Эверстов С.И. Рыболовство в Сибири: каменный век. Глава I. Древнейшие следы рыболовства в Сибири

Экономика и климат, особенно для древних этапов истории человечества, понятия неразделимые, и поэтому на характеристике палеоклимата следует остановиться прежде всего.

На территории Сибири обнаружены поселения, материалы раскопок которых позволяют получить представление о фауне, существовавшей в каргинское межледниковье (50-25 тыс. лет назад)[1]. Оно включает три фазы потепления, которые прерываются двумя похолоданиями. В эти теплые климатические фазы произошли весьма существенные палеогеографические изменения, леса продвинулись далеко на север. В зоне Центральной Якутии произрастали березовые и сосново-лиственные леса с примесью ели[2]. Оптимум каргинского межледниковья приходится на малохетское потепление (42-35 тыс. лет назад). По мнению Н.В. Кинд[3], 39 тыс. лет назад климатическая обстановка была более благоприятной. По современным данным, заселение бассейна Алдана происходило 35 тыс. лет назад[4], т. е. в конце упомянутого интерстадиала.

Большинство плейстоценовых палеолитических стоянок Северной Азии относятся к сартанскому времени (25-10,3 тыс. лет назад)[5]. Литологические особенности пород, вмещающих культурные слои, и связанная с ними фауна млекопитающих говорят об очень суровом климате сартанской эпохи[6]. Перигляциальные степи были распространены на юге Сибири[7]. Между тем исследователи отмечают относительно высокую биологическую продуктивность плейстоценовых «тундростепных» ландшафтов по сравнению с тундровым[8]. Несмотря на это, именно в то время начали вымирать крупные стадные животные. Промежуток времени от 19 до 17-16 тысячелетия отличается весьма суровым климатом[9]. Именно в этот период в Сибири исчезает шерстистый носорог[10], отмечается массовая гибель мамонтов, особенно в пределах Западной Сибири (Шикаевка, Волчья Грива)[11]. Во время таймырского интерстадиала (12-10,3 тыс. лет назад) основная масса фауны мамонтового комплекса мигрировала в северо-восточные области Северной Азии[12]. По предположению С.М. Цейтлина, последние мамонты погибли в позднесартанское по-

14

холодание (10,8-10,3 тыс. лет назад), отличающееся очень глубоким понижением температур.

С отступлением поздней вспышки похолодания началась голоценовая эпоха, для которой характерна современная фауна и ландшафт. Как отмечают исследователи, климат первой половины голоценовой эпохи был гораздо теплее современного. Во время климатического оптимума, ограниченного датами 6800±200 лет и 4610±120 лет назад для района Усть-Енисейского Порта (70 с.ш.), ландшафт в северных районах Сибири приобрел вид типичной тайги, вскрывавшей огромную территорию арктических областей, ныне представляющих собой тундру[13]. Подтверждением тому также являются данные спорово-пыльцевого анализа отложений реки Индигирки[14].

Таким образом, в верхнем плейстоцене происходили глубокие климатические изменения. Они оказывали влияние на флору и фауну Сибири, приводили к исчезновению крупных животных. В этих условиях человеку для того, чтобы выжить, приходилось постоянно приспосабливаться к изменениям среды обитания.

Как показывают раскопки позднеплейстоценовых стоянок, обитатели древней Сибири занимались в основном охотой. Но только с приближением голоценовой эпохи наблюдаются признаки использования людьми богатств водного пространства.

Интересно отметить, что в культурных горизонтах стоянок сартанского времени, наряду с костями плейстоценовых крупных млекопитающих, стали встречаться кости мелких зверей и птиц. Например, в пещере Страшной зарегистрировано 40, а в Усть-Канской ‑ 17 видов мелких и крупных животных и 12 видов птиц[15]. Что касается формирования отложений с палеолитическими остатками, то в обеих пещерах, как указывает С.М. Цейтлин, они являются геологически одновременными (30-13 тыс. лет назад)[16]. На стоянке Бобково в культурном слое сартанского времени отложилось много костей грызунов и насекомоядных[17].

Подобная картина наблюдается не только на палеолитических стоянках Западной Сибири и Алтая, но и на енисейских[18] и забайкальских[19] поселениях. Аналогичная ситуация отмечается также на древнейших стоянках бассейна Алдана[20].

Эти данные ярко демонстрируют, что верхнепалеолитические племена охотились не только на крупных стадных животных, но и на мелких, в том числе и на птиц. Из этнографических данных видно, что съедобными считались не только традиционные мясные крупные млекопитающие, но и енот, соболь, хорек, барсук, белка, бурундук, крот и крысы[21].

Известно, что под действием климатических колебаний изменялись и биозоны. Несомненно, от этого зависело сокращение или увеличение животного мира. Исследователи стоянок Шикаевка, Волчья

15

Грива, Берелех и т.д. отмечают массовую гибель животных. Исчезают даже отдельные виды — шерстистые носороги, овцебыки, мамонты. В таких кризисных ситуациях палеолитический человек вынужден был охотиться и на мелких животных, так как вся его жизнь зависела от окружающей его природной среды. Русский путешественник XIXв. Фр. Белявский в своем труде «Поездка к Ледовитому морю»[22] писал: «Нужда есть великий учитель, — дикарь изумляет изобретательностью и умением заманивать, сторожить и ловить жителей вод, пернатых, плавающих в воздухе и обитателей лесов». Кроме того, обращают на себя внимание факты нахождения в мамонтовом комплексе единичных костей рыб различной породы.

В Западной Сибири ихтиофауна встречается на стоянках Бобково и Венгерово V. На первой стоянке кости сазана отмечены в 8-м культурном слое[23]. Геологический возраст его определен началом сартанского похолодания[24]. На Венгерово Vкости и чешуя рыб лежали в хозяйственной яме вместе с костями бизона и носорога[25].

В бассейне Енисея кости рыб встречались в культурном горизонте Кокорево II[26], датированного по С-14 возрастом 13300±100 лет[27] и в культурном слое XIVстоянки Стрижова Гора[28]. XIII слой ее датирован по С-14 10850±300 лет[29].

Ихтиофауну содержали и приангарские древние стоянки Мальта, Сосновый Бор, Красный Яр, Усть-Белая (слои XIV-XVI) и Верхоленская Гора (слой III). В Мальте у кострищ были обнаружены кости крупных рыб[30]. Стоянка относится к 23±5 тысячелетию[31]. Третий комплексный горизонт стоянки Сосновый Бор, где были зарегистрированы кости рыб, синхронизируется с нижними слоями Верхоленской Горы и Усть-Белой[32]. Данный горизонт отнесен С.М. Цейтлиным[33] к позднесартанскому интерстадиалу. Кость тайменя зафиксирована в верхнем горизонте стоянки Красный Яр[34], имеющем возраст 14 тыс. лет[35]. Третий культурный слой Верхоленской Горы с датой 12570±180 лет[36] содержит кости сига, осетра и окуня. В Усть-Белой рыбьи кости были извлечены из XIV—XVI культурных слоев, сконцентрированных около кострищ[37]. Указанные слои отнесены Г.И. Медведевым к 11-10 тысячелетию[38].

Ихтиофауна на Верхней Лене зарегистрирована в очаге и рядом с ним на стоянке Макарово I[39], существовавшей 10,8-10,3 тыс. лет назад[40],

16

и Макарово IIс абсолютными датами 11400±500 и 11800±200 лет[41].

Обилие рыбьей чешуи и костей в очагах и за их пределами зафиксировано в культурных слоях стоянки Ошурково в Забайкалье[42]. По предположению С.М. Цейтлина[43], возраст 1-го культурного слоя близок к дате 10,8 тыс. лет, так как культурные горизонты, по его наблюдениям, образовались во время позднесартанских интерстадиалов. Древесные угольки из 2—го слоя имеют абсолютную дату 10900±500 лет, что достаточно хорошо увязывается с представлениями о возрасте по геологическим данным.

Кости рыб обнаружены в культурных слоях, приуроченных к позднесартанским четвертичным отложениям северных поселений. Остатки ихтиофауны извлечены из культурного горизонта IIб стоянки Ихине II на Алдане, имеющего пять абсолютных дат в пределах от 24330±300 до 30200±300 лет, которые приходятся на липовско-новоселовское потепление каргинского межледниковья[44]. В Дюктайской пещере рыбьи кости имеются во всех горизонтах, содержащих мамонтовую фауну, за исключением IX, XII и XIII слоев[45]. Самый верхний из культурных слоев плейстоценовой эпохи — слой VIIa — датирован по С-14 12200±l20 и 13200±250 лет[46], а нижний условно ограничивается возрастом примерно 16 000 лет[47]. Среди костей рыб в слоях имеются кости сибирского осетра, нельмы, тайменя, налима, карася, окуня и плотвы[48]. Единичные кости рыб отмечены в слое заполярной стоянки Берелех на Индигирке с абсолютной датой 12930±80 лет и 13420±200 лет[49].

Очень много остатков лососевых рыб собрано в очагах ушковских палеолитических жилищ на Камчатке[50]. Для культурного горизонта VIпо С-14 получены даты 10860±400, 10760±110 и 10360±350 лет[51], а для VIIгоризонта — 13600±250 и 14300±200 лет[52].

Таким образом, большинство позднеплейстоценовых стоянок древних рыболовов относится ко времени интерстадиалов межледниковий, когда создавались более благоприятные климатические условия. Следы ихтиофауны в культуросодержащих горизонтах стоянок (в очагах, и вне их, внутри жилых комплексов), несомненно, указывают на занятие древнего человека рыбной ловлей. Не исключено, что на некоторых поселениях кости рыб могли попасть случайно в культурные слои, например, во время поднятия уровня воды. В большинстве же случаев сохранившиеся кости рыб являются кухонными отбросами.

Согласно имеющимся данным кости животных, в том числе рыб, могут сохраняться длительное время. Остатки костей рыб вместе с костями крокодилов и водоплавающих птиц были найдены при раскопках стоянки homohabilisв Олдувайском ущелье Танзании в

17

Африке, жившего около 1 млн. лет назад[53]. Кроме того, большое количество костей рыб вместе с другими археологическими остатками найдено в пешере Кударо Iна Кавказе[54], которая согласно радиоуглеродному анализу имеет возраст 44150±2400/1850 лет[55]. По этому поводу В.П. Любин в своей работе «Ранний палеолит Кавказа»[56] пишет: «... это дополняет наши представления о хозяйственной предприимчивости древнего человека и о времени возникновения рыболовства».

Далее, на стоянках финальной стадии плейстоценовой эпохи и начала голоцена встречаются предметы, аналогичные орудиям, употреблявшимся для ловли рыбы до недавнего времени в разных уголках земного шара. Обнаружены костяные наконечники гарпунов, цельновырезанные из кости рыболовные крючки, зубцы острог и «колотушки». Судя по этнографическим параллелям, названные орудия могли употребляться людьми только для промысла рыбы. Подобные орудия обнаружены в бассейнах Енисея, Ангары, Верхней Лены и Селенги. Наиболее распространенными из них были гарпуны.

Наконечники гарпунов известны из XIV слоя поселения Стрижова Гора[57], II и III слоев стоянки Верхоленская Гора[58], из IIIслоя Макарово II[59]и Iслоя Ошурково[60]. Все они относятся к виду I, подтипу — 2А (табл. IV). В отличие от неолитических данные изделия имеют насад языковидной или лопатовидной формы с продольно процарапанными сторонами.

Как отмечают исследователи, в Сибири гарпун появился в качестве рыболовного орудия[61]. По всей вероятности, он не сразу стал колющим бородчатым орудием. До появления наконечников с бородками, несомненно, существовали наиболее простые орудия. Подобным колющим средством может быть деревянный шест с заостренным концом. До недавнего времени аналогичными изделиями рыбу кололи ирокезы[62], индейцы Чако[63], каролинцы[64] и некоторые народы Северного Вьетнама[65]. В Сибири для битья рыбы копьем вооружались нганасаны[66]. Кроме того, некоторые отсталые племена употребляли копья с деревянными наконечниками. Деревянные наконечники гарпунов существовали у андаманцев[67] и огнеземельцев[68].

Здесь уместно упомянуть, что в верхнепалеолитическом слое Нижнеудинской пещеры вместе с другими находками был обнаружен гарпун из дерева[69].

Все эти данные наводят на мысль, что предшественники оби-

18

тателей Стрижовой Горы, Верхоленской Горы и Ошурково могли добывать рыбу деревянными копьями с заостренным концом или с наконечником из дерева.

Функционально гарпун тождествен с острогой. Зубцы составной сложной остроги найдены в слое XV стоянки Усть-Белая[70] и в слое III стоянки Макарово II[71]. Зубец усть-бельского орудия изготовлен из трубчатой кости животного. Как описывают исследователи, у него овальное сечение (у острия округлое), плавно изогнутый профиль. Пятка орудия плоско срезана по вертикали и с наружной стороны снабжена выступом, что свидетельствует о боковом креплении острия. Длина орудия 16 см[72]. Зубец остроги из стоянки Макарово IIсделан из рога. Егодлина 24 см[73].

Продуктивность лова рыбы колющими орудиями, очевидно, зависела от рыбных ресурсов того или иного водоема. На Витиме за 4‑6 часов накалывали 10-12 кг разной рыбы[74], а на Камчатке, как сообщает С.П. Крашенинников, «редко случается, чтобы не забагришь рыбу»[75].

На стоянках Стрижова Гора[76] и Сосновый Бор[77] обнаружены древнейшие рыболовные крючки. Стрижовское орудие (II, 1Аа) извлечено из XIVкультурного горизонта, недалеко от вышеупомянутого наконечника гарпуна. Оно изготовлено из метаподия плейстоценовой лошади и отличается своей массивностью[78].

Видимо, костяным рыболовным крючкам предшествовали крючки, изготовленные из дерева, как это делали до недавнего времени рыболовы-любители — русские, тувинцы[79].

Древнейшими орудиями для умерщвления пойманной крупной рыбы были колотушки. Аналогичные изделия из рога оленя извлечены из культурных горизонтов, приуроченных к позднечетвертичным плейстоценовым отложениям слоя IIIстоянки Верхоленская Гора[80] и слоя XIV Усть-Белой[81].

Судя по материалам этнографических исследований, колотушка употреблялась некоторыми народами в недавнем прошлом. У коряков она являлась непременным орудием рыбного промысла[82]. Подобными изделиями нивхи били тюленей и калуг[83].

Находки наконечников гарпунов, острог и крючков неопровержимо свидетельствуют о существовании двух способов добычи рыбы древнейших обитателей Сибири. Следует допустить, что наряду с этими приемами лова рыбы не исключены и другие, более примитивные.

Простейшим способом ловли рыбы, по наблюдениям путешест-

19

венников и исследователей, был лов рыбы руками. Таким способом ловили рыбу женщины и дети шорцев[84] Аналогичные примеры приводит А.П. Окладников[85] (Новая Гвинея, Новая Голландия). Сходный прием лова существовал у индейцев бассейна р. Фразер[86] и у тасадеев в филиппинских джунглях[87]. Бразильские индейцы в Гран-Чако для рыбной ловли использовали колючки[88], а каролинцы закалывали рыбу кинжалами[89]. На Камчатке местные жители вытаскивали наиболее ослабевшую после нереста рыбу за хвост[90]. Зимой в заморах Оби, где обычно скапливается рыба, остяки, прорубив лед, черпали ее не только сачком, но и брали руками[91]. Эвенки, жившие в верховьях рек, впадающих в Охотское море, и на р. Амгунь, во время хода кеты били ее палками[92]. Следует добавить, что во время нереста и хода рыб даже животные ловят их без особого труда. Так, на Колыме[93] и на Камчатке[94] медведи и собаки промышляют рыбу лапами, а «... вороны и орлы таскают рыбу из протока и здесь же съедают»[95].

Одним из простых способов рыболовства был лов рыбы петлями (силками). Он известен в Сибири тувинцам, шорцам[96] и чукчам[97]. Аналогичный прием ловли рыбы применялся в Венгрии, Померании, Южной Австралии и на о. Джильберта. Тувинцы и шорцы делали петлю из волос, а островитяне Джильберта — из волокон кокосовой пальмы[98].

По наблюдениям исследователей, рыбак, заметив рыбу, осторожно опускает в воду петлю и надевает ее на голову. Затем резким рывком затягивает петлю и выбрасывает на берег[99].

Реконструкция хозяйства первобытных людей конца плейстоценовой эпохи Сибири показывает лишь зарождение рыболовства. Человек начал делать первые шаги к совершенно новому, ранее не известному типу хозяйства. У него на вооружении имелись рыболовные орудия индивидуального пользования (гарпуны, остроги, рыболовные крючки, колотушки). Этому явлению, должно быть, способствовали благоприятные условия во время оптимумов сартанского оледенения. Рыба постепенно входила в пищевой рацион обитателей Сибири.

Интересно отметить, что на стоянке Мальта, наряду с другими изображениями животных, обнаружена фигурка рыбы из кости[100]. Рот обозначен глубоким треугольным вырезом. Выделены жабры. Боковая поверхность тела орнаментирована точечными углублениями спиралевидной формы и поперечными ленточными полосками (как у окуня).

Скульптурные изображения рыб также найдены на палеолитических стоянках Европы[101], в том

20

числе на территории СССР[102]. Следует подчеркнуть, что художественное оформление у всех изображений индивидуальное. Однако, по мнению С.Н. Замятнина[103], «смысл всех памятников искусства один и тот же, вызывавшийся одним и тем же кругом представлений и связанный с магическими действиями, направленными к достижению успешных результатов охоты». Несомненно, мальтийские обитатели изображали самые необходимые для них объекты. Отсюда можно предположить, что рыба стала предметом охоты для древних жителей Мальты. Недаром в культурном слое этой стоянки были зафиксированы кости крупных рыб[104].

Приведенные факты свидетельствуют о том, что спорадический лов рыбы фиксируется в Сибири в период сартанского оледенения (25—14 тыс. лет назад). Основными признаками его являются находки остатков рыб в культуросодержащих горизонтах стоянок (внутри жилищных комплексов, в очагах и вне их, в хозяйственных ямах). Находки остатков специфических рыболовных орудий (гарпуны, зубцы сложных острог, рыболовные крючки, колотушки) в преддверии голоценовой эпохи указывают на зачатки примитивного сезонного рыболовства. Однако техника лова рыбы была низкой и сугубо индивидуальной. По этой причине рыбная ловля имела экстенсивную форму развития. Непродуктивные рыболовные средства не могли удовлетворить возрастающие потребности населения, а впрок рыбу не заготавливали. Рыболовство не выделилось в самостоятельный тип хозяйства.

В раннем голоцене произошли радикальные изменения в ландшафте Сибири, что повлекло за собой изменения в хозяйственной деятельности древних племен. Заметно увеличился набор каменных и костяных орудий охоты и рыболовства.

Из орудий лова рыбы продолжали существовать двустороннебородчатые гарпуны (I,2Аб, I,2Агб′). Они обнаружены в культурных слоях приангарских стоянок, датированных 8—9 тысячелетием[105]. Наконечники из Уляхи и Ленковки[106] напоминают по своей конструкции изделие из Макарово II[107], а усть-бельские (Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 31,9—12,14) близки к стрижовскому наконечнику гарпуна[108]. В это же время впервые употребляются односторонне-бородчатые изделия (I,1Бба′; I,1Е), которые найдены в Усть-Белой и Ленковке на Ангаре[109], (а также в VIIIслое поселения Берлога на Байкале[110]).

Наиболеераспространенным орудием становится рыболовный крючок. Продолжают бытовать цельновырезанные из кости крючки, но в иных модификациях. На стоянках Усть-Белая на Ангаре[111],

21

Сарма на Байкале[112] зафиксированы целые изделия, а в Верхоленской Горе[113] у г. Иркутска, на многослойном поселении Берлога[114] и Студеное в Забайкалье — их обломки[115].

На позднем этапе раннего голоцена появляются составные рыболовные крючки. Они известны из стоянок Царь-Девица[116] и Улан-Хада[117]. Изделия относятся к двум подтипам одного вида: II,6Аа; II,6В. Как показывают археологические материалы стоянки Усть-Белой, без особых изменений употребляются составные сложные остроги и колотушки[118].

Впервые в ранних отложениях голоцена в культурных слоях поселений встречаются каменные грузила для рыболовных сетей. Однако грузило извлечено из II слоя Макарово II на Верхней Лене[119]. Второе грузило найдено в нижнем культурном слое XIстоянки Улан-Хада[120]. Грузила изготовлены из плоской речной гальки. При этом они имеют на двух узких концах искусственные выемки (III,1Ба). О находках на позднемезолитических стоянках Зауралья каменных грузил, притом в большом количестве, сообщает Г.Н. Матюшин[121].

Здесь же необходимо упомянуть находки 8 галек с выбоинами на продольных сторонах на стоянке Усть-Тимптон на Алдане в слое IVa, содержащем материалы заключительного этапа сумнагинской культуры[122], которые также наводят на мысль о том, что, возможно, в преддверии неолита сумнагинцы изобрели рыболовную сеть.

Таким образом, на раннеголоценовом этапе развития материальной культуры у обитателей Сибири произошли крупные сдвиги: усовершенствовались такие традиционные рыболовные орудия, как гарпуны и крючки (одновременно употреблялись односторонне- и двусторонне-бородчатые наконечники, крючки изготовлялись либо из цельной кости, либо из камня и кости), была изобретена рыболовная сеть.

Здесь нельзя не остановиться на рубящих орудиях, которые особенно часто стали встречаться в культурных горизонтах стоянок раннеголоценового времени. Среди них иногда находят еще не вышедшие из употребления чопперы и чоппинги.

Чопперы обнаружены в слоях Усть-Белой[123], Соснового Бора[124], Верхоленской Горы в Приангарье, Макарово II[125]и Макарово III[126]на Верхней Лене, на Алдане[127] и в Забайкалье на стоянке Студеное[128]. Чоппинги

22

известны из поселения Макарово III[129]и из бассейна Алдана[130].

Каменные топоры имеются на алданских стоянках[131] и на Вилюе[132].

Довольно большое распространение получают тесла и тесловидные орудия. Первые обнаружены на стоянке Стрижова Гора[133] на Енисее, Усть-Белая[134] и Сосновый Бор[135] в Приангарье, Лударская I[136]на Байкале, Студеное в Забайкалье[137] и в бассейне Алдана[138], а тесловидные — на Усть-Белой[139], Уляхе[140], Каменке[141] и Верхоленской Горе[142]. Наряду с этими орудиями сосуществовали долотовидные изделия. Аналогичное орудие имеется в комплексах Усть-Белой[143]. Интересно отметить, что у сумнагинцев найдено много желобчатых тесел и топоров с ушками[144].

Все эти факты говорят о возросшей роли рубящих орудий, которые стали крайне необходимыми принадлежностями охотников и рыболовов эпохи раннего голоцена. Несомненно, эти орудия употреблялись для хозяйственных нужд. Помимо постройки жилищ, охотничьих заграждений и прочего, племена Сибири при их помощи могли сооружать простейшие заграждения для ловли рыбы (запоры, заезды и т.д.) из жердей, прутьев и веток, не утративших своего значения до недавнего времени.

Запор обских угров представлял собой частую изгородь из хвороста поперек русла реки. Она заставляла рыбу в поисках прохода забираться в хворост и запутываться в нем[145]. Шорцы ловили рыбу ящиком из жердей, скрепленных прутьями. Его устанавливали в выемке запора, куда устремлялась вода и вместе с ней рыба[146].

Каменными топорами и теслами древние люди могли изготовлять также плавучие средства — плоты и лодки. Поэтому количественное и качественное изменение рубящих каменных изделий следует связывать в какой-то степени с развитием нового хозяйственного направления — рыболовческого. К этому следует добавить находки остатков ихтиофауны на стоянках Верхоленская Гора — слои Iи II[147], Усть-Белая — слои XIV-XVI[148]и Студеное[149], указывающие на занятие населения рыбным промыслом.

Таким образом, можно констатировать, что уже в конце плей-

23

стоцена у некоторой части населения Сибири отмечаются вполне определенные зачатки нового вида хозяйственной деятельности — рыболовства. В эпоху раннего голоцена интенсивное развитие рыболовства в ряде районов Сибири способствовало выделению его уже в самостоятельную отрасль присваивающего хозяйства.

Однако превращение рыболовства в самостоятельную отрасль хозяйства происходило в рамках раннеголоценовой истории сибирских племен неравномерно, а, вероятно, в зависимости от изменения природно-климатической среды.

Так, население Восточного Забайкалья, по наблюдениям исследователей, в раннем голоцене продолжало вести образ жизни полукочевых охотников и собирателей[150]. Рыболовные орудия нигде не зарегистрированы, за исключением стоянки Студеное, где наряду с костями рыб найдены рыболовные крючки[151], свидетельствующие о начале развития сезонной рыбной ловли.

В Западном Забайкалье на стоянке Ошурково в позднеплейстоценовых и раннеголоценовых слоях были зафиксированы скопления костей рыб и двусторонне-бородчатый гарпун[152]. На остальных памятниках встречено много костей животных тундры, степи и тайги, свидетельствующих только об охотничьем типе хозяйства.

В раннеголоценовых стоянках Якутии рыбьи кости также являются редчайшей находкой. Они (14 экз.) извлечены из культурных слоев стоянки Белькачи Iна Алдане, принадлежащих носителям сумнагинской культуры[153]. Однако обилие рубящих орудий, скопление галечных грузилоцодобных изделий в слое IVa стоянки Усть-Тимптон, а также ихтиофауна позволяют сделать предположение, что сумнагинцы занимались рыбным промыслом.

На континентальной Чукотке племена сибердиковской культуры были охотниками на оленей и лошадей. Рыбная ловля им еще не была известна[154].

По природно-географической среде Прибайкалье (юго-западное побережье Байкала, Верхнее Приангарье, Верхняя Лена) несколько отличается от соседних регионов. Судя по материалам раннеголоценовых памятников, здесь наблюдается, наряду с традиционной охотой, уже систематическое рыболовство. Орудия, которыми промышляли рыбу, указывают на раннюю специализацию рыбного промысла. Подобное изменение в хозяйственной сфере древнего человека сформулировано К.Марксом, который отмечал, что «благодаря смене тех естественных условий, в которых приходится жить человеку, происходит умножение его собственных потребностей, способностей, средств и способов труда»[155].

В бассейне Енисея и Оби пока не обнаружены такие стоянки, где в раннеголоценовых культурных горизонтах были встречены

24

следы лова рыбы. Учитывая ихтиологические материалы палеолитической стоянки Венгерово-5, можно предположить, что в раннем голоцене, когда существовали благоприятные климатические условия, люди не могли не заниматься рыбной ловлей. Такое предположение правомерно, так как, по словам исследователей, «изучение палеолита на территории области только начинается»[156].

Таким образом, несмотря на интенсификацию сезонной рыбной ловли в раннем голоцене Сибири, наблюдается неравномерность развития рыболовства в различных ее регионах. Тем не менее, рыбный промысел прочно вошел в хозяйство населения. Следует отметить, что до сих пор на стоянках того времени не зафиксированы орудия, аналогичные ледовым пешням эскимосов XIXв.[157], которые указывали бы на подледный лов рыбы.

В целом в эпоху раннего голоцена созрела почва для перехода к новой ступени экономического развития — эпохи неолита. Древний человек адаптировался не только к климатической, но и к новой экологической среде.

25

[1] Кинд Н.В., 1974, с. 103

[2] Гитерман Р.Е., Голубева Л.В., 1965, с. 373

[3] Кинд Н.В., 1974, с. 103

[4] Мочанов Ю.А., 1977, с. 223-240

[5] Цейтлин С.М., 1979, с. 260-264; Кинд Н.В., 1974, с. 103-110

[6] Кинд Н.В., 1974, с. 104

[7] Гитерман Р.Е. Голубева Л.В., 1965, с. 372; Кинд Н.В., 1974, с. 105

[8] Юрцев В.А., 1976, с. 210

[9] Цейтлин С.М., 1979, с. 260

[10] Громов В.И., 1933, с. 29-30; Цейтлин С.М., 1979, с. 236, 242

[11] Цейтлин С.М., 1979, с. 262

[12] Там же, с. 263

[13] Кинд Н.В., 1974, с. 107

[14] Саввинова Г.М., 1976, с. 164; Ложкин А.В., 1976, с. 43

[15] Цейтлин С.М., 1979, с. 80, 88

[16] Там же, с. 83, 88

[17] Там же, с. 69-70, 74

[18] Абрамова З.А., 1979а, с. 156; 1979б, с. 200

[19] Окладников А.П., 1964б, с. 51-130

[20] Мочанов Ю.А., 1977, с. 223

[21] Врадий В.П., 1904, с. 4

[22] Белявский Фр., 1883, c.VI

[23] Цейтлин С.М., 1979, с. 70

[24] Там же, с. 73

[25] Окладников А.П., Молодин В.И., 1978, с. 13

[26] Абрамова З.А., 1979а, с. 70; Абрамова З.А., Ермолова Н.М., Левковская Г.М., 1975, с. 12

[27] Абрамова З.А., 1979а, с.100

[28] Гуляев В.М., Кононова Т.Н., Медведев Г.И., 1977, с. 195

[29] Гуляев В.М., 1977, с. 5

[30] Герасимов М.М., 1935, с. 102; Цейтлин С.М., 1979, с. 181

[31] Цейтлин С.М., 1979, с. 182

[32] Лежненко И.Л., Медведев Г.И., Михнюк Г.Н., 1982, с. 96

[33] Цейтлин С.М., 1979, с. 168

[34] Абрамова З.А., 1962а, с. 150

[35] Цейтлин С.М., 1979, с. 175

[36] Аксенов М.П., 1969, с. 11

[37] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 53

[38] Медведев Г.И., 1971б, с. 104

[39] Аксенов М.П., 1967, с. 170

[40] Цейтлин С.М., 1979, с. 192‑193

[41] Аксенов М.П., 1974, с. 95, 102

[42] Окладников А.П., 1964, с. 83; Ларичев В.Е., 1972, с. 98

[43] Цейтлин С.М., 1979, с. 208

[44] Мочанов Ю.А., 1977, с. 47-48

[45] Мочанов Ю.А., 1970, с. 40-61

[46] Мочанов Ю.А., 1977, с. 11

[47] Там же, с. 32

[48] Мочанов Ю.А., 1970, с. 49-61

[49] Мочанов Ю.А., 1977, с. 78-79

[50] Диков Н.Н., 1969, с. 112; 1977а, с. 65, 73

[51] Диков Н.Н., 1979б, с. 191

[52] Цейтлин С.М., 1979, с. 251

[53] Борисковский П.И., 1980, с. 58

[54] Цепкин Е.А., 1980, с. 90

[55] Борисковский П.И., 1980, с. 129

[56] Любин В.П., 1969, с. 160

[57] Гуляев В.М., 1976, с. 13-16; 1977, с. 5-6

[58] Аксенов М.П., 1966, с. 31-34, рис. 6, 2-4; 8, 2-4; 9, 1-2

[59] Аксенов М.П., 1974, с. 99

[60] Окладников А.П., 1964б, с. 83; Ларичев В.Е., 1972, с. 97-98; Рижский М.И., 1965, с. 31-35

[61] Аксенов М.П., 1971, с. 24

[62] Бломквист Е.Э., Аверкиева Ю.П., 1959, с. 203

[63] Зиберт Э.В., 1959а, с. 341

[64] Литке Ф.П., 1948, с. 124

[65] Мак Дыонг, 1972, с. 131

[66] Долгих Б.О., 1938, с. 111

[67] Окладников А.П., Деревянко А.П., 1973, с. 230

[68] Зиберт Э.В., 1959г, с. 379

[69] Ларичев В.Е., 1972, с. 72; Гусак А.В., 1976, с. 23

[70] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 55

[71] Аксенов М.П., 1974, с. 99

[72] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 55-56

[73] Аксенов М.П., 1974, рис. 7, 1

[74] Попов П.Ф., 1951, с. 16

[75] Крашенинников С.П., 1755, с. 310-311

[76] Гуляев В.М., 1976, с. 13-16

[77] Лежненко И.Л., Медведев Г.И., Михнюк Г.Н., 1982, с. 96

[78] Гуляев В.М., 1976, с. 13, рис. 1

[79] Иоганзен В.Г., Петкевич А.Н., 1948, с. 35; Потапов Л.П., 1956б, с. 435

[80] Аксенов М.П., 1969, с. 12

[81] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 56, табл. 12, 3

[82] Антропова В.В., 1971, с. 31

[83] Таксами Ч.М., 1975, с. 29, 30

[84] Потапов Л.П., 1956г, с. 503

[85] Окладников А.П., 1950в, с. 240

[86] Мортилье А. де, 1903, с. 346

[87] Эдмунд Уайт, Дейл М. Браун, 1978, с. 142

[88] Окладников А.П., 1950в, с. 240

[89] Лихтенберг Ю.М., 1955, с. 328, рис. 3, 2

[90] Антропов М., 1931, с. 12

[91] Поляков И.С., 1877, с. 175

[92] Василевич Г.М., 1969, с. 86

[93] Яхонтов В.Д., 1965, с. 20

[94] Крашенинников С.П., 1755а, с. 311

[95] Антропов М., 1931, с. 12

[96] Потапов Л.П., 1956б, с. 435

[97] Окладников А.П., 1950в, с. 240

[98] Окладников А.П., 1950в, с. 240

[99] Иоганзен В.Г., Петкевич А.Н., 1948, с. 45

[100] Герасимов М.М., 1935, с. 114, рис. 32,1

[101] Федоров В.В., 1963, с. 183

[102] Поликарпович К.М., 1940, с. 287; Ефименко II.П., 1953, с. 544; Федоров В.В., 1963, с. 183; Абрамова З.А., 1962б, табл. XXXVI, XXXVII

[103] Замятнин С.Н., 1935, с. 77

[104] Герасимов М.М., 1935, с. 102

[105] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 73, 83—85

[106] Там же, табл. 41, 6 и 42, 1

[107] Аксенов М.П., 1974, рис. 7, 3

[108] Гуляев В.М., 1976, рис. 1

[109] Медведев Г.И., Георгиевский А.М., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 31, 11, 13; 42, 3, 4

[110] Горюнова О.И., 1982, с. 174-191, рис. 5 7

[111] Медведев Г.И.,Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 31, 1-3

[112] Свинин В.В., 1971, рис. 2, 7

[113] Аксенов М.П., 1966, рис. 11, 2

[114] Горюнова О.И., 1982, с. 174-191, рис. 5, 6

[115] Константинов М.В., Константинов А.В., 1977, с 56

[116] Медведев Г.И., 1971а, с. 40-41, рис. 2, 9, 17-19

[117] Хлобыстин Л.П., 1964, с. 28

[118] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 55-56, 72-74

[119] Аксенов М.П., 1974, с. 101, рис. 8, 4

[120] Хлобыстин Л.П., 1965, с. 271, рис. 8

[121] Матюшин Г.Н., 1976, с. 299

[122] Мочанов Ю.А., 1973, с. 38

[123] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 27, 1, 2

[124] Там же, табл. 46, 6

[125] Аксенов М.П., 1974, рис. 8, 1, 2

[126] Лынша В.А., 1974, рис. 2, 1; 6, 1, 2

[127] Мочанов Ю.А., 1973, с. 38

[128] Константинов М.В., Константинов А.В., 1977, с. 56

[129] Лынша В.А., 1974, рис. 1, 21

[130] Мочанов Ю.А., 1973, рис. 6, 8

[131] Мочанов Ю.А., 1973, рис. 6, 4, 5, 11

[132] Мочанов Ю.А., 1977, табл. 78

[133] Гуляев В.М., Кононова Т.Н., Медведев Г.И., 1977, с. 196

[134] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 26, 2; 34, 5; 38, 9; 40, 13

[135] Там же, табл. 45, 12; 46, 5

[136] Хлобыстин Л.П., 1965, с. 260, рис. 5, 1

[137] Константинов М.В., Константинов А.В., 1977, с. 56

[138] Мочанов Ю.А., 1973, рис. 6, 1, 2, 6, 7, 12

[139] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 5, 5

[140] Там же, табл. 39, 12

[141] Там же, табл. 49, 8

[142] Аксенов М.П., 1966, рис. 10, 12

[143] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, табл. 26, 1

[144] Мочанов Ю.А., 1977, с. 245

[145] Васильев В.И., 1962, с. 139

[146] Потапов Л.П., 1956, с. 503

[147] Аксенов М.П., 1969, с. 10

[148] Медведев Г.И., Георгиевский A.M., Михнюк Г.Н. и др., 1971, с. 114

[149] Константинов М.В., Константинов А.В., 1977, с. 55-57

[150] Окладников А.П., Кириллов И.И., 1980, с. 140-144

[151] Константинов М.В., Константинов А.В., 1877, с. 55-57; Константинов М.В., Немеров В.Ф., 1978, с. 211; Константинов М.В., 1980, с. 16-24

[152] Окладников А.П., 1959б, с. 5-25

[153] Мочанов Ю.А., 1977, с. 241-253

[154] Диков Н.Н., 1979а, с. 90-100

[155] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. ‑ Т. 23. ‑ С. 522

[156] Троицкая Т.Н., Молодин В.И., Соболев В.И., 1980, с. 128-129

[157] Окладников А.П., Береговая Н.А., 1971, с. 49