50 верст по Уралу и за Уралом в Илецком городке.

455

2) Верхняя дистанция, от Бородинского форпоста до Уральска, по Уралу верст на 100.

3) Город Уральск с округом.

4) Средняя дистанция, от Уральска до Калмыковской крепости, на 257 верст по Уралу.

5) Нижняя дистанция, от Красноярского форпоста до Гурьева городка, 220 верст по Уралу.

6) Гурьев городок с округом, по Уралу до моря верст на 16.

7) Чижинская линия, расположенная по речкам 1‑й, 2‑й и 3‑й Чижи, к ю.‑з. от Уральска на границе с Ново-Узенским уездом Самарской губернии.

8) Внутренняя линия по узеням, на границе с землями внутренней Киргизской орды.

В этих подразделениях земли Уральского войска было высеяно хлеба и содержалось скота:

 

 

 

Жителей обоего п.

Четв. пшен., овса, проса и ячменя

Содержалось скота:

крупного

мелкого

В

Илецких станицах

на

10 356

8 985

26 015

15 985

Верхней дистанции

12 024

8 213

22 978

6 205

Округе Уральском

11 138

11 914

50 137

38 160

Средней дистанции

20 076

1 908

28 348

50 252

Нижней дистанции

5 476

11 256

45 520

Гурьевском округе

1 874

5 396

29 236

Чижинских линиях

938

1 212

3 850

4 100

внутренней линии

1 534

566

11 691

37 383

Так что приходится на душу:

 

 

Четв. пшен., овса, проса и ячменя

Скота:

крупного

мелкого

В

Илецких станицах

6,9

2,5

1,5

Верхней дистанции

5,5

1,9

0,5

Уральском округе

8,6

4,5

3,4

Средней дистанции

0,8

1,4

2,5

Нижней дистанции

2,1

8,3

Гурьевском округе

2,9

15,6

Чижинских линиях

10,3

4,1

4,4

внутренней линии

2,9

7,6

24,4

456

Из них всего более высевается хлеба на Чижинских линиях, в округе Уральском, в верхней дистанции и в Илецких станицах — (в Чижинской линии приходится с лишком по четверти (10¼ мер) на человека), т. е. в северной части Земли Уральского войска, где почва хороша; в нижней дистанции и в Гурьевском округе хлеба не сеется вовсе; в средней приходится кругом менее четверика на человека, во внутренней же линии менее 3‑х четвериков, так что во всей нижней половине этой области хлебопашества почти вовсе не существует; за то тут содержится весьма много скота, так что во внутренней линии, где притом местное рыболовство по узеням не очень прибыльно, и откуда довольно далеко отправляться на уральские ловы, приходится кругом на жителя мужского и женского пола почти 8 штук крупного и 24 штуки мелкого скота.

На всем пространстве своего течения, от Уральска до моря, принимает в себя Урал только 2 небольшие речки с правой стороны и ни одной с левой. За то Урал выпускает из себя много рукавов, которые ниже с ним же соединяются. Такие рукава называются „старùцами“, как бы потому, что они были некогда главными руслами реки. Некоторые из этих старùц имеют только одно сообщение с рекою, другие же — два: исток и устье. Эти последние называются полуусыми старùцами. Через пересыхание одного из соединений с Уралом обращаются они в простые. Разделение этих стариц на полуусые и простые имеет значение в правилах уральского рыболовства. В обыкновенном разговоре смешивают старицы с „черными речками“, под которыми собственно должно понимать реки, текущие из степи в Урал, или текущие по степи и впадающие в озера или топи, как например Анкоты и Чижи. — Течение Урала чрезвычайно извилисто там, где он вдается коленом в степь — берега совершенно обрывисты; но в таком угле с противуположного берега всегда образуется низменная коса, вдающаяся в реку. Эти отлогие косы называются здесь песками и весьма удобны для вытягиванья неводов. Только этими вдающимися углами подходит Урал к глинистой степи, на всем же остальном пространстве от Уральска до Зеленовского форпоста (118 верст выше Гурьева) он окаймлен низменною полосою, в несколько верст шириною, ежегодно заливаемою и потому покрытою богатою травянистою растительностью и лесом. Эта низменная полоса

457

имеет поверхность чрезвычайно неровную. Она вся изрезана ериками, рытвинами, котлубанями (озеровидными расширениями) и старùцами, которые все долго, некоторые даже постоянно, сохраняют воду после разлития Урала. Ниже Зеленовского форпоста низменная полоса не столь уже резко отличается от остальной степи, ибо начиная с него, в годы сильных разливов, вся степь на значительную ширину сливается под одну водную скатерть, идущую вплоть до моря. Вода эта скоро стекает; будучи мелкою и занимая обширное пространство, она весьма скоро нагревается солнцем и способствует скорому нагреванию взморья, также весьма мелкого. Дно Урала от Уральска до моря, сначала песчаное, потом становится все более и более глинистым и иловатым; только верстах во ста выше Уральска, именно верстах в 20 от этого города, берег и дно реки состоят из плитняка, и только еще верст 80 выше, по дачам Илецких казаков, дно состоит из мелкого камушника, представляя самые удобные места для метания икры красною рыбою. Обстоятельство, что такое дно начинается далеко от устьев, весьма невыгодно для распложения в Урале самых ценных пород каспийской рыбы.

Другая невыгода заключается в постоянно усиливающемся обмелении устьев Урала и прилежащей к ним части моря. Здесь не место входить в подробное исследование этого предмета, и я замечу только, что вместо 19 устьев, которыми впадал Урал еще в первой четверти нынешнего столетия, остались теперь только 7 (из которых два обязаны своему происхождению недавнему раздвоению двух старых рукавов, так что, собственно говоря, из бывших 19 осталось только 5). Чтобы показать, как сильно обмелело взморье, — скажу только, что мне случилось купаться в совершенно открытом море, где уже не было видно никаких признаков берега, и вода доходила только по пояс. Это было почти при совершенном безветрии, т. е. при нормальном уровне моря. И это не отмель какая-нибудь — все море на большое пространство здесь так мелко.

Кроме Урала и моря, из местностей, на которых производится рыболовство Уральскими казаками, заслуживают еще внимания: на правой, европейской, или по местному названию самарской, стороне — оба узеня с Камыш-Самарскими озерами, в которые они впадают; на левой же, азиятской — так называемой

458

бухарской, — озеро известное под именем Черхальского морца, которое чрезвычайно обильно рыбою, имеет около 60 верст в окружности и принимает в себя две речки: большую и малую Анкоту, и выпускает вливающуюся в Урал Солянку. В этой Солянке, впрочем, вода бывает только весною, и течет из морца в Урал или обратно, смотря по относительной высоте в них уровня воды.

В водах, принадлежащих уральскому войску, ловятся главнейше следующие породы рыб: белуги, осетры, шипы и севрюги, составляющие так называемую красную рыбу; и судаки, лещи, сазаны, называемые вместе со всеми остальными мелкими породами, в противоположность красной, черною рыбою. На двух обстоятельствах в жизни всех этих рыб основано устройство уральского рыболовства. Первое из них есть весенний ход рыбы в реки для метания икры. Привлекаемые пресною водою, которая почти для всех пород, живущих в Каспийском море, необходима для метания икры, они стремятся весною в реки. Так как к тому побуждает рыбу непреодолимая физическая потребность, пробуждающаяся для большей части каспийских рыб весною, то идут они в это время массами, более или менее многочисленными косяками, быстро следующими один за другим. Время это, впрочем, не одинаково для всех притоков Каспийского моря, и зависит от скорейшего или медленнейшего нагревания воды. Мы уже видели, что в Урале и в прилежащей к нему части моря нагревание происходит очень быстро, поэтому и метание икры бывает здесь раньше, чем в соседственной Волге. Войдя в реку, каждая порода отыскивает пригодные для себя места. Для черной рыбы нет недостатка в таких местах по разливам Урала. К сожалению, нельзя того же сказать и о красной рыбе. Та, которой удается избегнуть направленных против нее орудий лова, не находя в главном русле Урала того, чтò ей нужно для выметыванья икры при благоприятных обстоятельствах, идет в разливы его, — на так называемые „наборы“ или прибоистые места, где грунт твердый, много „каршей“ (т. е. повалившихся деревьев) и еще стоящих на корню деревьев, где она может тереться о шероховатую их кору. Казаки, которым посчастливится, во время весеннего лова, попасть на такие наборы, получают большую добычу. Но так как и эти наборы далеко не составляют мест, вполне пригодных

459

для метания икры красною рыбою, то она и выметывает ее в меньшем числе; а главное, из выметанной икры не может развиваться столько мальков, как при нормальных условиях.

Как бы то ни было, выметавши икру, или даже не найдя для этого благоприятных условий, рыба в реке не остается, а возвращается обратно в море — свое настоящее место жительства. Следовательно, чтò не было поймано в это время в реке или на взморье, спасается в глубины моря, где вообще трудно уже поймать рыбу. Из рук же Уральцев она этим ускользает совершенно, ибо они не ловят вне своих пределов. На этом весеннем ходе рыбы основаны все весенние уральские рыболовства, сообразуясь с ним в способах своего производства.

Совершенно другой характер имеет летний и осенний ход рыбы в реки. Хотя и этот ход рыбы не составляет чего-либо исключительно принадлежащего Уралу; однако же, не только ни в одном из притоков Каспийского моря, но может быть и нигде, не имеет он столь резкого и отличительного характера, как в этой реке. Поэтому, я поговорю о нем несколько подробнее.

Цель его составляет потребность зимнего отдыха или сна. Как на ходе рыбы для метания икры основаны все виды весеннего рыболовства, так точно на зимнем отдыхе ее основаны все виды осеннего и зимнего рыболовства. Этот зимний отдых не проявляется нигде с такою очевидностью, как в Урале, — потому, что нигде не принято человеком таких мер, чтобы не мешать рыбе, во время ее входа в реку, и охранять ее покой. С конца июля уже замечают, что как красная, так и черная рыба начинает вторично подниматься в Урал. В это время всякий лов запрещен, чтобы не пугать входящей рыбы. Сначала она гуляет по реке, но, по мере того как вода начинает холодеть, в августе и в сентябре, останавливается на известных местах для нее удобных, преимущественно глубоких, и держится около такого избранного ею места, далеко не отходя от него. Во все это время, опытные казаки, особо для этого назначенные, зорко следят за ходом рыбы, знают каждый прошедший мимо их косяк, и где он остановился. Об этом передаются известия с конца в конец уральской линии, и казаки всегда могут приблизительно предсказать, каковы будут осенняя плавня и багренье. Когда рыба останавливается на известных

460

местах, сторожевые казаки наблюдают, в каком количестве и какая рыба тут легла. Для этого смотрят они по зарям, как рыба подымается, т. е. играет, выпрыгивает из воды. Опытность их в этом так велика, что издали, на расстоянии, на котором уже нельзя ясно различать формы рыбы, во время ее быстрого всплеска, — они по этому всплеску безошибочно узнают не только породу, но и пол рыбы, подобно тому, как опытные охотники узнают птицу по полету. Икряная, говорят они, лишь немного и тихо из воды приподнимается; яловая же очень быстро выскакивает всем телом.

Места, на которых скопляется рыба, называются Уральцами ятовями. На ятови, которую избирает для себя красная рыба, черной уже не бывает, и наоборот. Из красной на ятови всего более собирается осетра, севрюги же и белуги несравненно менее. Ятови эти известны казакам все на перечет и имеют определенные названия. Пока ятовное место еще не покрылось льдом, рыба часто подымается на поверхность и играет, особливо по утрам; по замерзании же его, опускается в глубь, но, по замечанию казаков, не лежит на дне, а держится в небольшом от него расстоянии. Часто казаки, сторожащие рыбу, после покрытия ятовей льдом, пока его еще не занесло снегом и он прозрачен, подползают на животе к самой ятови, стараясь рассмотреть рыбу. Так как на дне ее не видать — они сильно ударяют палкою по льду, от чего она вся поднимается к верху, и как бы прислушивается к шуму, ее потревожившему, ибо поднимается обыкновенно боком, как бы обращая ухо к поверхности льда.

Ятовная рыба выпускает из себя слизь, которая одевает ее тонкою оболочкою, называемою „сленом“, или шубою. По мнению казаков, рыба чрезвычайно бережет во всю зиму этот слен, который должен предохранять ее от холода, опасаясь сбить или стереть его с себя. Этим объясняют они необыкновенную тихость и медленность ее движений в это время, так что, даже, когда зацепят ее багром, она весьма мало бьется. Такое состояние рыбы конечно гораздо естественнее объяснить ее сном или состоянием какого-то оцепенения, могущего происходить как от холода, так и от меньшего количества воздуха под льдом, и следовательно от слабейшего дыхания. Во всяком случае, сон этот или оцепенение не очень крепки, потому что, через

461

несколько времени после начала багренья, всегда сопровождаемого большим шумом, рыба поднимается со дна, и начинает медленно расходиться в стороны.

Вся лежащая на ятовях рыба почти совершенно вылавливается в осеннюю плавню и в багренье; та же, которая остается, становится весною, когда лед разойдется, очень бойкою и старается освободиться от покрывающего ее слоя слизи — слена.

Ход рыбы в Урал для зимнего отдыха продолжается с июля по конец сентября, и вошедшая рыба остается в реке всю осень и зиму. Тут нечего следовательно опасаться, чтобы эта рыба ускользнула из рук; поэтому ясно, что, основанные на этом отдыхе, осенние и зимние рыболовства должны иметь совершенно другой характер, нежели весенние, чтò и увидим ниже. Теперь же посмотрим, каким образом получили Уральцы в свое владение весь Урал, значительный участок моря и некоторые особливые льготы, имеющие связь с рыбною промышленностью.

Не входя в рассмотрение того, как и когда появились казаки на берегах Урала, чтò до настоящей нашей цели вовсе не касается, мы остановимся на том положительном факте, что в тридцатых годах прошедшего столетия казаки жили только в Уральске — тогдашнем Яицком городке, и в ближайших его окрестностях. Вся нижняя часть течения Урала тогда еще им, да и ни кому, не принадлежала. Здесь кочевали по левой стороне реки Киргизы, по правой Калмыки, которые друг на друга беспрестанно нападали и друг друга грабили, переходя для этого разграничивающую их реку. При самом же устье Урала существовал, еще за долго до этого времени, Гурьев-городок, и, в четырех верстах ниже теперешнего городка, на месте доселе называемом брантвахтою, был устроен казенный учуг, отдававшейся на откуп. В учуге этом первоначально были открыты с обоих концов ворота, шириною от 6 до 8 сажен, но в последствии они были уничтожены, вероятно откупщиками, и рыба могла проходить в Урал лишь побочными его устьями, в то время многочисленными и глубокими. К этому учугу, а не к уральскому, относится предание, что рыба так напирала на него весною, что должны были разгонять ее пушечными выстрелами, из опасения, чтобы она не опрокинула всей забойки.

462

Казаков, живших тогда в яицком городке, было до 3 000 способных носить оружие. Они охраняли лишь ту часть границы, которая примыкала к месту их жительства. Главнейший доход свой, подобно тому как и ныне, имели они от рыболовства, которое вероятно распространяли и несколько ниже своего городка, повыше которого тогда уже устроен был учуг, дабы не пропускать вверх рыбы летнего и осеннего входа. Астраханским губернатором Татищевым подан был проект: поселить по Уралу, для охранения его ниже жилищ уральских казаков, казанский драгунский полк и, под его прикрытием, в роде иррегулярного войска, самарских и алексеевских дворян. Проект этот был утвержден резолюциею Кабинета от 21‑го генв. 1739 года, но, за некоторыми препятствиями, решение это несколько лет не было приводимо в исполнение.

Казаки, между тем, опасаясь, что эти новые поселенцы будут перелавливать на пути идущую к ним рыбу, подали просьбу, в которой обязывались построить у урочищ Кулагина и Калмыкова яра — по крепости и охранять их, равно как и всю линию вплоть до Гурьева, своими силами, прося лишь, чтоб на этом пространстве не делали предполагаемых заселений, уволили их от посторонних командировок и отворили ворота по обоим концам Гурьевского учуга в 8 сажен ширины каждые.

Как боялись казаки предполагаемого поселения драгун, можно видеть из их просьбы, в которой они говорят: „от такого заселения мы прийдем в крайнюю нищету и разорение, и рыбные наши промыслы, от которых все свое содержание и пищу имеем, и службу отправляем, вовсе уничтожатся, ибо, за таковым поселением, рыба до нашего городка, за тем, что всегда будет пужана, приходить уже не может, и от одного оружейного выстрела, или огнища, или кто не во время хотя одну рыбу поймает — вся на низ уходит“. Несправедливость этих слов очевидна, ибо, если такое препятствие, как Гурьевский учуг, рыбы назад не ворочал, и она доходила в достаточном количестве до Яицкого городка, для того, чтобы казаки могли, по собственным же словам, иметь от рыболовства все свое пропитание; то как могла сделать это несвоевременная поимка одной рыбы, один выстрел или на берегу разведенный огонь? Все это — вы-

463

думки, имевшие целью отвратить предполагавшееся заселение, которое, действительно, имело бы погубные следствия для казаков, — выдумки, в которых в последствии казаки сами себя убедили. В этом заключается, вероятно, начало мысли, составляющей до настоящего времени коренное убеждение Уральцев, хранимое как завет старины, которой они во всем так твердо придерживаются, что не только судоходство, но всякий малейший шум и даже огонь в домах на берегу Урала, пугают рыбу.

Тогдашний оренбургский губернатор Неплюев, которому весь этот край так много обязан, вступился с своей стороны за казаков, представляя, что предполагаемое заселение по Нижнему Уралу совершенно бы разорило их, тогда как, по его выражению, „такой де сильный, легкий и исправный корпус разорять весьма не полезно“. Снисходя к этим просьбам, Императрица отменила резолюцию бывшего Кабинета и, грамотою от 23 апреля 1743 года, пожаловала яицкое войско отворением учуга, наложив на него за это обязанность построить две означенные крепости, Калмыкову и Кулагину, содержать в них по 500 человек гарнизона, сначала ежегодно переменяемого, а потом тут совершенно населить означенное число казаков, и своими разъездами от Уральска до Гурьева охранять границу, недопуская до перебегов, кочующих по берегам реки, Киргиз и Калмыков.

Таким образом, заселение нижнего Урала было для казаков не расширением их владений, которое бы они считали своею выгодою, — а наложенною обязанностью, которую, правда, они сами предложили на себя принять, но только во избежание бòльшего зла — видеть низовья их кормильца, Яика, доставшимися в чужие руки. Вследствие этого, долгое время должны были казаки смотреть на свои низовые крепости и форпосты, как на колонии. Они ревниво надзирали, чтобы от этих низовых жителей не происходило вреда для их метрополии, их коренной отчины — Яицкого городка и, как увидим ниже, сколько могли противились развитию низового рыболовства, особливо же морского. На это имели они отчасти и благовидные доводы, ибо морское рыболовство, устроившееся в позднейшее время, уже не свободным путем обычая и товарищеского согласия, а под влиянием присутственного места, — Войсковой Канцелярии, далеко не носит на себе того характера справедливости и равномерности в распределении выгод, как речное. Подобно тому, как во времена Неплюева

464

жители Яицкого городка желали лучше, чтобы низовья Урала были ничьи, чем ихние, так точно и теперь большинство верховых жителей желало бы лучше, чтобы принадлежащей войску участок моря был ничей, чем ихний, но конечно лучше ихний, чем чужой. Расселение казаков по всему Уралу послужило к их же пользе; конечно и морское рыболовство, давая само по себе значительную прибыль, будучи устроено на несколько других началах, помирило бы с собою большинство.

Стараясь об отворении Гурьевского учуга, Неплюев писал об этом и к Татищеву, подавшему первую мысль о поселении драгун на Урале, желая и его преклонить на свою сторону. Татищев не только согласился с мнением Неплюева, но, принимая в соображение ничтожность выгод, получаемых казною от Гурьевского учуга, доставившего в два года 1740 и 1741 только 5 037 р. 66 коп., предложил отдать учуг казакам вместо жалованья, предоставив на их произвол сломать его, или содержать в свою пользу. Казаки, поняв всю выгоду, которую могло бы им доставить осуществление мысли Татищева, вошли об этом с новою просьбою в Военную Коллегию. Неплюев поддержал их и в этой просьбе, представив между прочим резоны, что гораздо выгоднее будет совершенно отчислить Гурьев от астраханского ведомства к оренбургскому. 25 мая 1752 года получен был указ, удовлетворявшей просьбе казаков, и 16 сентября того же года был заключен в Каммер-Коллегии контракт с Яицким войском, которым с 1 января 1753 года отдан был ему Гурьевский учуг на уничтожение, за ежегодную плату 4 692 р. 69⅓ коп. Эту сумму, составляющую на серебро по теперешнему курсу 1 340 р. 77 коп., уральские казаки и доселе вносят в казну. В контракте не приведено причин, почему положено Гурьевский учуг уничтожить, а не отдать казакам в пользование; но можно догадаться, что это было согласнее с желанием войска. В этом же контракте сказано, что, по силе присланного из Сената указа, запрещается казакам ловить рыбу при Гурьеве городке и близ оного, где производился лов во время казенного управления.

Это ясно доказывает, что в то время, даже после уничтожения Гурьевского учуга, тамошняя местность и берега моря, а тем более самое море, казакам вовсе не принадлежали. Владение, принадлежащею им теперь, частию моря казаки основывают

465

на указе, последовавшем от Государственной Каммер-Коллегии в Оренбургскую Губернскую канцелярию от 24 февраля 1758 года, но окончательно и бесповоротно утвержено оно за ними только указом от 23 декабря 1803 года.

Так как в половине прошедшего столетия существовали еще внутренние пошлины с привозимых товаров, то казаки с вывозимой ими рыбы должны были отдавать десятую в казну в виде пошлины. Так как этот вывоз значительно должен был увеличиться от уничтожения Гурьевского учуга, то для удобнейшего сбора этой пошлины, вменено им в обязанность везти рыбу не иначе, как на одно из следующих мест: Самару, Сызрань, Батрацкую ярмарку, Сергиевск и Алексеевск. При этом же была установлена новая пошлина с соленой рыбы и икры, также десятая рыба или десятая часть по весу, вместо соли, „которую им на это соление покупать из казны было должно“, но которою они беспошлинно пользовались из Индерского и Грязного озер.

Еще в том же 1753 году все внутренние пошлины были уничтожены. Вскоре после этого, казаки стали просить, чтобы и сбор с соленой рыбы и икры отдали им же в откупное содержание. Просьба их была уважена, и с 1 января 1759 года повелено отдать им в откупное содержание сбор, производимый с вывозимой с Яика соленой рыбы и икры за 5 003 р. 84½ к., — сумму, которую до сих пор уральское войско вносит в Государственное казначейство, по нынешнему курсу 1 429 р. 67 коп. Вместо этого казенного сбора, стали собирать в Уральске, в общую пользу войска, пошлину, по известной таксе с каждого пуда вывозимой соленой рыбы и икры. Сбор этот отдает войско в свою очередь на откуп, получая за это по последним торгам 46 800 р. сер. Для обеспечения этого сбора существует на Урале строго выполняемое правило, по которому вся рыба и икра, как свежая, так и соленая, должны непременно везтись во все места Империи не иначе, как через Уральск.

Таким образом, к шестидесятым годам прошедшего столетия уральское войско получило в свое владение все воды и вступило во все права, которые теперь имеет.

Мне остается еще сказать, какие из видов уральского рыболовства должно считать исконными, и какие введены вновь, когда и по какому случаю.

466

Все виды уральского речного рыболовства имеют свое начало с давних времен, и о введении не осталось никаких сведений ни письменных, ни изустных. Но ежели позволено мне будет сделать догадку, то, по моему мнению, речные неводные рыболовства новее багренья и плавных ловов, потому что на них позволено иметь в работниках иногородних, чтò уже противоречит основному правилу, так сказать догмату Уральцев, что в Урале никто, кроме природного казака, ловить не может. Сверх этого, и самая местность, на которой неводные ловы производятся, поступила в собственность казаков только со времени уничтожения Гурьевского учуга, и действительно, в перечислении уральских рыболовств Рычковым, в его Топографии Оренбургского края, не упоминается еще об этих неводных ловах.

В 1801 году увеличение народонаселения принудило завести новый ряд форпостов по Узеням, названный Внутреннею линиею. С самого поселения начали казаки, без сомнения, ловить рыбу в тех реках, но без всяких правил, как и когда кто хотел. Только с начала двадцатых годов устроен и тут правильный лов, начинающийся в определенные сроки, для того, чтобы не одни живущие на Внутренней линии, но, согласно понятиям об общинной собственности всех рыбных вод, им принадлежащих, — все вообще казаки, буде только пожелают, могли принимать в нем участие.

Подобно сему, приведен в систему весенний лов в Черхальском морце в 1821 году, а зимний только в начале сороковых годов, преимущественно с тою целью, чтобы отвлечь часть казаков от багренья. Когда вообще начался черхальский лов, я никак не мог узнать. Вероятно первоначально ходили казаки на морце самовольно, небольшими партиями, тем более, что Киргизы не умели пользоваться богатым озером, лежавшим в их земле. Вообще, казаки всегда завладевали, если только могли, тем, чтò представляло для них выгоды. Так, еще в 1854 году просили они дозволить им лов в реках, называемых Анна-Куль, лежащих в Киргизской степи, более чем в 40 верстах от Урала; но Войсковая Канцелярия отвечала, что не имеет права разрешить этого лова, и строжайше запретила им туда отправляться.

Если под именем морского лова разуметь и лов по Култукам, и вообще по прибрежью, то нет сомнения, что он уже

467

производился в прошедшем столетии, преимущественно в Курхайском морце, куда в то время вливался еще западнейший из рукавов Урала — Нарынка, и которое соединялось несколькими проронами с Богатым Култуком — заливом Каспийского моря, славившимся изобилием в нем рыбы. До сих пор существует предание о начале этого лова. Раскольничьи монахи и беглые, укрывавшиеся у них, жившие по пустынному прибрежью моря, рассказывали, как весною толпится рыба в Култуках и жмется к тем местам берега, откуда переливается со степи пресная вода. Эти рассказы послужили поводом к начатию там лова на простых бударках. Только в 1816 году просили некоторые чиновники (т. е. офицеры) и казаки Войсковую Канцелярию о дозволении им производить рыболовство в море вправо от Бабинской Косы. В причинах, выставленных Войсковою Канцелярией, по которым этот лов разрешается, и в правилах, для него установленных, видны уже опасения Уральцев, чтобы морской лов не повредил речному. Потому, строго был запрещен лов против устьев Урала, чтò и доселе во всей строгости соблюдается, а также и с левой стороны оных до Эмбинской, — восточной грани Уральских владений.

Уже через 20 лет после этого, в 1837 году, разрешен был лов и слева от устьев Урала, и то потому, что Астраханские — вольные эмбинские промышленники, пользуясь тем, что сами Уральцы здесь не ловят, ставили свои сети в большом количестве в этих водах. Трудность прекратить эти облавы заставила казаков самих учредить здесь свой лов.

Но морской лов доставлял преимущественно выгоды только богатым казакам, во 1‑х потому, что только такие могут справить себе хорошие морские палубные лодки, во 2‑х же потому, что они скупали, под видом доверенностей, права бедных казаков, не имеющих средств участвовать в этом лове, и занимали таким образом своими сетьми обширные пространства моря. Поэтому, когда в 1840 году Войсковая Канцелярия вошла с представлением к тогдашнему оренбургскому военному губернатору, генерал-адъютанту Перовскому, о введении осеннего лова в море, он, без сомнения принимая во внимание понятия большинства казаков, его не разрешил. Но в 1843 году Войсковая Канцелярия разрешила сама этот лов в виде опыта и, найдя его выгодным, просила нового оренбургского губернатора, гене-

468

рал-лейтенанта Обручева, об утверждении его. Но генерал Обручев, основываясь на том, что между казаками существует мнение, „что морской лов препятствует входу рыбы в Урал, где рыболовствует все войско, в море же немногие, и те больше именем, ибо передают свое право богатым казакам, которые таким образом овладевают всем богатством войска“, сначала не согласился на это, и сделал Войсковой Канцелярии вопросные пункты о вреде морского рыболовства. Войсковая Канцелярия, приводя в пользу своего мнения умножение уральского народонаселения и уменьшение входа рыбы в Урал, вследствие обмеления его устьев, отвечала: „что мнение казаков о вреде морского рыболовства, как основанное лишь на желании как нибудь объяснить себе уменьшение рыбы в реке, и на предубеждении против всего нового, не заслуживает внимания, тем более, что за несколько перед сим лет морское рыболовство было отменено, а рыбы в Урале отнюдь не умножилось, и что теперь отменить морское рыболовство, существующее уже более четверти столетия, значило бы добровольно пожертвовать выгодами войска, которое, вероятно, со временем должно будет искать средств к обогащению уже не в Урале, а в море“. Только после этого ответа был утвержден новый вид морского рыболовства, так называемый осенний Курхай или жаркòй лов.

Однако, с ответом Войсковой Канцелярии генералу Обручеву нельзя безусловно согласиться. Мнение казаков о вреде, приносимом морским рыболовством речному, — вовсе не одно предубеждение, не заслуживающее никакого внимания. Конечно, морские рыболовства значительно увеличивают собою общее количество годичного улова, так что с уничтожением его, одно речное доставило бы улов меньший, чем то и другое вместе. Но, с другой стороны, неоспоримо также, что речной лов значительно бы через это усилился. Цель как той рыбы, которая идет на пространстве моря против Урала, между обеими линиями бакенов, отграничивающими это пространство справа и слева, и которая, отклоняясь от одного пути, попадает в передние ряды сетей, расставленных вдоль бакенных линий, так и той, которая, идя с востока, со стороны Эмбинских, или с запада, со стороны Юсуповских вод, попадает в задние ряды этих сетей, — все таки Урал. И если, конечно, не вся, попадающая в курхайские сети, рыба, то, по крайней мере, значительная часть ее, достигала

469

бы своей цели, входила бы в Урал и увеличивала бы собою добычу с речных рыболовств. Приведенное же, в доказательство безвредности морского рыболовства для речного, временное отменение его, не более как уловка, или совершенное непонимание того, чем морской лов может вредить речному. Чтобы удовлетворить голосу большинства казаков, восставших против морского рыболовства, был отменен в виде опыта с 1831 по 1835 год один из его видов. Но какой? — зимний, подледный лов — так называемый аханный, который очевидно никакого влияния на речное рыболовство иметь не может, так как в январе и феврале рано еще рыбе подниматься в реки.

И так, курхайские рыболовства, хотя и значительно увеличивают количество годичного улова, приносят небогатому большинству скорее вред, чем пользу, уменьшая речной улов, участие в котором каждому доступно.

Около 1816 же года установлено было и зимнее морское рыболовство, — аханное, по примеру Астраханцев. Если оно избежало неудобств курхайского, то этим оно обязано, как увидим ниже, самой сущности производства этого лова.

Таким образом, не ранее 1843 года окончательно учредились все виды рыболовств, производимых в настоящее время в водах, принадлежащих уральскому войску.

Я не стану описывать всех уральских рыболовств одно за другим, а постараюсь только представить в сжатом виде существенное в их устройстве, с двух точек зрения: добывания и распределения богатства, вдаваясь лишь там в некоторые частности и подробности, где они представляют нечто характеристическое, показывая до какой тонкости часто доводили казаки свою заботливость — о возможной выгодности своего главного промысла, и о возможной справедливости, при распределении этих выгод.

Все рыболовства, производимые в водах, принадлежащих уральскому войску, — а их с мелкими насчитывается около 25, — могут быть разделены на такие, желающие участвовать в которых должны собираться к определенному времени в назначенное место и, под наблюдением начальника — рыболовного атамана, — занимаются своим промыслом; и на такие, во время которых, каждый, оставаясь на своем месте жительства, занимается своим ловом отдельно, или собираясь в небольшие артели.

470

Для них не назначается особливых начальников и, вообще, для их производства не существует столь строгих правил, как для первых. Поэтому можно их назвать свободными рыболовствами. — На первых всегда строго и точно определяются времена начала и окончания ловов, и это по следующим причинам: 1) чтобы несвоевременным ловом не помешать входу рыбы в Урал, 2) чтобы некоторые из казаков, начав лов прежде других, не воспользовались лишними выгодами в ущерб остальным, и наконец 3) чтобы каждый мог заблаговременно приготовиться к предстоящему рыболовству и, записавшись в одно из них, не мог в то же время участвовать в другом, с ним одновременном, посредством своих рабочих, или передачею своего права другому казаку по доверенности. Все, сколько нибудь значительные, рыболовства принадлежат к этому разряду. Их можно еще подразделить на главные и на побочные. Главные суть все те, которые производятся в Урале или в море, побочные же по старùцам Урала, в Узенях и других черных речках, в морских култуках и в Черхальском морце, одновременно с главными. Доставляя также не маловажные выгоды, они уменьшают число совместников на главных рыболовствах. Свободные рыболовства, несравненно менее важные по количеству доставляемой ими добычи, производятся лишь зимою по самому Уралу и старùцам его. Из них стоит упомянуть лишь о запорных ловах.

Главные рыболовства, а за ними следовательно и одновременные им побочные, по времени и по характеру лова, разделяются на три группы. Две из них соответствуют двукратному ходу рыбы в Урал и на нем основаны. Это рыболовства весенние, куда принадлежат, из главных, морское — весенний курхай и речное — севрюжья плавня, из побочных же — весеннее черхальское, и осенне-зимние, куда относятся, из главных, морское — осенний курхай, речные осенняя плавня, осеннее неводное, багренье и зимнее неводное, из побочных — осеннее и зимнее узенское и зимнее черхальское. Третий разряд заключает в себе лишь одно зимнее морское рыболовство — аханное, не имеющее никакого отношения к ходу рыбы в реку.

Чтобы ясно представить себе последовательность и синхронизм всех этих рыболовств, должно иметь в виду, что побочные рыболовства, имея конечно своею главною целью доставить

471

войску по возможности бòльший доход, установлены между прочим и с тем, чтобы предотвратить чрезмерное скопление рыболовов на главных рыболовствах. Поэтому, каждое из них современно которому нибудь из главных, однако же одновременность эта, по различным естественным и экономическим причинам, не совершенная. Они иногда начинаются несколько раньше и оканчиваются позже соответствующих им главных.

Со вскрытием от льда моря и Урала, начинаются весенние рыболовства: курхай и севрюжья плавня и современное им весеннее черхальское. В начале июня всякий лов во всех водах, принадлежащих уральскому войску, совершенно прекращается до 15 августа. 15 августа начинаются осенне-зимние рыболовства осенним курхаем, за ним следует с 28 сентября осенняя плавня с одновременным ей осенним неводным и осенними побочными ловами. В ноябре все эти рыболовства оканчиваются, и тут бывает в главных рыболовствах перерыв, более или менее продолжительный, смотря по тому, рано или поздно станет Урал; но этого промежутка почти не существует между осенним и зимним узенском ловом. С замерзанием Урала начинаются багренье и зимнее неводное с современным им зимним черхальским, в это же время начинается аханное рыболовство. Багренье и зимнее неводное оканчиваются в первой или во второй половине января, но аханное, зимнее узенское и черхальское продолжаются до 1 марта, а два последние нередко и того долее. С окончанием осенней плавни начинаются в различных частях Урала в разные времена, смотря по окончанию главных рыболовств, — свободные ловы, которые идут до последних чисел марта. Из этого уже видно, как систематически распределены уральские рыболовства по времени. Эта систематичность и, смею сказать, разумность устройства уральского рыбного хозяйства являются в несравненно более ярком свете, если вникнуть во всю совокупность многосложных его правил. Читая рыболовные инструкции в Канцелярии, сначала видишь только множество бессвязных правил, в большинстве которых не можешь отдать себе никакого отчета. Прибыв на Урал, уже довольно знакомый с подробностями каспийского рыболовства, и прочитав несколько описаний самого уральского рыболовства, я однако же принужден был составить целые листы вопросов и недоразумений о цели, которую могли иметь различные пункты инструкций.

472

Добиваясь разрешения их, как распросами у опытных рыболовов, так и розысканиями в старых делах, где нередко означены те обстоятельства, из которых возникли некоторые постановления, — я убедился, что из всех моих вопросных пунктов не было почти ни одного, который не разрешался бы самым удовлетворительным образом. Краткость этого обзора едва позволит мне представить несколько примеров этих тонкостей уральского рыболовного законодательства.

Весенние и осенне-зимние речные рыболовства весьма существенно отличаются между собою своим характером, и это различие основывается на различии в характере весеннего и летне-осеннего хода рыбы в Урал. Весною рыба массами идет в эту реку, для метания икры, и, окончив это, сейчас же возвращается в море. По этому, весенняя севрюжья плавня, так названная от преимущественного лова севрюги во время ее, — не медля в один прием вылавливает весь Урал, от Уральска до моря. Свойства русла в верхней части этого пространства реки заставляют переменять орудия лова у Антоновского форпоста (219 верст ниже Уральска), но это делается без малейшей перемежки, так что собственно тут два рыболовства сливаются в одно непрерывное.

Летом с начала июля до половины сентября рыба поднимается в реку не такими массами, как весною, а идет постепенно небольшими косяками, с тем, чтобы лечь на ятови. Найдя себе удобные места, она уже их не покидает. Тут, следовательно, спешить нечего, и Урал вылавливается в несколько приемов по частям, ожидая по возможности, чтобы холода придали рыбе и икре бòльшую ценность. От Каленовского форпоста (в 191 версте от Уральска) до Кандауровского (в 16 вер. выше Гурьева) и от Гурьева до моря производится осенняя плавня в течение октября и начала ноября. В оставленном промежутке между Кандауровым и Гурьевым идет в то же время осенний неводный лов, как более удобный по местности. Между тем, вся верхняя часть Урала от Каленовского форпоста до Уральска остается нетронутою; до багренья рыба как бы бережется тут с садке, до времени, когда морозы придадут ей наибольшую ценность. Самое багренье разделяется, для своевременной доставки рыбы и икры к Высочайшему двору и для удобства ловцов, часто довольно большими промежутками, на три части: презент-

473

ное, малое и большое, хотя все они, по способу производства и употребляемым орудиям, составляют один и тот же вид рыболовства. Тут замечается, следовательно, совершенная противуположность севрюжьей плавне. Наконец, во время зимнего неводного рыболовства проходят еще раз участок между Гурьевым и морем, потому что в осеннюю плавню выловили там только красную рыбу на знаменитой некогда своим изобилием — Славущей ятови, а черную оставили до зимы, для увеличения ее ценности. Вот почему соединяю я в одну группу зимние с осенними рыболовствами, за исключением одного аханного. Хотя более различные между собою по способам производства и орудиям лова, чем осенние от весенних, они однородны потому что основаны на лежании рыбы на ятовях и служат как бы продолжением и дополнением одно другому.

И так, весь порядок рыболовства на Урале основан на естественных условиях жизни рыб; какое же отношение к ним имеет почти четырех-месячный перерыв рыболовства в Урале? Цель этого строго соблюдаемого постановления состоит главнейше в том, чтобы дать время рыбе улечься на ятовях, дабы потом легче ее выловить, и при том в такое время, когда она будет иметь гораздо большую ценность, чем летом; опасности же, что она обратно уйдет в море, как весною, в это время более не существует. С первого взгляда, это запрещение лова в жаркое время года может показаться имеющим еще более достоинства, чем на самом деле. Может видеться в этом редкий пример предусмотрительной экономической мудрости, принимающей меры к тому, чтобы источник богатства не оскудел в будущем, и жертвующей для этого частию настоящих выгод. Можно подумать, что такое запрещение лова с половины и даже с начала июня имеет целью дать рыбе возможность выметывать икру. Такое понятие особливо легко себе составить, имея в виду время метания икры красною рыбою в Волге, где оно именно происходит с конца июня по конец июля. Но, вспомнив, что красная рыба мечет икру в Урале гораздо ранее, и с этою целью в июне уже в реку не поднимается, а главное, приняв во внимание, что производство рыбной ловли на севрюжьей плавне устремлено, как увидим ниже, к тому, чтобы по возможности не пропустить ни одной рыбы, должно будет оставить эту лестную для предков нынешних Уральцев мысль. В

474

установлении правила не ловить в летние месяцы, мысль о метании рыбою икры не имела ни малейшего участия уже потому, что, по теперешним понятиям казаков, которые они без сомнения наследовали от своих предков, красная рыба, хотя и мечет икру в Урале, но как бы случайно; по их понятиям не здесь главное для этого места, а в море по прибрежью. Да при том же, думают они, и из выметанной в реке икры — мальков, т. е. детенышей, не выходит, для чего будто бы нужно присутствие солодковой воды взморья. Но, если бы даже казаки имели ясное и верное понятие о метании икры красною рыбою, то и в таком случае упущение части своих выгод, с целью благоприятствовать ее размножению, было бы с их стороны не правильным экономическим расчетом, а самопожертвованием, несправедливостью к самим себе, ибо они знают и знали, что эта рыба не живет в Урале, а только на время входит в него, как и во все другие реки, и что, следовательно, и выведшаяся в Урале рыба расходится по всему морю, а выросши поднимается безразлично по всем его притокам. Таким образом, им не могло быть неизвестным, что своими оберегательными и охранительными мерами они принесли бы пользу лишь другим, сами участвуя в ней в самой ничтожной степени, и меняя верное на неверное. Этого, конечно, ни требовать, ни ожидать от них нельзя. И теперь, введение охранительных мер, которые бы содействовали расположению красной рыбы, лишь тогда будет справедливо, когда будет распространено на все притоки Каспийского моря.

Оценим лучше это запрещение летнего лова по его действительному достоинству. Для этого достаточно сказать, что давая рыбе время спокойно улечься на ятовях, оно заменяет летний лов осенним и зимним, и возвышает цену на красную рыбу от 1 р. 25 к за пуд до 2 и даже до 4 и 5 рублей, смотря по тому, оставляют ли ее до осенней плавни, или до багренья; на черную рыбу от 30 до 55 к. и до 1 р. 15 к., на икру же от 9 и 10 р. до 14 и до 24 р. сер. Подобного добровольного откладывания лова с лета на осень и на зиму не только не существует ни в какой другой местности Каспийского моря, но, сколько мне известно, оно нигде невозможно при обыкновенном способе пользования рыбными водами. Всеми выгодами его обязаны Уральцы своему правильному пониманию преимуществ общественного поль-

475

зования рекою. В самом деле, владельцы речных участков, хотя бы и знали, что вошедшая летом и осенью, рыба не уйдет уже до весны обратно в море, все же старались бы поймать по возможности каждую рыбу, когда бы она ни проходила через их участок, ибо им неизвестно, в чьем участке изберет она себе место для зимнего отдыха. Какое ему дело до того, что через несколько месяцев цена ее утроится или учетверится, если она достанется другому, а не ему?

При этом сам собою представляется вопрос: так как на багреньи цена ловимой рыбы и добываемой икры самая высокая в году, то почему не заменяет оно собою совершенно осенней плавни, или, по крайней мере, почему граница между этими рыболовствами не проведена ниже Каленовского форпоста? — чему нет решительно никаких физических препятствий, происходящих от изменения в свойствах реки, или в образе лежания рыбы на ятовях. На это отвечать не трудно. Весьма естественно, что длинный перерыв рыболовства летом, продолжающейся от 3½ до 4‑х месяцев, заставляет казаков с нетерпением ожидать времени, когда им можно будет кое-что себе заработать на рыбе, тем более, что осенние цены на малосольную рыбу и икру довольно высоки. Кроме того, осенняя плавня доставляет много черной рыбы, которую багреньем поймать почти невозможно, а другими средствами, на пространстве столь обширном, как весь Урал от Уральска до моря, весьма затруднительно. Следовательно, и в этом отношении верность экономического расчета Уральцев выдерживает всякую критику. Что же касается до установленной границы между обоими рыболовствами, я позволю себе следующее предположение, кажущееся мне весьма вероятным. Когда казаки жили в окрестностях Уральска, они не могли зимою далеко спускаться вниз по Уралу, берега которого были тогда совершенно пустынными; уже один провоз набагренной рыбы с нижних частей реки был бы затруднителен. Вероятно, местность, где теперь Каленовской форпост, служила границею, докуда заходили казаки во время своих ловов; когда же они расселились по всему Уралу, они конечно стали и ловить по всей реке, что гораздо удобнее было им делать на лодках, чем сухим путем, по причине трудности доставать зимою корм для лошадей, при тогдашней ненаселенности всего заволжского края. Таким, может быть, образом Каленовский форпост

476

стал гранью между древнейшим уральским рыболовством — багреньем, и новейшим его распространением осеннею плавнею.

Переходя к частностям устройства отдельных рыболовств, я начну с двух предварительных мер, которыми Уральцы, так сказать, удерживают в своей власти всякую рыбу, зашедшую в их воды; это 1) охранение уральских вод и самого Урала от посторонних или несвоевременных обловов, чем обеспечивается морской лов, вход рыбы в Урал и спокойное размещение ее по ятовям, и 2) уральский учуг, который, хотя не имеет никакого влияния на весенний лов, существенно важен для осеннего и зимнего, собирая исключительно в руки уральских казаков всю рыбу, входящую в Урал летом и осенью. Для охранения морских вод назначаются особливые смотрители из офицеров или урядников, в распоряжении которых находится 9 разъездных лодок, для беспрестанных разъездов по всему уральскому морскому участку, для наблюдения за тем, чтобы против устьев Урала (между косами Бабинскою справа и Дуванною слева) никто не ловил даже в дозволенное время, чтобы в остальное время не ловили и в прочих местах, главное же, чтобы непринадлежащие к войскому сословию не расставляли никаких снастей в уральских водах. С тою же целью учреждены пикеты по всему морскому берегу. В случае поимки таких обловщиков, по закону их должно доставлять к начальнику Гурьева городка, их лодки со всем находящимся на них конфисковать. Разъездные действительно строго смотрят за тем, чтобы Астраханцы не ловили в уральских водах, но с нарушителями этого правила поступают по своему. Они начинают с того, что угрожают им доставкою к начальству, и бьют до тех пор, пока те не дадут за себя выкупа. Тогда тотчас же мирятся, и обе враждебные партии, казаки и Астраханцы вместе пьют и гуляют. К начальству же представляют только в тех случаях, когда в драке случится несчастье, которого скрыть нельзя. Случается, впрочем, что победителями остаются и Астраханцы, которые тогда спокойно удаляются в свои воды с наловленною ими рыбою.

Для охранения самого Урала от лова в запрещенное время и запрещенными снастьми, — крючьями, в каждом форпосте назначаются, из отставных казаков по найму, так называемые смотрители за Уралом. Они-то наблюдают за ходом рыбы

477

по Уралу и за тем, где, и примерно в каком количестве, она ложится на ятови.

Уральский учуг не составляет сам по себе орудия лова, как например волжские и куринские, ибо перед ним не лежат ряды веревок с привязанными к ним крючьями. Он состоит из ряда свай, отстоящих одна от другой сажени на 1½, с привязанной к ним с наружной стороны решеткою из круглых шестов, около вершка в диаметре, называемою кошаком. Ворот в учуге этом нет никаких; но за то на зиму он совершенно разбирается, и устраивается вновь не ранее первых чисел июля. С наступлением морозов, в конце октября или начале ноября, снимается кошак, а когда река уже крепко замерзнет, выдергиваются и сваи. Не ранее половины июня, когда у Уральска река войдет уже в свои берега, приступают к постройке учуга, которая оканчивается не ранее первых чисел июля. По этому учуг этот никого влияния на весенний лов не имеет и не может препятствовать ходу рыб для метания икры. Он служит только к тому, чтобы не пропускать, вошедшую летом или осенью в Урал, рыбу из той его части, которая принадлежит уральскому войску, чтобы она не могла вне ее искать себе ятовных мест.

Во всех уральских рыболовствах могут участвовать все казаки, служащие и отставные, находящиеся на лицо, т. е. проживающие в Земле уральского войска, в некоторых рыболовствах только лично, в других же и по доверенностям. Не могут же участвовать в них все казаки, находящиеся на действительной службе, хотя бы и внутри Земли уральского войска. Чтобы это было понятно, надо знать, каким образом несется служба уральскими казаками, сохранившими и в этом свои древние обычаи. Всякий казак, которому минет 18 лет, считается на службе, и несет ее 25 лет; но действительно служат, конечно, не все, а лишь сколько того требует надобность. В это число назначаются казаки не по очереди, как в других казацких войсках, а сами поступают по добровольному найму. Ежели, например, требуется на действительную службу четвертая часть всех, считающихся служащими, то трое из них нанимают четвертого по вольным ценам, причем берется во внимание трудность и вероятная продолжительность предстоящей службы, так что иные получают иногда до 2 000 р. ассигнац.

478

Таким образом, один исполняет служебную обязанность натурою, и за то получает деньги с остающихся; а эти последние несут свою службу деньгами и, за это, пользуются выгодами от рыболовства. Наемка эта относится впрочем к одним рядовым. Офицеры и даже урядники не могут пользоваться ее выгодами, и потому, если находятся на лицо в войске, и не удерживаются обязанностями службы, имеют право участвовать во всех рыболовствах, при которых пользуются даже, по справедливости, значительными преимуществами. Отставными называются те, которым окончился 25 летний срок, все равно, были ли они или не были на действительной службе; они могут участвовать в рыболовствах, но с некоторыми ограничениями в правах. Так, например, на Курхаях они выставляют меньшее число сетей, чем служащие казаки; на багреньи, для участия в котором каждый должен иметь билет — в уральском переводе печатку, — билет этот для служащих даровой, тогда как отставные должны платить за него по 3 р. сер. Из таким образом собираемых денег, часть, — именно 4 285 р. 715/7 к. (15 000 асс.), идет на вознаграждение тех должностных лиц, которым служебные обязанности не позволяют участвовать в этом, как его некогда называли, первом и наилучшем промысле, — багреньи. Общинное пользование, таким образом, составляет, и в действительности, и в понятиях казаков, материальное основание их государственных повинностей, точно так, как для крестьян земля, распределяемая между членами сельских общин. Но, по крайней мере относительно казацкой общинной собственности, можно с уверенностью сказать, что несомая в пользу государства повинность лишь освятила коренной исконный обычай, но конечно не вызвала его.

Чтобы представить в кратком очерке все особенности уральских рыболовств, мы разделим их по тем орудиям, которыми они производятся, ибо ими главнейше определяется характер производства. Мы можем это сделать, потому что предварительно изложили тот порядок, в котором они следуют одно за другим в течении года. Таким образом получается четыре разряда рыболовств: 1) производимые плавными сетями, 2) неводами, 3) баграми, и наконец 4) сплавными сетями.

Плавных рыболовств два: весеннее севрюжье и осеннее плав-

479

ное. Первое производится на протяжении всего Урала, от Уральска до моря, и в самом море перед устьями Урала — единственное исключение в году, когда дозволен лов в этом заповедном пространстве дней на десять или на две недели; второе от Каленовского (191 вер. ниже Уральска) форпоста до Кандауровского (16 верст выше Гурьева) и от Гурьева до моря. Эти два рыболовства, поприще которых Урал на значительной части своей длины, в чем с ними сходствует еще багренье, — имеют ту особенность, что производятся по рубежам. Для того, чтобы главная масса рыбачущего войска, или так называемая громада, двигалась стройно и правильно, назначены границы, от куда и до куда можно плавать в течение одного дня, и таким образом от рубежа к рубежу проходится весь Урал. Кроме сохраняемого порядка, через это никто не может себе выбирать особливо выгодных для лова, подмеченных им, мест, и тем наносить прочим ущерб. К тому же, систематичность лова, доходящая в известных случаях до строгости военной дисциплины, обусловливает более полный вылов рыб, чем беспорядочный лов.

Эти же речные рыболовства, производимые по рубежам, т. е. обе плавни и багренье, имеют еще ту особенность, что на них никто не может иметь даже в работниках — иногороднего, т. е. не принадлежащего к казацкому сословию.

Как, вообще, начало и окончание каждого рыболовства в целом строго определены, так и каждый день подается сигнал, большею частию выстрелом из пушки, к началу лова с рубежа. До этого времени, все бударки должны стоять на самарском берегу в линии и, по данному знаку, вталкиваются в воду. Лов производится на весенней плавне от Антоновского форпоста плавными сетями, выше же и во время всей осенней плавни — ярыгами. Плавная сеть состоит из двух полотен, переднего более редкого, которое туже натянуто, и заднего более частого, которое на слаби. Длина их 32 сажени; за один конец держит ее на веревке сидящий в бударке ловец, другой же прикреплен к поплавку, который поддерживает верхний край сети на воде. Ярыга есть мешок из сети, сшитый до половины так, что остаются два свободных крыла, верхнее и нижнее. Ярыги — не более 7 сажен длиною. Веревки от обоих концов —в руках ловцов, сидящих каждый в свой бударке.

480

Они усиленною греблею подвигаются вперед, и тянут ярыгу как раскрытую пасть.

На севрюжьей плавне все ловят на пространстве рубежа в разброд, ибо и сама рыба в это время разбрелась по всему Уралу и разливам его; с плавною сетью даже и невозможно сильно грести, надо только следовать за течением. На первой половине этой плавни, когда ловят ярыгами, казаки стараются, правда, обгонять друг друга, в надежде, что впереди прочих лов изобильнее, но расчет этот не всегда верен. Такому лову, а также и теплому времени года, не позволяющему беречь рыбу, не посоливши ее скоро, соответствует и способ продажи. Купцы, иногородние или из казаков, также рассеяны по всему берегу, и кто что поймает, сейчас же спешит продать.

Совершенно другую картину представляет осенняя плавня. Во время ее рыба уже улеглась по ятовям, места которых наперед известны. Собственно на них только и ловят. Поэтому, для возможного уравнения шансов улова, он производится с удара. Когда бударки уже в воде, рыболовный атаман ведет их до некоторого расстояния от ятови гурьбою, так сказать колонною, не позволяя никому заходить вперед своей лодки. Когда начальник отплывает в сторону, начинается перегонка. Всякий гребет с величайшим напряжением сил. Бывали случаи, что здоровые, сильные и привычные к работе казаки загребались до обморока. Здесь цель каждого уже не просто обогнать товарищей, в надежде, довольно вероятной, однако нередко ошибочной, что лов впереди других будет обильнее, — а достигнуть из первых ятови, где скопилась рыба, с верным расчетом как можно более из нее вычерпать до прихода прочих. Когда одна ятовь выловлена, на пути к следующей казаки опять гребут в перегонку, т. е. по их выражению, делают второй удар. Тут, очевидно, некогда продавать свою добычу и торговаться с купцами, да и нечего спешить; холодная погода позволяет сохранять рыбу не посоленною около суток. Наконец, сама усиленная работа требует отдыха. Поэтому, на осенней плавне через день назначаются дневки, во время которых бывает базар для продажи пойманного накануне.

На обеих плавнях сзади войска или громады происходит другой лов, частию плавными же сетями, частию неводами, как для того, чтобы подобрать ускользнувшее от передовых лов-

481

цов, так и для лова черной рыбы, которой мало попадает в плавные сети, а особливо в ярыги.

Здесь у места будет сказать несколько слов об одной из тех тонкостей уральских рыболовных постановлений, о которых я упоминал выше.

Во время осенней плавни не положено времени, когда дневной лов должен оканчиваться; тогда как на собственно севрюжьей плавне, в два часа пополудни, выстрелом из пушки подается сигнал к прекращению лова и к вытаскиванию бударок на берег. Такое постановление сделано в пользу рыбачущих сзади войска. Весною рыба на ходу, и иной косяк, боясь шума, необходимо сопровождающего лов на нескольких тысячах бударок, не переходит нижнего рубежа пока продолжается лов; но с прекращением его косяки эти трогаются и идут вверх. Если бы главный лов продолжался до ночи, то эти косяки ускользнули бы за ночь и от задних ловцов. Теперь же, когда в два часа задние начнут свой лов с верхнего рубежа, у нижнего все уже спокойно; косяки трогаются, и случается, что задние ловят успешнее передних. Ничего подобного нет на осенней ловле. Тогда ниже рубежа рыба спокойно лежит на ятовях и поэтому задним ловцам нет никакой выгоды, чтобы передние рано оканчивали свой лов. Таких примеров, из одних отношений главного лова к производящемуся сзади его, я мог бы привести несколько; но это заняло бы слишком много времени. Скажу только, что на обеих плавнях все установлено так, чтобы по возможности уравновесить для всех шансы уловов. Здесь приняты во внимание интересы и тех, которым, по различным обстоятельствам нельзя участвовать в главном лове, и притом, тем из них, которые ловят в верхних частях реки, где рыбы менее изобильно, предоставлены перед прочими некоторые преимущества; одно из них, например, — дозволение ловить выше Янайских хуторов (60 вер. ниже Уральска), во все время севрюжьей плавни, неводами, запрещенными в это рыболовство на всем остальном пространстве.

При всем моем уважении, иные, может быть, скажут пристрастии, к уральскому казачеству, а главное к устройству их рыболовства, я не могу не сказать, что Урал содействует не в пример менее всех прочих значительных притоков Каспийского моря — к поддержанию общего запаса в нем красной

482

рыбы, далеко не соответственно той доле, в которой он участвует в общем вылове, так что на уральском рыболовстве пропорционально более, чем на прочих, лежит вина уменьшения красной рыбы в Каспийском море, и вина эта исключительно падает на способ производства весенней плавни. Не смотря на отдаленность мест, удобных для метания икры красною рыбою, нет сомнения, что она подымалась бы до них, если бы тому не препятствовал способ производства этого рыболовства. Оно производится столь стройно и систематически, что редкая рыба проходит сквозь движущуюся, хотя и не непрерывную стену сетей. Здесь приняты все меры, чтобы ни одна рыба, если возможно, не ускользнула от ловцов, чтобы вычерпать из Урала всю рыбу дочиста. В иной год до 2 000 и более будар, со столькими же сетьми, дружно встречают всякий косяк, поднимающейся по Уралу, и ежели в какой нибудь части реки улов хорош, проходят тот рубеж еще раз. Рыба, ускользнувшая от главной массы севрюжников, попадается в сети рыбачущих непосредственно вслед за ними, или к тем, которые ловят, оставаясь на своих форпостах. Наконец, от Янайских хуторов вверх до Уральска собирают уже неводами то, чтò могло туда проскользнуть. Это может служить убедительнейшим доказательством тому, что только способ употребления какого-либо рыболовного орудия, а не оно само по себе, бывает вредным для рыболовства, препятствуя ходу рыбы. Так, невинные плавные сети и ярыги в Урале гораздо полнее достигают своей цели — вылавливать все что есть, чуть не дочиста, чем, например, на Куре самые учуги, с лежащими перед ними порядками столь сильно обвиняемых крючьев, ибо выше их ловится там ежегодно только в три летние месяца более 10 000 осетров и шипов и 55 000 севрюг; тогда как выше Уральского учуга налавливают всей красной рыбы не более 1 000 штук в круглый год.

Однако, все мое обвинение не походит ли скорее на похвалу и я боюсь, что оно будет иметь вид риторической фигуры уступления. В самом деле, нельзя обвинить Уральцев в невежестве, равнодушном к предмету их главных занятий, за то, что им не были известны истинные условия метания икры красною рыбою, неизвестные никому до исследования г. академика Бэра на Каспийском море; или в жадности, за то, что не ввели у себя такой охранительной меры, которая приносила бы пользу

483

не им, а прочим каспийским рыболовам, — меры, не могущей составлять предмета частного рыболовного хозяйства, хотя бы оно производилось в столь обширных размерах, как уральское, — а только хозяйства всего Каспийского моря, устройство которого при настоящих условиях может зависеть только от правительства. Не достоинство ли в самом деле — организация лова столь правильная и систематическая, что при ней самыми обыкновенными средствами достигаются результаты, превосходящие все, до чего достигают в других местах орудиями более усовершенствованными?

Второй разряд рыболовств — ловы неводные разделяются на обыкновенные и подледные; из значительных рыболовств к первым принадлежат осеннее неводное, осеннее узенское и весеннее черхальское; ко вторым: зимнее неводное, зимнее черхальское и лов в запорных старùцах.

На всех неводных ловах, хотя бы они производились в самом Урале, дозволяется иметь работников из иногородних: простым казакам и урядникам, по одному, — чиновникам же: обер-офицерам по два, а иногда по три, а штаб-офицерам по три, а в иных рыболовствах по четыре.

Для примера обыкновенных неводных ловов, мы возьмем — самое значительное из этих рыболовств: осеннее неводное. Оно начинается 10‑ю и оканчивается 7‑ю днями позже осенней плавни, и производится на небольшом пространстве по Уралу, верст на 20 выше Гурьева. Это, как бы вставка в осеннюю плавню, учрежденная потому, что в этом промежутке Урала нет ятовей с красною рыбою, черную же гораздо удобнее ловить неводами.

Не каждый казак имеет свой собственный невод. Некоторые имеют один, сообща им принадлежащий, другие же пристают к хозяевам неводов, на известных, определенных уральскими рыболовными постановлениями, условиях. Таким образом составляются неводные артели. Все неводные артели расписываются по пескам, т. е. по отмелым местам берега, на которые удобно вытягивать невода. Этих песков здесь, на пространстве осеннего неводного лова, более 20, и все они имеют свои названия. Партия, пришед на свой песок, мечет жеребьи о порядке закидыванья неводов. Каждая артель, желая закинуть свой невод как можно большее число раз, торопит свою предшественницу, и начальнику этого рыболовства строго предписано

484

следить за безостановочным ходом неводов, взыскивая с тех, которые будут обличены в умышленно-медленной тяге. Поэтому, для большей быстроты, употребляются на этом рыболовстве невода небольшие и без так называемой мотни. Двое суток (кроме ночей) тянут безостановочно, на третьи делается отдых для посола и дележа рыбы, после чего переметывают жребий, чтобы переменить порядок тяги и тем, по возможности, для всех уровнить шансы уловов.

Если рыба ускользнет от неводов, тянущих на одном песке, она попадается в руки партии, рыбачущей на другом; если же пройдет чрез верхнюю или нижнюю грань всего пространства, на котором производится осенний неводной лов, — то или сделается добычею плавичей, или останется на долю промышляющих зимним неводным ловом. Но на этом последнем рыболовстве, производимом от Гурьева до моря, по рукавам, разветвившегося с этого городка, Урала, рыба, ускользнувшая в верх или в море, где в то время не производится лова, по крайней мере неводного, которым только и можно поймать много черной рыбы, совсем бы ушла из рук казаков.

В предупреждение этого, и по причине медленности подледной тяги, дающей рыбе много средств укрыться от угрожающей ей опасности, на зимнем неводном рыболовстве перегораживают каждый из 5 участков, на которые оно разделяется, по числу рукавов Урала, переставами на верхней и на нижней грани каждого участка. Следовательно, лов в каждом участке производится как бы в сажалке, и его вылавливали бы до последней рыбки, если бы рыба, в небольшом конечно числе, не могла спасаться, прижимаясь к ярам. Все рыбачущие на нем казаки расписываются по участкам, и в каждом участке по неводным артелям. Так как каждый участок занимает пространство в несколько верст, то все невода тянутся разом, а не по очереди. Здесь каждая тяга продолжается трое суток денно и ночно; после чего делается дневка для дележа добычи.

Зимний черхальский лов замечателен огромными размерами употребляемых на нем неводов, которые, имея 5 сажень ширины, доходят до 2½ верст длины. Из 12 неводов, бывших на этом озере в 1852 году, самый больший имел 1 600, а самый меньший 1 000 маховых сажень длины. Такие невода закидываются с середины озера, верстах в 7 от берега, к ко-

485

торому тянутся лошадьми, припряженными к воротам. В трое суток едва успевают вытягивать один невод. — Тяга может быть успешною лишь там, где лед стал на озере гладко. Весьма любопытно как поступают при этом казаки: чтобы уровнять выгоды лова, сделать выгоды лова для всех одинаковыми, они измеряют веревками вокруг всего озера те места берега, против которых лед гладок, и все эти удобные места делят так, чтобы на каждые 100 сажень совокупной длины всех неводов приходилось по участку ровной длины, и мечут жеребий о местах для каждого невода.

Наконец надо упомянуть и о запорных ловах, потому что они представляют единственное исключение из правила, что все воды, принадлежащие Уральцам, составляют нераздельную собственность всего войска. — Во время разлива Урала, пока вода не начала еще сбывать, по всему заливному пространству имеет право ловить всякий, участвующий в главном или в заднем севрюжьем плавном рыболовстве; в это время еще нельзя делать никаких запоров. Полоусые старицы также всегда остаются свободными от всяких запоров, и вылавливаются одновременно с главною трубою Урала. Только те старицы и вообще всякого названия водовместилища, которые имеют одно соединение с Уралом, могут быть запираемы с разрешения Войсковой Канцелярии с того времени, как полая вода пойдет на убыль, дабы зашедшая туда рыба не ушла обратно в Урал. Эти последние разделяются на два разряда: одни составляют общую собственность всего войска, — это по большей части старицы, недавно перешедшие, пересыханием одного из устьев, из полоусых в запорные; другие же составляют частную собственность одного или нескольких форпостов, в дачах которых они находятся. — Свободные запорные старицы могут запирать, а следовательно и ловить в них, все желающие; принадлежащие же к некоторым форпостам могут запирать лишь казаки этих форпостов. Если эти последние остаются незапертыми, то казаки каждого форпоста ловят в участке, лежащем в его дачах; если же казаки только одного из форпостов, которым собща принадлежит старица, запрут ее, то одни они и могут ловить в ней.

Весною, желающие запирать старицы подают прошение в Войсковую Канцелярию, а она извещает об этом начальников

486

тех форпостов, в дачах которых эти старицы находятся, для объявления всем жителям их, чтобы желающие участвовать в предстоящем зимнем лове записывались не позже окончания севрюжьей плавни.

Все расходы на запоры должны быть делаемы с ведома форпостных начальников, дабы устроивающие не могли потом объявить их стоющими дороже действительного.

Способы раздела добычи на неводных ловах чрезвычайно разнообразны, и лучше всего высказывают дух справедливости, господствующей в уральском рыболовном законодательстве; но мы отложим их изложение до того места, где будем говорить о распределении улова между казаками на всех рыболовствах, а теперь будем продолжать говорить о различных способах добывания рыбы.

 

Багренье, составляющее исключительную особенность уральского рыболовства, производится, подобно плавням, по рубежам, и ежедневно начинается по данному сигналу.

Все пространство ятови, редко более версты длиною и в 50 сажень шириною, в несколько минут изрешетят прорубями (около ½ аршина в диаметре). Каждый казак, а их бывает до 7 000 и более человек, спускает в прорубь багор, иногда сажень в 10 длиною, у конца которого навязаны гири, чтобы его не относило водою и чтобы багор всегда оставался в вертикальном положении, и слегка двигает им с верху в низ. Рыба сама попадает на багры, которыми не колют, а подцепляют ее. Такой лов, очевидно, возможен только при большом скоплении рыбы в одном месте, как это бывает на ятовях, и при большом числе ловцов, так чтобы при малейшем движении ей почти нельзя бы было не попасть на этот или на другой багор. Разбагрив одну ятовь, отправляются на следующую, но уже берегом с своими санями, и так до конца рубежа, где, между тем, перед началом лова расставляют поперек всего Урала переставы из сетей, чтобы рыба, ускользнувшая от багров, в них попадала. И на багреньи, казаки, верные своему обычаю, соединяются в артели от 6 до 15 человек, как для взаимной помощи при лове, когда например посчастливится подцепить белугу или осетра в несколько пудов, так и для

487

уравнения шансов улова, ибо артели пойманное ими по большей части делят поровну между своими членами, но это не обязательно.

Багренье составляет любимый промысел Уральцев, как по воспоминаниям прежнего, когда случалось вытаскивать из одной проруби до 40 рыб, так и по доступности его, даже и для самых бедных, ибо он не требует ничего, кроме багра, саней и несколько-дневного запаса овса для лошади; главное же, потому, что тут, более чем на всяком другом рыболовстве, играют роль счастье и случай. Это своего рода лотерея, в которой счастливому удается иногда в четверть часа получить до сотни рублей.

Разделение багренья на большое и малое, из которых первое продолжается обыкновенно 5 дней, а второе 8, с промежутком 10 дней между ними, существует единственно в уважение трудности поднять нужное на все время количество хлеба и овса. Чтò касается до презентного багренья, продолжающегося всего один день и производящегося на одной, или, в случае малого улова, на нескольких ближайших к Уральску ятовях, для доставления рыбы и икры к Высочайшему двору, то это старинный обычай, ведущий свое начало с первых времен заселения казаками Урала, как бы в знак их подданства московскому царю.

К последнему разряду рыболовств, — производимому плавными сетьми, принадлежат только морские ловы: два курхайских, весенний и осенний, и подледный аханный.

Так как лов в море против устьев Урала строго запрещен, как могущий препятствовать входу рыбы в реку; то для производства морских рыболовств назначаются грани, так называемые бакенные линии, справа и слева уральских устьев, означаемые кольями, а на большой глубине пловучими знаками — бакенами. Между этими линиями остается заповедное пространство верст в 70 или 80 шириною. На аханном лове эти линии между собою сближаются и заповедное пространство суживается. Кроме этих двух линий проводится еще третья вдоль западной границы уральских морских вод.

Эти три линии составляют три участка, на которых расписываются казаки, желающие участвовать в курхайских ловах. Вдоль этих линии выставляются ставные сети в три ряда, обра-

488

зующие как бы три параллельные стены, впрочем не сплошные, ибо между каждыми двумя сетьми остается промежуток, приблизительно в сажень. Сама же ставная курхайская сеть имеет от 10 до 12 сажень в длину, и от 2 до 2½ аршин в ширину. Они прикрепляются ко дну кольями. Число сетей, которое казак имеет право выставить, различно по чинам, и по тому, служащий он или отставной, и изменяется от 9 до 48 (т. е. от 3 до 16 в линию). Самое большое число сетей, именно 80, имеют право выставлять рыболовные атаманы — т. е. начальники участков, — помощники же их 40.

Расписавшись по участкам, казаки соединяются в артели. Число лиц, составляющих артель, ограничено, так, чтобы в совокупности они имели право на выставку не более 100 сетей, или, чтò тоже самое, занимали бы не более 450 сажень в линию. Так как не все места равно уловисты, то мечут жеребьи для размещения артелей, которые и выставляют свои сети в порядке доставшихся им нумеров. Жеребьи называются полными, если достанутся полным артелям, т. е. имеющим право на выставку 100 сетей, неполными, если достанутся меньшим артелям, и одиночными, если их получат казаки, не приписавшиеся ни к какой артели, что впрочем весьма редко случается. От этого жеребьевого порядка освобождены лишь начальники участков и их помощники, которые выбирают себе места по желанию. Места эти конечно самые лучшие и так постоянны, что составляют как бы живые урочища, слывущие между казаками под именем атаманских мест. Вообще же, хорошими местами считаются ближайшие к берегу, — как по большему улову, так и потому, что для лова на малой глубине не нужно иметь дорогостоющих, больших и исправных лодок. Может случиться, что артелям, получившим последние нумера, недостанет уже места в бакенных линиях; тогда они идут на так называемые вольные воды, т. е. в пространства сзади бакенных линий. (Линия вдоль западной границы уральских владений, по невыгодности в ней лова, в последние годы не выбивалась и причислялась к вольным водам). Туда же идут и получившие места на бакенных линиях, но уже на большой глубине, для лова на которой не имеют пригодных лодок. Наконец в вольных водах ловят и получившие хорошие места в бакенных линиях, но имеющие много лишних сетей и ло-

489

док, которые желают употребить в дело; ибо в этих водах число выставляемых сетей и направление их совершенно произвольны, — и на курхайских ловах число работников, даже из иногородних, не ограничено.

По видимому, и на этом рыболовстве все очень хорошо устроено, но, вникнув в дело, откроется, что оно представляет обширнейшее поле для злоупотреблений и что интересы большинства тут принесены в жертву немногим богатым казакам.

1) Участные начальники выставляют в несколько раз большее число сетей, чем то, на которое имеют право. На багреньи и на осенней плавне таких злоупотреблений не замечается, потому что по самому устройству этих рыболовств они невозможны. Начальники их пользуются только рыбою, попадающею в переставы или ряды крючьев, расставленных у нижнего рубежа, как это им дозволено, и больше ничем.

2) Артели, составляемые казаками, бывают двух родов: одни истинно-товарищеские в видах взаимной выгоды своих членов, как например потому, что несколько казаков имеют одну общую морскую лодку и т. п. Другие же суть, так сказать, артели номинальные, составляемые богатыми казаками, чтобы, под видом их, занять своими собственными сетьми как можно бòльшее пространство вдоль бакенов. Они нанимают себе бедных казаков в работники, составляя с ними как бы товарищество, в котором однако, в сущности, один полновластный хозяин, прочие же получают не долю из добычи, а уговорную плату; или они скупают у казаков, имеющих право участвовать в лове, но не желающих этого, или неимеющих на это средств, доверенности, которыми они им поручают ловить за себя.

О размерах, в которых производился этот лов по доверенностям, можно судить из следующего примера: в 1849 году в 1 участке весеннего Курхая на 325 действительно участвовавших казаков было 265 участвовавших по доверенностям и передавших, таким образом, в руки немногих богатых по крайней мере 1 590 сетей, или более 14 верст пространства вдоль бакенной линии.

На это можно возразить: чтò за беда, если богатые нанимают бедных в работники? Беда в том, — что значит, бедные поставлены по устройству этого рыболовства в такое положение,

490

что не имеют возможности иначе пользоваться своим общинным достоянием, как в виде заработной платы, чего не бывает, как мы видели и скоро еще подробнее увидим, ни на одном из прочих рыболовств.

3) Богатый казак, хозяин многих номинальных артелей, имеет много шансов получить один или несколько хороших нумеров; получив их, он приписывает на них полные жеребья и переводит своих доверителей или работников, тогда как, по правилу, артели должны иметь определенный состав еще до метания жеребьев. Понятно, что этим отнимается много хорошего места у прочих.

4) Ресурс вольных вод как бы вовсе не существует для бедных, которые в нем наиболее нуждаются, ибо, получив жеребья на глуби, поневоле должны туда отправляться. Так как рыба в этих водах не идет столь густо, как у бакенных линий, то в них выгодно ловить выставляя лишь длинный ряд сетей, число которых здесь не ограничено, на что бедные не имеют средств. К тому же, богатые, имея большие лодки, могут своими сетными порядками перехватывать рыбу на пути к прибрежью, так что рыбачущим на небольших лодках приходится ловить в пространстве, окруженном со всех сторон рядами ставных сетей. Это всего очевиднее доказывается следующим примером: в течение 5 лет, и в тех участках, за которые у меня есть все нужные для подобных выводов данные, ловили в вольных водах 31 казак, выставляя каждый по 518 сетей. — В 1848 году в лове по бакенам левой стороны участвовало 177 казаков. Они получили кругом на человека по 2 штуки толстой красной рыбы (т. е. белуги, осетра или шипа), по 19 севрюг и почти по 30 ф. икры; тогда как в вольных водах 17 казаков добывали кругом почти по 13 шт. толстой красной рыбы, по 132 севрюги и по 4½ пуда икры, несмотря на то, что улов, приходящийся на каждую сеть, был вдвое менее, чем по бакенам.

Прибавим к этому, что, хотя курхайские рыболовства значительно увеличивают общую массу годичных уловов рыбы, они однако значительно уменьшают собственно речные ловы, ибо в сети курхайщиков попадает много рыбы, которая без этого вошла бы в Урал, где рыболовство в равной степени доступно каждому.

491

Из всего сказанного, конечно, не следует желать уничтожения курхайских ловов. Их нужно только устроить на основаниях более справедливых и более согласных с характером общинного владения водами, применяясь по возможности к правилам, установленным для разных видов рыболовства речного. — Здесь будет не у места проект такого улучшения; — не у места может быть и сам длинный обвинительный акт против Курхая; но я решился на него потому, что он всего ближе ведет к моей цели — показать разницу, существующую между ловами, учреждение которых относится ко времени, когда все правила устанавливались и развивались чисто обычным путем, на основании коренных, всеми разделяемых понятий о пользовании общественною собственностию, сообразно выгодам большинства, от ловов, возникших недавно, но по своей сущности требовавших новых постановлений, которых нельзя было скалькировать с более древних ловов.

При этом я должен добавить, что по моему искреннему убеждению, при установлении правил Курхая, не имелось в виду намеренно покровительствовать немногим богатым на счет большинства. Это сделалось невольно, само собою, вследствие изменений в самом способе казацкого рыболовного законодательства.

Другой вид морского рыболовства — есть подледный лов аханами, — тоже ставными или, правильнее, висячими сетями, ибо они висят в воде длинными порядками на перекладинах, опирающихся на края прорубей. Для него существуют почти те же постановления, как и для Курхаев, и между тем оно не представляет ни одного из их неудобств. 1) Оно нисколько не вредит речным ловам, потому что в январе и в феврале, когда оно производится, рыбе еще рано подниматься в реки. 2) Бакенные линии не имеют тут никакого значения, ибо выгодный лов начинается за 4‑х саженною глубиною, преимущественной же на 6‑ти и 7‑ми саженной, где каждому полный простор к выставке желаемого числа сетей. 3) Для этого рыболовства нужны только сани, лошадь, несколько десятков аханов, самых дешевых изо всех сетей, и запас овса для лошадей; а главное — привычка к лишениям, отважность и находчивость, капиталы, в которых Уральцы не имеют недостатка. 4) Число рабочих тут ограничено соответственно чинам.

492

По всем этим причинам, нельзя составлять больших номинальных артелей, ибо, каждый, имея возможность ловить на себя, приставая к действительным товарищеским артелям, не пойдет в работники из-за заработной платы. Как для верховых казаков багренье, так для низовых, и в особенности для Гурьевцев, это любимое рыболовство, несмотря на грозящие на нем опасности, может быть даже по причине этих самых опасностей.

В конце декабря или с января, отправляются казаки на санях в море, где проводят около двух месяцев на льду, изредка приезжая в Гурьев, для склада добычи и закупки продовольствия себе и лошадям. Хотя и среди зимы, случается, что льдины с живущими и рыбачущими на них казаками откалываются от сплошной массы прибрежного льда и носятся по морю, но опасности этого рода становятся значительными только с приближением весны. По нескольку недель носятся тогда аханщики по морю, так что у них выходят иногда съестные припасы. Тогда режут лошадей, чтобы их мясом прокормить по крайней мере рабочих из Киргиз, сами же решаются его есть только в последней крайности, считая нечистым.

Заметя, что льдина, носящая их, подтаивая все более и более, грозит распасться, они надувают лошадиные шкуры, снятые через шею по отрезании головы, делают из них бурдюки, прикрепляют их к своим саням, из оглобель делают весла, и на этих особого рода судах предоставляют судьбу свою морю. Таким образом бедствующих аханщиков обыкновенно прибивает к какому либо берегу, или их принимают встречные Астраханцы, идущие на эмбинский лов. Жизнь аханщиков на льду и опасности, которым они подвергаются, весьма живо и верно описаны г. Железновым в статье „Картины аханного рыболовства“, помещенной в 9 № Москвитянина за 1854 год. Я слышал из уст самих бедствовавших подтверждение часто изумляющих случаев, там описанных.

Если из всего доселе сказанного мы бы захотели определить характеристическую черту уральского рыбного хозяйства, относительно добывания предлагаемого природою богатства, то, я полагаю, что мы могли бы определить ее так: достижение наивозможно большого улова при наивозможно легчайших средствах, и по возможности в такое время года, когда добываемый продукт

493

имеет наибòльшую ценность. Следовательно, наивозможно полнейшее пользование дарами природы, то именно, чтò должно составлять стремление всякого разумного хозяйства, если оно ограничивается пользованием, предлагаемым природою, не заботясь о сбережении и увеличении ее производительных сил. Я надеюсь, что мне прежде удалось уже показать, почему эта забота вовсе не могла входить в расчеты и соображения Уральцев.

В самом деле, Уральцами приняты все предосторожности, часто даже преувеличенные, чтобы рыба находила в Урале, до поры до времени, полное приволье и совершенные тишину и покой. В море же против устьев Урала существует заповедное пространство, на котором никогда ее не ловят и где ей совершенно свободный ход. Одним словом, все сделано, чтобы более входило рыбы в Урал, где поймать ее и легче, и дешевле, и доступнее каждому, чем в море. И действительно, все, чтò войдет в него, вылавливается в два срока почти до-чиста. Весною, когда медлить нельзя, она почти вся перехватывается на пути севрюжниками. В это время рыба, правда, дешева, да делать нечего — лова отложить нельзя. Чтò не вошло в реку, вылавливается по возможности в море, вправо и влево от ее устьев. Осенью и зимою Урал исподволь, в несколько приемов, вылавливается в другой раз; что осталось в море, попадает в аханы. Таким образом Урал составляет как бы громадный вентерь, крылья которого — прибрежья моря и ряды сетей вдоль бакенных линий. Что в этот вентерь вошло, уже почти не возвращается, а составляет верную добычу казаков. Урал в отношении к морю то же, чтò запорная старица в отношении к нему. Весною, при большой воде, когда рыбе свободный вход и выход, вылавливают по старицам что могут; но как только спадает вода и откроется возможность отрезать рыбе отступление, делают запоры. Так и в Урале, где место запоров занимают строгое охранение его тишины и собственный инстинкт рыбы. Все лето остается в старицах, как и в Урале, рыба нетронутою и вылавливается зимою. И так, Уральцы вполне достигают целей, которые мы обозначили, как характеристическую черту их рыбного хозяйства: 1) вылавливать наивозможно большее количество рыбы — два раза в год вычерпывая почти всю рыбу из Урала; 2) вылавливать ее самыми легкими, дешевыми и каждому доступными средствами — покровительствуя

494

речному лову охранением речных устьев; наконец 3) оставлять по возможности рыбу как бы в садке до того времени, когда она получит наибольшую ценность, — запрещая летний лов.

Обратимся теперь ко второй точке зрения на устройство уральского рыбного хозяйства, на распределение добычи, получаемой от рыбных промыслов.

На рыболовствах плавных, багренном и аханном, собственно нечего говорить о распределении добычи; тут всякий берет на свою долю, чтò поймает. И для этих рыболовств это самый лучший способ, ибо на них употребляют самые дешевые орудия лова: багор, бударка с недорогою плавною сетью или ярыгою, или несколько еще дешевейших аханов, чтò все по своей цене доступно самому бедному. Следовательно, каждый и берет себе из предлагаемого природою долю, соответствующую его отважности, искусству, неутомимости в работе или счастию, а между тем личное старание поощрено, не убито какою-нибудь искусственною уравнительною комбинациею, чтò весьма важно в таких занятиях, где каждое лицо может составлять так сказать промышленную единицу, не имеющую нужды в посторонней помощи. Только там, где элемент счастия и случайности слишком преобладает, как например в багреньи, для ослабления его введены артели, составляющие в этом случае, так сказать, применение начала средних величин. Во всех этих рыболовствах, богатство имеет весьма мало значения, ибо в названных речных рыболовствах, всякое участие рабочих не войскового сословия строго запрещено; на аханном лове хотя и дозволено, но очень ограничено; наем же работников из казаков на все эти рыболовства затруднителен, ибо всякий из них имеет не только право, но и возможность участвовать в них самостоятельно. И опять, это совершенно разумно и законно, ибо на каком основании давало бы богатство право черпать большую долю из общего достояния, только потому, что оно существует, хотя вовсе не содействует увеличению добычи, да и нет нужды в его содействии?

Совершенно другое дело — в тех рыболовствах, где орудия лова стоят сравнительно дорого, так что не каждый может их иметь. Там справедливо, чтобы доставляющие своими издержками всему войску средства к лову, получили за это и бòльшую долю в добыче. Таковы все неводные ловы, ибо невод стоит

495

не дешево; на черхальском зимнем лове, например, до 1 000 руб. сер. На этих рыболовствах, к тому же, промышленная единица — не отдельное лицо, а неводная артель; поэтому тут и совершенно иные правила дележа уловов. Мы рассмотрим главнейшие их видоизменения по различным рыболовствам.

На осеннем неводном лове, чтò каким неводом вытянуто, то и принадлежит приписанной к нему артели, тянувшей его, и разделяется по паям между ее членами. Хозяин получает за свой невод пять паев, каждый из простых казаков за работу по паю, следовательно и хозяин, если он работал, как всегда бывает. Офицеры, лично участвующие в тяге, получают: обер-офицеры по два, штаб-офицеры по три пая. Наконец, на каждого иногородного работника также полагается по паю, который получает за него, нанимавший его, хозяин. Вообще, на всех неводных ловах офицеры имеют значительные преимущества, получая лишние паи за личное участие, и за иногородных работников, которых могут нанимать в большем числе, чем простые казаки. Это постановление совершенно справедливо, потому что офицеры, как мы видели, несут службу, не получая за нее денежного вознаграждения от войска. На осеннем неводном лове существует постановление, что неводная артель не может состоять меньше, чем из шести человек — еще одна из тех тонкостей, о которых я говорил. Причина тому следующая. Так как никому не запрещается иметь по нескольку неводов, чтò, при ограничении числа иногородных работников, не имеет для прочих казаков никаких вредных последствий, ибо их должны тянуть казаки же из паев; то такому хозяину нескольких неводов, которые должны тянуться последовательно, в порядке доставшихся им жеребьев, а не вдруг, весьма выгодно иметь как можно меньше приписных из паев казаков к каждому неводу; а сим последним выгодно быть товарищами у такого хозяина, получая паи с каждой тяги, даже с некоторою уступкою в пользу его из своей доли. Это было бы, однако же, невыгодно для большинства, так как многие через это вовсе не могли бы участвовать в лове.

Правило, что каждая неводная артель берет то, чтò сама наловила, не имеет на этом рыболовстве никаких неудобств, потому что всем полная свобода приписываться к какому угодно песку, через что на более уловистый приписывается больше

496

артелей, и каждой приходится реже тянуть и наоборот; к тому же, жеребьевый порядок изменяется после каждой дневки.

На зимнем неводном лове дележ добычи совершенно иной. Здесь лов в каждом участке производится сообща, т. е. каждый невод ловит не на себя, а складывают весь улов в общие кучи, называемые урсами. Так как здесь лов идет всеми неводами вдруг в запертом пространстве, куда рыба из других участков зайти не может, то невод, получивший невыгодное место, был бы в большом убытке перед другими. Дележ урсов по паям отличается лишь тем, что хозяева неводов получают здесь по шести паев, вместо пяти, потому что зимние невода стоют дороже осенних; офицерам, лично участвующим полагается здесь без различия чинов по два пая. На невод не должно быть приписано менее 14 человек.

На весеннем Черхальском лове, производимом лишь на небольшом пространстве озера, не более как верст на 15 по берегу, пойманная рыба сейчас же солится, и через несколько дней тяги свозится в одно место и разделяется на равные кучи по числу тянувшихся неводов. Так как их однако совершенно уравнять нельзя, то один из казаков отбирает у хозяев артелей шапки и, перемешав их, кладет по шапке на каждую кучу, — чья шапка, того и куча. Каждая же куча делится по паям, так что за каждые 100 сажен невода получает хозяин пять паев. Прочие правила дележа те же, чтò и на зимнем неводном. При этом надо заметить, что, как невода, здесь употребляемые, очень длинны, то принадлежат обыкновенно нескольким хозяевами, и приходящиеся им на долю паи распределяются в пропорции пяти паев на 100 сажен. Это еще в большей степени относится к зимнему Черхальскому лову.

На этом последнем дележ происходит отдельно в каждой неводной артели, ибо по обширности пространства, занимаемого промышленниками вокруг всего озера, было бы затруднительно соединять улов в одну кучу. Здесь на каждые 100 сажен длины и пять сажен ширины невода полагается хозяевам по шести паев, на части же меньшие — по расчету, потому что зимою невода подвергаются большой опасности зацепиться за льдины и оборваться. Прочие правила те же, чтò и на зимнем неводном. Казаки расписываются по неводам так, чтобы приблизительно на одинаковую длину невода пришлось их по ровну.

497

На узенях, где, по различному свойству речек и озер, употребляются и невода различной длины и ширины, вознаграждение хозяев их предоставлено взаимному соглашению между членами артелей.

Запорные ловы представляют следующие замечательные особенности: перед началом лова запорщики объявляют о своих расходах на устройство запоров и окарауливание вод, и получают немедленно приходящуюся им за то сумму со всех участников в лове по уравнительной раскладке, т. е. не по числу лиц, а по числу паев, на которые каждый имеет право лично, за рабочих и за невода. Таким образом, если бы в запорной старице и вовсе не оказалось рыбы, то запорщики все же получают обратно свои издержки, и потому, казаки, имеющие денежные средства, ничем не рискуя, не удерживаются страхом убытка от устройства запоров, и безбоязненно могут, так сказать, ссужать войско на расходы для общеполезной цели. Впрочем, иногда запорщики, предвидя хороший улов, сами отступают от этих правил, требуя лишь известного числа паев в вознаграждение за свои издержки. При дележе полагается хозяевам неводов по 5 паев, прочим же — как при зимнем неводном. В каждой старице не дозволяется тянуть более чем 4‑мя неводами, дабы излишним числом неводов, против действительной в них потребности, не увеличить чрез меру числа паев, приходящихся на невода, в ущерб прочим казакам-работникам.

Таким образом, при всех неводных ловах, полагается известное число паев, сверх приходящихся каждому за его труд при тяге, в вознаграждение тому, кто сделал полезные для всех издержки на невод. Однако приняты меры, чтобы вознаграждение это не было слишком стеснительно для большинства.

Определение наибольшего числа неводов, при лове в запорных старицах, или назначение наименьшего числа рабочих при неводе, на осеннем неводном и других ловах, — полагают границу числу или величине паев, приходящихся на долю хозяев неводов, с тем, чтобы паи эти могли доставаться большему числу казаков-работников, участвующих в лове одним своим трудом. Таким образом, богатство допускается здесь к пользованию из общественного источника лишь по мере той поль-

498

зы, которую оно приносит целому казацкому сословию, общему и нераздельному владельцу всех уральских вод. Неприменение этого принципа к курхайским ловам, где всякий может брать из общего достояния сколько дозволяют его денежные средства, как бы из своей частной собственности, нисколько, или почти не прилагая их к выгодам общим, делает из этих рыболовств совершенное исключение из общего экономического устройства уральского рыбного хозяйства. Несмотря на это единственное исключение, кажется мне, что я в праве буду однако сказать, что характеристическую черту этого хозяйства, относительно распределения уловов, все-таки составляет возможно-равномерное пользование выгодами рыболовства всеми казаками, с отдачею некоторых преимуществ тем, которые несут государственную службу; и что равномерность эта достигается различными способами, смотря по различию в самых способах производства рыболовств, не полагая на всех стеснительного уровня, но давая простор личным усилиям каждого.

Хотя мы далеко еще не исчерпали нашего предмета, я полагаю, однако же, что сказанного довольно, чтобы составить себе довольно определенное и ясное понятие об общинном уральском хозяйстве, признать его самобытность и несомненные экономические достоинства. В заключение представим несколько статистических фактов, которые нам покажут степень значительности уральской рыбной промышленности.

В пятидесятых годах, из уральских вод добывалось, или, правильнее сказать, доставлялось торговле, ибо количество рыбы, потребляемое на месте, неизвестно, до 140 000 пудов красной рыбы, от 800 000 до 900 000 пудов черной, около 14 500 пудов икры и до 300 пудов клею.

В последнее время, количество добываемой черной рыбы весьма усилилось, чтò должно приписать бòльшему вниманию, обращенному на лов ее, вследствие сильного уменьшения в уловах красной рыбы, которые во второй половине тридцатых годов доходили до 270 000 пудов рыбы и до 33 000 пудов икры в год; за то черной рыбы ловилось тогда не более, как от 500 000 до 600 000 пудов.

Общее число уральского населения в 1855 году состояло из 34 779 мужчин и 36 219 женщин. Но в это число включены казаки станиц Илецких и Сакмарских и Башкирского отделе-

499

ния, которые не имеют права на участие в общественной уральской рыбной ловле. Считая только пользующихся этим правом, будем иметь для 1855 года 25 497 лиц мужеского пола. В 1847 году их было 23 139. Из этого числа, действительно участвовало в рыбной ловле, хотя бы в котором нибудь одном промысле, от 6 589 человек в 1854 году (когда война вызвала большое число казаков на действительную службу), до 13 168 человек в 1852 году. Средняя ценность улова за трехлетие от 1851 по 1853 год составляет около 1 150 000 руб. сер., доходившая в 1852 году до 1 200 000.

Принимая в расчет возвышение цен в последнее время, мы найдем, что ценность уловов в последние годы не уменьшилась сравнительно с ценностью их 20 лет тому назад, ибо в 1836 году она составляла 1 170 000 руб. сер. Но, так как народонаселение увеличилось с тех пор на целую треть, то на долю каждого казака приходится теперь меньший доход, который в трехлетие от 1851 по 1853 составлял, однако же, на казака вообще 47 руб. 82 коп. сер., на действительно участвовавшего в лове 115 руб. 64 коп. Доход весьма значительный, если примем во внимание, что он получается только с избытка рыбы, поступающей в продажу, не считая того, чтò потребляется на месте; что, кроме рыболовства, казаки получают немаловажные выгоды, одни от хлебопашества, другие от обширного скотоводства, а некоторые и от перепродажи скота, покупаемого у Киргиз; наконец, что расходы на рыболовство весьма незначительны, ибо каждый казак по большей части сам и хозяин и работник. По самому щедрому расчету, они составят не более 175 000 р. сер. в год, так что чистого дохода от рыболовств в пользу войска остается до 1 000 000 р. сер., — не считая 46 800 руб., поступающих в Войсковую Канцелярию. Из этих чисел видно, к какой значительной отрасли промышленности применено Уральцами самобытно ими выработанное начало общинного пользования. Замечу еще, что начало это господствует у них и во всех прочих отраслях их экономической деятельности, в сенокошении, в пользовании лугами и пастбищами и в землепашестве, хотя, конечно, в других видах, чем для рыболовства. Но так как предметы эти не были мною специально изучены, то я не могу о них говорить, и ограничиваюсь сказанным о рыболовстве.

500

Статья эта была читана в собрании Географического Общества 10-го февраля 1858 года.

ПУБЛИКАЦИЯ: Данилевский Н.Я. Краткий очерк уральского рыбного хозяйства // Сборник политических и экономическис статей Н.Я. Данилевского. Издание Н. Страхова. СПб., 1890. С. 452-500.