Юдин П. К истории Астраханского рыболовства

I. Первые ограничения рыболовства.

В четвертой книжке «Нашего Края» за 1924 г. была помещена интересная статья Н.К. Пальмова: «К истории рыбной промышленности в Астраханском крае в первой половине XVIII века». Сетуя в ней на то, что «рыбный промысел в Астраханском крае в старые годы был поставлен не·завидно», автор подчеркивает одно важное обстоятельство: «не было определенного разграничения водного пространства между промышленниками». Такое определение, может быть, отвечает действительности с фактической стороны, но оно страдает с правовой.

Как можно судить по некоторым имеющимся у нас материалам местных архивов, не только в первой четверти XVIII в., но гораздо раньше существовали и разграничения рыболовных вод и ограничения лова. Материалы эти[1] указывают, между прочим, что в старые годы на пространстве волжских разветвлений, как выше, так и ниже Астрахани, а также и по ближайшему к ней мелководному возморью, рыболовное хозяйство отправлялось в одном только виде: рыбу ловили астраханские посадские и служилые люди, без всякого ограничения относительно мест и способов лова. Само собою разумеется, что о казенном акцизе или о каком-либо оброке в то время не могло быть и речи, но чтобы Астрахани, как корпоративной единице, принадлежало юридическое обладание этими промыслами, — этого не обнаруживают ни старинные памятники нашего законодательства, ни древнейшие документы здешних архивов. Тем не менее этот город считал их своей собственностью, хотя, конечно, убеждение подобного рода не столько коренилось на почве положительного права, сколько на силе преданий и на неоспоримом факте давности владения, восходившего своим началом к 1557 году завладения Астраханским царством.

Первое нарушение этого порядка замечается в 1619 году, когда царь Михаил Федорович пожаловал часть волжских вод и среди них учуг Бузан сроему родителю, патриарху Филарету, отчего этот участок получил название «ловель патриарших».

Позднее царь Алексей Михайлович указом, данным в феврале 1653 года, пожаловал патриарху Никону и его приемникам, взамен отдаленного Бузана более близкий к Астрахани учуг Камызяк, повелев отвести его в вечное патриаршему дому владение со всеми окрестными ловлями и угодьями, да, сверх того, соседний с камызяком учуг Чаган, но последний не безусловно, а за положенный оброк, без перекупки, однако же, как сказано в указе, «в век неподвижно».

58

Спустя 28 лет Астрахань была лишена еще значительнейшего участка рыболовных вод: указом 21 октября 1681 года, подтвержденным особою грамотою в 1690 году, Вознесенскому, впоследствии упраздненному, монастырю отведены весьма важные по значению и пространству речные и еще более важные морские ловли.[2]

Следом затем в 1684 году, указом 29 февраля велено было отвести астраханским «вольным» стрельцами в воздаяние их служебных посылок и за их усердную службу «в безоброчное» для рыбной ловли пользование прилегающую к Астрахани часть Волги по обе стороны р. Болды на 5 верст».

Вследствие этого, к исходу XVIII стол. астраханские воды были значительно урезаны в своем пространстве. Но, в полном смысле, радикальным переворотом для них ознаменовалось начало XVIIIвека. 6 января 1704 года из Семеновской приказной палаты объявлен царский указ, которым Петр Великий указал: «всего своего государства рыбные ловли, которые были на оброке и безоброчно, которые даны помещикам и вотчинникам за службы по жалованным государевым грамотам в вотчины, а иным в поместные оклады, а иным в угодья, все, что ни есть, взять на себя, великого государя, и отдавать откупщикам на оброк с торгу из наддачи, а буде откупщиков не будет, то в тех рыбных ловлях рыбу ловить по прежнему и продавать на великого государя из Ижорской канцелярии дел рыбных ловель».

Кроме того указом этим воспрещало делать в устьях рек забойки, перебойки, полосы и тому подобные орудия, препятствующие ходу рыбы из моря.

Таким образом, правительство впервые решительно заявило о своем легальном праве на рыболовство всего государства. В силу этого закона, наравне со многими крупными и мелкими рыболовными хозяйствами, поступившими в государственное имущество, той-же участи подпали и астраханские воды на всем своем пространстве.

Но эта система была внезапно изменена вслед за кончиною Петра Великого. 31 марта 1727 года в Верховном тайном совете состоялся именной указ, которым повелено: «рыбные ловли дворцовые, архиерейские, монастырские и помещичьи отдать самим владельцам вечно, безперекупки». Относительно частных вод было сказано, чтобы за них вносился в казну оклад, на основании средних платежных цен по прежним откупам. В силу этого указа, духовенство и стрельцы снова овладели, в границах астраханских вод, прежними своими участками по старым пожалованиям, подчинившись только действию окладной системы. Впоследствии, с учреждением в 1750 году Астраханского конного полка, по сенатск. указу 28 марта, стрелецкие воды были переданы казакам этого полка.

59

Все же прочие (за указанными исключениями) астраханские воды продолжали считаться государственным достоянием и подлежали системе откупа, который в 1760 году был сдан на 10 лет купцу Попову, но скоро, вследствие чрезвычайного возвышения последним цен на клей с 4 р. до 40 руб. за пуд, он был признан нарушителем заключенного с правительством контракта, отчего последний в следующем году и был уничтожен.

Той же участи подвергся и контракт, заключенный с ген.-фельдмаршалом гр. Шуваловым на откупное содержание с 1751 по 1768 г. тюленьих промыслов. По манифесту 31 июля 1762 г. астраханские «партикулярные» воды со всеми принадлежащими к ним промыслами, были переданы «в вечное содержание»·астраханскому купечеству «как для городского, так и для общественного тою рыбою удовольствия и свободного торга» из платежа в казну по окладам, какие стояли до 1760 года.

Права астраханцев на рыболовные воды были подтверждены и позднейшими распоряжениями. В указе межевой экспедиции от 9 октября 1772 г., кроме того, говорилось: «в Астраханской губернии, где впадение или устье р. Волги в море и где, обыкновенно, рыба входит, никому законов не делать и тем лову рыбы не препятствовать.»

На основании указов 1772 и 1774 г.г. губернатор Кречетников (12 марта 1775 г.) писал магистрату: «отвод и отдачу купеческих вод помещикам, впредь до особого распоряжения, удержать и оставить их по прежнему в купеческом владении».

Таким образом, во все царствование Екатерины, Астрахань владела подгородними водами, на праве собственности, обложенными положенным в казну оброком. Но в начале следующего царствования права астраханцев были круто изменены.

10-го апреля 1797 года император Павел дал следующий указ сенату: «Астраханские рыбные ловли и казенные учуги, состоящие ныне в содержании у купцов того города, которыми по указу 1762 года следовало пользоваться сему обществу купечества астраханского, но кои, по вкоренившимся тамо злоупотреблениям, городу никакого дохода не приносят, — повелеваем: отдать в вечное владение нашим действительным тайным советникам кн. Куракину 1-му и генерал-прокурору кн. Куракину 2-му с получением от них в казну нашу ныне платимый купцами оклад, да в пользу города по 12,000 р. в год».

Однако же эта передача городских вод в частные руки весьма скоро обнаружила печальные последствия: в Астрахани стал ощущаться недостаток в рыбе для местного продовольствия. Под влиянием столь важной причины, астраханский губернатор Захаров, письмом, 26 сентября 1798 г., ходатайствовал пред одним из новопожалованных владельцев, князем Александром Борисовичем Куракиным, об уступке в пользование астраханским гражданам того участка подгородних вод, который непосредственно прилегает к городской земле. В ответ на это приглашение кн. Куракин, письмом от 25 октября того-же года, известил губернатора, что, «снисходя к тягостному положению здешних граждан», он уступает им «подгородние волжские воды с Болдами реками, а вниз Волги по Троицины воды[3] и Цареву реку с протоками».

60

Хотя эта уступка никогда не были выражена в форме крепостного акта, тем не менее она была действительна, была немедленно осуществлена на деле и в последующих правительственных актах была признана в качестве совершившагося факта.

Вслед за этою уступкою в пользу города казаки двух соседних с ним станиц Казачебугровской и Городофорпостинской — стали претендовать на право пользования прилегающею к их землям половиною реки, основывая свое домогательство на уступке, сделанной в их пользу кн.кн. Куракиными из полученных в свое владение вод. Об этом возник вопрос казаков с городом, находившийся на рассмотрении астраханского уездного суда, последней признал, что сделанная кн. Куракиным в пользу казаков уступка не имеет ничего общего с тем участком, который им-же уступлен в пользу городских жителей и поэтому постановил 19 сентября 1802 года: воспретить казакам ловить рыбу в районе городских вод.

Через 30 лет по указу Астрах. Губернск. Правления от 4/IV—1832 г. землемером Бешновым был составлен специальный «геометрический» план на астраханские пригородные воды. На основании его виды эти ограничивались по течению р. Волга, на левом берегу: 1) Сорочьим (он же Гусарский) ериком, 2) с предверха Большой Болды—Бабинской косой, 3) по Малой Болде речкой Мушкарихой, 4) вообще же простирались они от Сорочьего ерика вниз по Волге до Троицких вод, захватывая приверх р. Царева до дачи Пфунта, оставляя по этой даче живым урочищем речку Мардашку, устьем впадающую в р. Царев. Правая-же сторона Волги в этом участке состояла из сплошного берега, не перерезываемого никакими протоками.

Таков краткий хронологический очерк территориального экономического состояния астраханских рыболовных вод. Первоначально до 1619 года, они составляли все пространство волжской дельты, которое к началу XVIII столетия немного поубавилось, но все-таки составляло источник не только насущного продовольствия, но и материального благосостояния для жителей Астрахани. С 1704 по 1762 год эти воды считались государственным имуществом. В 1762 году они были признаны городским достоянием, а в 1797 году отчуждены от города навсегда, сначала ввиде частного поместья, а с 1830 года обращены в казенную собственность. Участок-же из всего этого пространства, пожалованный в виде подаяния кн. Куракиным в 1798 году в пользу города, а в 1842 году самим правительством признанныый за городом навсегда, до того был мал и ничтожен, что как по пространству, так и по значению он составляет менее одной сотой доли тех вод, какие с переводом в казну, в память их недавнего обладателя, стали оффициально именоваться «Куракинскими».[4]

 

II. Рыболовство в конце XVIII столетия[5].

В то время астраханское рыболовство, по роду лова и по месту производства ловель, разбивалось на пять самостоятельных промыслов. Первый промысел, известный под именем «Эмбенского», происходил на

61

Каспийском море, у устьев р. Эмбы, два раза в год: весной, тотчас по вскрытии льда и до половины мая, и осенью, начиная с половины августа до замерзания моря в этом месте. Другой лов, бывший у западных берегов Каспийского моря, не перемежался круглый год. Третье место рыбных ловель принадлежало к владениям персидским, и рыбопромышленники, снимая там в аренду участки, в виду опасности как со стороны персиян, так и со стороны кочевавших по морским берегам киргиз[6] и туркмен, оставались на рыболовстве только летнее время, возвращаясь осенью в Астрахань. Четвертым промыслом считался лов по устьям и рукавам Волги и, наконец, пятый промысел был лов тюленей на морских островах, производившийся также периодически: в феврале-марте, и в октябре и ноябре.

Всякое производство лова, в каком бы то ни было месте допускалось с разрешения «Экспедиции», при астраханском губернском правлении для рыбных промыслов учрежденной. Поэтому, каждый, желавший производить ловлю в том или другом месте, предварительно заявлял ей об этом. Заявления принимались: для весеннего лова — с 1-го января по 1-е марта, для осеннего — с 1-го июня по 1-е августа, и по порядку поступлений заносились в отдельные для каждого промысла книги, с обозначением не только числа людей и ватаг, но также и числа лодок и расшив.[7] Лодки эти расписывались экспедицией на партии по 50-ти человек в каждой, и на право лова рыбопромышленнику по числу их выдавался билет, при чем в доход казны взималась плата: за промысел в Эмбенских водах, — в весенее время, — с лодки — 10 р., с «волокуши» — 5 руб., в осеннее время — с лодки 5 руб., за волокушу — 3 руб. За право ловли на других местах плата соразмерно увеличивалась; так: на промысел у западных берегов в летнюю пору с лодки взималось 10 руб., за зимний лов неводами — по 20 руб. с каждого; за промысел тюлений — 20 руб., но уже не с лодки, а с расшивы. За право же ловли в персидских владениях бралось оброка до 10 руб. с лодки в лето и, кроме того, так называемый «частиковый» сбор, т. е. десятую часть с рыбы и двадцатую с клея и икры. Сбор этот поступал в казну на нужды «Приказа Общественного призрения», в размере до 5100 руб. в год[8].

Но такой, сравнительно перед прочими промыслами, непосильный налог, да еще в местностях, неподчиненных влиянию русской власти, порождал частые жалобы и неудовольствия со стороны рыбопромышленников. Вследствие чего, указом сената от 11 сентября 1803 года, сбор этот «яко стесняющий, без всякого основания, собственных наших промышленников и без того обязанных платить откуп (персидскому правительству) и подвергаться разным опасностям и неудобствам», был отменен, а сумму 5100 руб., поступающую от него в доход «Приказа», определено было пополнять из астраханских соляных доходов.

62

Чтобы иметь «Неослабленный надзор» за рыбацкими ватагами, куда рабочие большею частью набирались из людей сомнительной репутации, частью безбилетные и даже беглые. Экспедиция обязывала хозяев, еще далеко до отхода в море, избирать для каждой партии старшину «из среды себя или из людей посторонних», но «хорошего поведения и благонадежного характера». В случае же несогласия самих хозяев в выборе старшины, «из избираемых разными партиями определяла того, кого благонадежнейшим признает». Старшины приводились к присяге и им выдавались «нужные наставления», а для Эмбенского промысла еще особого вида паспорты, за подписью губернатора и советника экспедиции.

«По указу и пр. — предъявитель сего (имя и фамилия) старшина, избранный обществом рыбных промышленников, записанных в книгу Эмбенского рыбного промысла под № (таким то), отправляясь с подчиненными ему расшивами и лодками, всего в числе расшивов и лодок (столько то), а людей («столько» то) человек, для отправления его должности, снабжен от Экспедиции надлежащим правилом, а лодкам и расшивам, ему вверенным, выданы билеты, по поверке коих на заставе имеют онебыть пропущены и занять место по порядку установленному. Во удостоверение чего и в ограждение его старшины и людей, ему вверенных, от притеснения и дан ему сей паспорт на все продолжение промысла сего года, а по возвращении его с промысла должен он под строгим взысканием быть предъявлен в Астрахани экспедиции.

В случае смерти старшины или удаления его «за какие либо безпутства» от должности, хозяевами лодок или их поверенными тотчас же избирался новый старшина, «дабы партия малейшего времени «без начальника» не могла находиться». Последний также приводился к присяге и ему выдавался новый «паспорт».

Помимо того, для наблюдения за рыбацкими ватагами и производством лова существовали еще, так называемые, смотрители, в числе 12 человек, назначаемые губернским правлением, которые разъезжали по Каспийскому морю все лето и чинили, где нужно, суд и расправу. Кроме того, близ рыболовных мест постоянно крейсировали три небольших вооруженных морских судна, на обязанности которых, кроме защиты ватаг от нападения кочевников,[9] лежало еще прекращение безпорядков и ссор между рыболовами и хозяевами в тех случаях, когда этого не могли сделать смотрители. «Для лучшего же полицейского устройства» дабы скорее можно было бы отличить одну рыбацкую партию от другой, лодки рыбаков наделялись от экспедиции «особливым» отличительным знаком —флагами отдельного для каждой партии цвета. Лодки же старшин имели флаги одинакового цвета с лодками своей партии, но несколько больших против них размеров. Это делалось для того, «дабы смотрителям и крейсирующим судам они были приметнее».

Так как Астрахань была главным пунктом рыболовства и сборным местом рыбопромышленников, то все рыбацкие ватаги «отваливали» от нее. Как только зимний холод сменялся едва заметным тепловатым дыханием весны, когда реки, речки и ручейки еще стояли под ледяным

63

покровом, а благодатный Каспий уже волновал морской пучиной и грозными водными разбивал широкое прибрежье льдин, рыбацкие ватаги длинными караванами отваливали от волжского устья и разношерстной шеренгой лодок и расшив, под наблюдением смотрителей и старшин, пускались в необъятую ширину открытого моря к берегам отдаленной Эмбы, около которой, на берегу или на морском судне (смотря по удобству или назначению губернского начальства) их уже ждала, за несколько дней ранее устроенная застава, также имевшая целью наблюдение за правильностью лова и охранение рыбаков от нападения и захвата кочевников, безпрестанно рыскавших в то время не только по берегам морским, но и в открытом море.

Прибывая сюда, старшины рыбацких партий обязаны были являться на заставу для визирования своих паспортов и билетов, и если по осмотре предъявленные документы были действительные, то им разрешалось занимать места «по их собственному выбору», для чего существовал такой порядок: все Эмбенские воды были разбиты на 50 рыболовных участков так, чтобы на каждом из них свободно, не стесняя других, могли «рыбачить» 50 лодок. Первая приехавшая на ловлю рыбацкая партия имела право выбирать себе место из всех этих участков. Следующая за ней выбирала участок уже из оставшихся после занятия первой, третья, четвертая и т. д. партия — в такой же последовательности из остальных свободных мест, до тех пор, пока все участки не будут разобраны.

В виду того, что Эмбенские воды в то время не принадлежали, в сущности, никому, лов там дозволялось производить всевозможными снастями и орудиями, ставить перегородки, забойки, полосыи особые, для этого· только промысла предназначенные «ставные сплошные сети», называвшиеся «свинчатками».

Ловилась тут исключительно красная рыба, так как другие сорта для рыбопромышленников не имели ценности, ибо за отсутствием запасов соли и неимения места для склада рыбы, а больше всего вследствие незначительности перевозочных средств, т. е. лодок и расшив, с которыми можно было бы отправлять ее, по мере накопления, на рынок в Астрахань (что, кстати сказать, во время лова строго воспрещалось), не представлялось возможности приготовлять ее в цельном виде. Почему здесь добывался более ценный материал-икра и клей, которые и легче можно было сохранять.

По окончании лова, — весною — в мае, а осенью — по замерзании моря в этом месте, — лодки и расшивы, нагруженные добычей в точно таком же порядке, как и в передний путь, возвращались в Астрахань, также под надзором экспедиционных смотрителей. Делалось это для того, чтобы рыбопромышленники, плывя обратно, мимо уральских берегов, не вздумали порыбачить в водах, принадлежавших Уральскому войску, где, как говорили, уловы были лучше, чем в Эмбенских водах.

Старшины ватаг снова являлись на заставу. По предъявленным паспортам и билетам лодки и расшивы проверялись,[10] и если против показанного количества недоставало чего нибудь, то старшина или хозяин партии обязан был заявить о том начальнику заставы, что и прописывалось на билетах, которые потом пересылались в экспедицию. По прибы-

64

тии в Астрахань, старшины сдавали туда свои флаги и значки и представляли экспедиции подробный отчет, как о своих действиях, так и о производстве лова.

Такая же организация и такие же «судовые» порядки существовали и для других промыслов за немногими исключениями, обусловленными некоторыми особенностями рыболовства у западных берегов моря, где раньше, до конца прошлого столетия, правом лова пользовались лишь владельцы береговых имений, по указам от 27 августа 1802 года часть вод и берегов этих была предоставлена общему пользованию.

Тогда берега и воды были «измерены и положены на план», с разделением их, для удобства сдачи в аренду, на участки, в силу чего каждый, желавший производить ловлю в этих местах, помимо указания числа лодок и расшив намечал еще и то урочище (или участок), который он избрал для лова.

Как при Эмбенском промысле, так и тут, заявления по порядку поступления заносились в книгу, где записывалось число лодок каждого хозяина и название избранного им участка. Но «ежели бы, паче чаяния», число заявивших желание на известный участок превышало определенную для него норму лодок, то вопрос, кому остаться в этом урочище и кому уходить в другой, разрешался жеребьевкой, в присутствии гражданского губернатора, предводителя дворянства, губернского или уездного «градского» головы, бургомистров магистратора и старшин при открытых дверях, для чего в особо устроенный ящик помещалось такое количество билетов, сколько было рыболовных номеров в данном участке. Билеты эти вынимались «младенцем из бедных сирот», который «за труд свой получал сто рублей из сумм, по рыбным промыслам собираемым».

По мере вынутия номеров, губернатор провозглашал их. После чего рыбопромышленникам выдавались особые на ловлю билеты, с правом производить лов в назначенном участке в течение трех лет, при чем тут же взыскивался сбор по 10 руб. с лодки за первый год промысла, а за последующие два года плата вносилась весной, при отправлении на ловлю.

Такой срок был допущен здесь лишь потому, чтобы дать возможность каждому промышленнику завести лучшие снасти и «возбудить желание» к устройству на берегах необходимых для рыболовства заведений под склад и хранение ловимых продуктов. В силу таких же соображений срок этот распространялся и на зимний промысел, известный под именем «порядкового», который производился неводами в ильменях и морских култуках (заливах), где количество участков и число «порядков» или неводов так же каждый раз определялось губернским правлением и также, в случаях большого поступления заявлений против назначенной на известный култук нормы лодок, права рыболовов разрешалась жеребьевкой.

Рыбацкие ватаги, как и при Эмбенском промысле, так и здесь имели своих старшин, а при отправлении на ловлю проверялось не только количество лодок, но и число людей. Строго наблюдалось за тем, чтобы каждый рабочий имел паспорт, чего не требовалось на Эмбенском промысле. Лодки различались флагами и для наблюдения за действиями ватаг назначались смотрителя. Летнее рыболовство начиналось ранней весной и продолжалось до глубокой осени, зимнее — с началом замерзания рек и кончалось с открытием весеннего ледохода.

65

Чтобы еще более «упорядочить» рыбный промысел в этом месте и «дать более выгод промышленникам», сенатским указом 1803 года позволено было, в виде пробы, сдавать на морских прибережьях свободные от пристанища рыбацких ватаг места под устройство выходов, или так называемых по астрахански, «вавилонов», сначала, дабы приохотить к тому рыболовов, безденежно, на двенадцать лет, ибо говорилось в указе «на таковые заведения значущие (?) издержки потребны». «Польза заведений сих доказана: «рыба и икра в них солимые получаются лучшего качества и продаются дороже тех, которые солятся на судах».

Избранные и осмотренные смотрителями и экспедицией места под вавилоны сдавались по торгам, с переторжкой — два раза в самой экспедиции, а третий окончательный торг в губернском правлении. Торги состояли в том, чтобы довести до самой нисшей степени норму платы (таксу) в пользу хозяину вавилона за наем в нем помещения другими рыбопромышленниками под склад и соление привозимых ими продуктов. В обеспечение же исправной постройки и содержания выходов, а также на случай возмещения рыбопромышленникам могущих произойти, вследствие порчи складываемых там продуктов, убытков, арендаторы мест, как водится, должны были представлять залоги в таком размере, чтобы на представленную сумму можно было вновь построить вавилон.

Необходимость подобных выходов — складов была очевидна, так как, при невозможных в то время путях сообщения, чрезвычайно трудно было доставить рыбу неиспорченной хотя бы в ближайшие рынки сбыта, где приходилось ее продавать, по необходимости, по дешевой цене. Особенно нужны были именно тем складочные помещения потому еще, что туда доставляли рыбные продукты промышленники, производившие лов в персидских водах, ибо в чужих владениях подсобных выходов они устроить не могли.

На последний промысел, несмотря на опасности со стороны кочевников, ездило больше рыболовов, так как нестесняемое никакими законодательными мерами, рыболовство у персидских берегов производилось в широких размерах и самим хищническим способом.

К сожалению, как об этом промысле, так и о промысле тюленьем «генеральные правила» не дают никаких сведений. О последнем сказано только, что он «представляет в соображении своем больше других трудностей, то и должен производиться с большими осторожностями. Промышленники, располагаясь на островах, где бьют тюленей, должны соблюдать на них самую большую тишину, дабы не испугать животных сих, которые при малейшей тревоге возвращаются в воду, и промысел в таком случае или вовсе на сей раз уничтожается, или нарочито уменьшается».

Когда промысел этот был совершенно свободным, говорилось в «Правилах» он «не состоял в том цветущем состоянии», в каком находился при откупе в конце XVIII столетия. «Правила» объясняли это явление тем обстоятельствам, что «один хозяин» лучше мог организовать необходимую при бое тюленей предосторожность, «чем многие промышленники, друг от друга независящие», которые избивали «животных без всякого разбора под ряд: самцов, самок и детенышей». Но сдача промысла на откуп будучи удобною мерою с одной стороны, была не совсем удобной с другой, откупщик, находясь вне конкуренции, слишком широко пользовался этим правом и продавал продукты по такой цене, по какой хотел. В виду

66

этого, а отчасти, чтобы увеличить доходность казны, сенат 17 июля 1803 г. определил: допустить к свободному пользованию этим промыслом всех без изъятия, учредив только, по примеру Эмбенского лова, самый строгий надзор за действиями промышленников.

 

III. Ограничение рыболовных прав.

Каспийское побережье, начиная с устьев р. Эмбы до чеченских и моздокских урочищ на Кавказе, в конце прошлого столетия представляло собой дикую, девственную пустыню, где в одной части кочевали ногаи, киргизы и калмыки, а в другой бесчинствовали лезгины и черкесы. Чтобы до некоторой степени обрусить этот край и дать ему более прочное устройство, правительством решено было раздавать там земли помещикам для заселения крестьянами. Сначала земли эти отдавались на правах покупки по силе пун. 1 и 52 гл. 32 межевой инструкции 1765 г., — как, напр., земли, отведенные бывшему Астраханскому губернатору генерал поручику Бекетову, кол. ассесору Скрипицину в двух дачах, кн. Юсуповой и помещику Кецонову (перешедшие потом к д. т. с. кн. Юсупову). Но потом, согласно рескрипта 1765 г. правящий должность Кавказского ген.-губернатора, ген.-пор. П. С. Потемкин стал раздавать земли, кроме Кавказской области, и в Астраханской губернии.

Из числа последних, кроме ранее пожалованных земель и вод архиерейскому дому со спасопреображенским монастырем и по грамотам 1701 и 1703 г.г. кн. Урусову «с улусными людьми», значительный участок был отведен канцлеру кн. А. А. Безбородко в Красноярском уезде, по соседству с астраханскими «партикулярными» ловлями, а позднее были даны земли с водами кн. Куракиным.

Пользуясь этими землями в качестве полноправных хозяев, владельцы береговых имений, вопреки закона, завели у себя ватаги, устоили в устьях рек забойки и учуги, препятствуя тем свободному ходу рыбы и употребляли при рыболовстве такие снасти, которые были явным ущербом для дела рыбной промышленности. Ввиду этого, чтобы предоставить права и другим рыбопромышленникам свободно пользоваться ловом во всех реках и ериках, а затем чтобы сохранить для будущих поколений этот драгоценный источник народного питания и русской промышленности, в 1802 г. Сенат рассмотрел права владельцев на занимаемые ими побережные земли и в своем докладе, руководствуясь «в отношении общественных выгод» 4-м пун. указа от 27 августа 1802 года, высказал следующее мнение: «оставить в пользовании владельцев таких имений по одной квадратной версте берега на каждую имеющуюся морскую рыболовную ватагу для просушки снастей и устройства им пристанищ, а все остальные земли, на которых нет ни сел, ни деревень, нуждающихся в угодьях, изъять из пользования помещиков и предоставить в общее пользование».

Что же касается тех орудий и снастей, которые, по сведениям, «извлеченным из описаний разных академиков и путешественников в полуденном краю» и донесениям «тамошнего» губернатора кн. Тенишева, преграждают свободный ход рыбы в устьях волжских рукавов и протоках, то таковые сенат признал «вредными». Но ввиду того, что некоторые из учугов, как напр. Чаганский, Камызякский. Уваринский и Иванчугский «с давних времен имели свое существование, в каковом положении и из содержания астраханского купечества обращены и согласно пожалованию

67

в 1797 г. из платежа казенного оброка князьям Куракиным достались, то уничтожение их повело бы к весьма солидному вознаграждению этих владельцев из сумм казны, что было не выгодно для правительства. Почему сенат высказался в своем докладе: оставить эти учуги во владении Куракиных «по смерть их», — а все уже прочие самовольно и в противность законных постановлений устроенные в волжских протоках рыбными промышленниками учуги немедленно и навсегда уничтожить». Подобно тому же и прочие орудия во вред общественный, для преграды свободного хода рыбы употребляемые во всех устьях и протоках, из моря вверх реки Волги впадающих, а именно: под названием перегородок — «забойки», «перебойки» и «полосы» рыболовные уды, имеющие железные крючки и именуемые «балберочные, кусковые и наживные снасти», «эмбенские ставочные сплошные снасти», называемые «свинчатками», и тому подобные орудия, какие только могут перегораживать устья волжских протоков и всамых рукавах и тем свободному ходу рыбы препятствовать, «запретить» и всем промышленникам строжайше подтвердить, чтоб они отнюдь всех вышепрописанных орудий в упоминаемых местах и по берегам самого моря против волжских устьев, на назначенную от правительства при установлении полицейского надзора дистанцию никогда не ставили, под опасением за противное тому лишение их всех промысловых заведений».

Признавая перечисленные орудия «самоловами», сенат определил распространить изданное запрещение «и на самую реку Волгу, по силе указа 1704 года, сверх тех забоек, перегородок и плотин», о которых в последующих указах было подтверждено рыбопромышленникам, чтобы они в Волге на судовом ходу ни летом ни зимою их не делали, предоставляя впрочем во всех сих местах употреблять рыболовные снасти, признанные «не вредными».

По этому докладу 11 сентября 1803 г. последовало «высочайшее одобрение» особым указом, данным на имя сената.[11]

Каковы запретительные постановления были в последующий период, к сожалению, у нас нет данных. Лишь известно, что сорок лет спустя вышли новые правила для Астраханского рыболовства. Между прочим, «для обезпечения лова рыбы в Волге» законом 9 ноября 1842 г. был воспрещен «морской лов» ближе трехсаженной глубины от берегов, со вскрытием льда до 15 мая, на пространстве против 67 устьев, которыми река сия вливается в море, от Четырехбугорного острова до Быстринского бугра, не распространяя сего запрещения на рукава Волги, в коих лов рыбы может производиться и в означенное время дозволенным способом»[12].Указами сената 18 декабря 1844 г. и 6 апреля 1845 г. «повсеместно воспрещено употребление плавных сетей для лова в жаркое время не достигшей своего возраста рыбы, не дозволено в речных устьях употребление крючковой самоловной снасти, распорных неводов, длиною более половины реки, и вообще снастей, препятствующих ходу рыбы из моря в речные устья и снизу вверх».[13]

Но и такие меры не ограждали от хищения рыбный промысел на Волге. Сильные рыбопромышленники нарушали правила. Комп. Бернардаки и Утина, снимавшия с 1844 г. в казне на откуп «Учужные рыболов-

68

ные воды» — (в устьях р. Волги) обходила узаконения рыболовства, производя лов запрещенными орудиями[14].

Полиция прекращала лов, отбирала снасти, а контора Бернардаки и Утина жаловалась на полицию, опираясь на контракт, который «запрещал лов близ берегов моря снастями, препятствующими ходу рыбы из моря в реку», в то же время дозволял лов под теми четырьмя учугами, которые в начале столетия находились во владении кн. Куракиных. Срок контракта с конторой Бернардаки и Утина истекал в 1864 г. Тогда наказной атаман Астрах, войска вошел в Глав. управление иррегулярн. войск с рапортом, прося о подчинении рыболовстваобщим для всех правилам[15].

В 1864 г. ходатайство это уважено, и губернатору было предложено выработать условия согласно общим постановлениям, не допуская изъятий, а в устранение монополии произвести торги на аренду Куракинских вод мелкими участками, арендаторам разрешить употреблять невода длиною не более половины ширины реки с тем, чтобы при тоне имелось не более двух неводов, с одним при каждом из них комплектом рабочих (комплект по 1-му человеку на 20 саж. невода); тони устраивать — не ближе 2 верст одна от другой, распорных неводов не допускать»[16].

В результате такой меры было то, что, вместо 153,600 руб. дохода, который приносили казенные воды, в 1864 г. за 48 раздельных участков получено 338 т. р. в год[17].

Сдача на таких условиях потребовала более бдительного надзора. Некоторые съемщики увеличение оброка стремились возместить незаконным ловом. А потому по ходатайству астрах. город, головы и казачьего войскового правления разрешено «избрать из своей среды лиц для надзора за правильностью лова». Мера эта включена в «Устав о рыбном промысле на Каспийском море» 1865 г., когда был введен вольный (билетный) лов в казенных (Куракинских) водах, по уставу этому учреждался в Астрахани «Комитет рыб. и тюл. промыслов» из 16 выборных членов, по два члена от Астрах. войска и от городских об-в.; § 61 устава запрещено и «всякое рыболовство в р. Волге и ее притоков от устьев до г. Камышина с 15 мая по 15 июля, только лов ручными удочками и бреднями до 50 саж. для местного продовольствия дозволен везде и во всякое время»[18].

10/1 1867 г. устав введен в действие. Позднее мнением Государ. совета 6 апреля 1870 г. запретное время было ограничено с 15 июня по 15 июля, когда лов рыбы, собственно для местного продовольствия, допускался в частях Волги только от Черного Яра до моря небольшими плавными сетями до 90 саж. длины и 1 саж. ширины[19].

Таковы в общих чертах рыболовные порядки «доброго старого времени». Полагаю, при дальнейших архивных раскопках найдется не мало других сведений о местной рыбной промышленности, которыми постараемся поделиться на страницах нашего краевого органа.

69

[1] Дело канцелярии нак. атамана Астрах. войск за 1862 г., № 1, лист. 81—107.

[2] Впоследствии «морские рыбные ловли, по прежнему названию Вознесенские» на 18 верст пространства в устьях р. Волги, по грамоте 1717 года были пожалованы астраханскому Спасопреображенскому монастырю. Указами сената 1752 г. и коллегии экономии 1766 г. ловли эти были отданы последнему из платежа ежегодного в казну оброка по 76 р. 41 коп. Согласно „Генеральным правилам астрах, рыболовства" 1803 г, в пользовании монастыря было оставлено земли по 1 кв. версте береговой полосы для каждого рыбного промысла, а остальная земля из‘ята в общее пользование всех прочих морских рыбопромышленников.

[3] Очевидно, воды троицкого собора или. иначе сказать, архиерейские

[4] В границах по берегу морскому эти земли (с рыболовными водами) занимали 177 верст пространства. Во владении Куракиных находились издавна существовавшие четыре учуга: Иванчугский, Камызякский, Уваринский и Чаганский.

[5] По «Генеральным правилам», отысканным мною в быв. Оренбург. Центральном архиве.

[6] Киргиз так наз. Адаевской орды, кочевавшей близ полуострова Мангышлака на усть-уржской плоской возвышенности.

[7] Впрочем, расшивы при разрешении на тот или другой лов не имели существенного значения, так как на них рыбопромышленники перевозили лишь необходимый для ловли запас, а на Эмбенском лове устраивали еще склады и приспособления для жилья рабочих, ибо, в виду опасности от набегов киргизов, нельзя было, да и запрещалось проживать на морских берегах.

[8] Всего дохода с рыбных ловель, за исключением частикового, сбиралось от 30 до 40 тыс. руб.; из них около 4 т. руб. уходило на содержание самой экспедиции.

[9] В указе, данном сенату 27 августа 1802 г. № 203858 (см. полн. соб. закон) говорилось: «Для ограждения Эмбенских промышленников от ночных захватов и похищений киргиз-кайсаками выпускать туда весною и осенью 2 или 3 казенных легких судна (баркасы или катеры) с вооруженной стражей и нужною артилериею».

[10] Характерно, что здесь не спрашивалось и не проверялось число людей и рабочих, как в других промыслах.

[11] См. «Генеральные правила» 1803 г.

[12] Дело «Астрах, губернск. архива» 1842 г,. № 52/27, лис. 3.

[13] Д. канцелярии нак. атамана Астрах. войска 1803 г. № 10. лис. 27.

[14] Там же, лист 1 и 2.

[15] Там же д. № 10, рапорт нак. атамана за № 3152.

[16] Д. № 10, отнош. М-ва госуд. имуществ 13—I и 12—III1864 г., лист. 17 и 24.

[17] Там же доклад того М-ва 18 XI 1864 г. лист 133.

[18] Там же листы 115, 134 и 136.

[19] Там же дело за 1871 г. за № 12, лист 1.

 

ПУБЛИКАЦИЯ: Юдин П. К истории Астраханского рыболовства // «Наш край». Орган Астраханской губернской Плановой Комиссии, № 7. Астрахань, 1925. С. 58-69.