Лайус Д.Л., Лайус Ю.А. Семга-матушка

            Семга и по сей день продолжает играть важную роль в жизни населения Русского Севера, сохраняя некоторое значение как объект промысла. Однако ее нынешняя роль далека от той, которую она играла на протяжении нескольких столетий освоения Русского Севера. 

В эти столетия семга и поморы образовывали систему, основой которой был промысел такого количества рыбы, которое, с одной стороны, оказывалось достаточным для продолжения рода семги, а с другой — для обеспечения жизни людей на Севере. Случаи такого баланса на протяжении столь длительного времени очень редки в истории и поэтому заслуживают большого внимания. Эта система и сформировала то, что мы называем Поморьем.

Поморье — побережье Белого моря — начало осваиваться русскими в XIV–XV веках. И основными ресурсами для освоения этого обширного и сурового региона, где сельское хозяйство возможно лишь в очень ограниченных масштабах, являлись охота, рыболовство и солеварение. Наиболее важными видами рыболовства были мурманские тресковые промыслы, промысел беломорской сельди и семужий промысел. При этом хотя по объему промысла семга уступала другим видам, цены на нее были существенно выше, чем цены на треску и сельдь. Не зря на Русском Севере лосося (семгу) называли «рыбой», а все других рыб — по их названиям. Крупную семгу просто так не ели, ею платили налоги, отправляли к царскому столу, преподносили в качестве подарков знатным людям, продавали в более южные регионы страны, для того чтобы купить хлеб и изделия из железа. Часто лосося по этой причине и называли «семгой-матушкой».

Семужий забор на р. Киче, близ с. Кузомени. Иллюстрация из сборника

«Рисунки к исследованию рыбных и звериных промыслов на Белом

и Ледовитом морях» (С-Пб., 1863).

ИСТОРИЯ ПРОМЫСЛОВ

О промысле и уловах семги в давние времена мы знаем главным образом потому, что ее использовали для уплаты налогов. Налог состоял в том, что каждый рыбак отдавал десятую часть своего улова «на государев обиход». Сохранившиеся источники позволяют воссоздать процесс сбора «десятой семги» выборными целовальниками. Каждый рыбак «являл», то есть показывал, целовальнику свой улов, о чем заносилась запись в книги сбора «десятой рыбы». Собранная рыба отправлялась в Москву, где ее поступление записывали примерно таким образом: «128 года (1620), генваря в 3 день по отписке з Двины воеводы князя Ондрея Хилкова да диака Семейки Зеленого у сотника стрелецкого у Ондрейки Захарьина да у двинского рыбного целовальника у Осипка Степанова двинские десятые рыбы семги, что собрали во 127 г., 1335 рыб, весом 260 пуд». Очень важную роль в хозяйственной жизни Русского Севера играли монастыри. Они не только были крупными земельными собственниками, но и являлись сборщиками государственных налогов с обширных территорий, в том числе и промысловых угодий. Среди монастырей, где учет рыбы был хорошо поставлен, можно отметить Соловецкий, Крестно-Онежский и Антониево-Сийский монастыри. Более поздние данные, относящиеся к концу XIX — началу XX веков, были получены из материалов Архангельского губернского статистического комитета.

Первая карта Лапландии и Поморья (1539 г.).

Из собрания Королевской библиотеки (Стокгольм).

КАК ЛОВИЛИ СЕМГУ

Промысел семги базировался в основном на рыбах, мигрирующих из моря в реки для нереста в летне-осенние месяцы, поскольку в это время семга становится наиболее доступной для вылова. Как правило, промышляли преднерестовую рыбу, редко — отнерестившуюся. Основная часть семги добывалась в реках, затем, с совершенствованием орудий лова, стал возрастать морской прибрежный промысел. К XX веку существовало уже около двадцати разновидностей морских и речных орудий лова семги.

Забором, или заколом, называлась конструкция, полностью или частично перегораживавшая русло реки. В заборе делались отверстия, в которые вставлялись ловушки. Рыба, идущая на нерест, поднималась вверх по течению и в поисках прохода попадала в ловушки, откуда не могла выйти. Заборы упоминаются часто как традиционный способ промысла. По-видимому, они на протяжении долгого времени, возможно, столетий, ставились каждый год на одном и том же месте. На крупных реках с большой популяцией семги имело место сооружение целых систем заборов и заколов.

Сооружение крупного забора было трудоемким и достаточно дорогим мероприятием и потому было под силу только значительным коллективам людей. Судя по документам Соловецкого монастыря, строительство забора начиналось при окончании ледохода, а при начале ледостава забор разбирали и «волочили на гору» во избежание его повреждения льдинами. На протяжении всей эксплуатации забора он требовал неустанной заботы, немедленного ремонта при повреждениях, но зато и продуктивность такого способа лова была высока. При этом забор приходилось строить или чинить ежегодно, поскольку даже самый прочный забор разрушался осенними и последующими разливами. Поэтому строительство крупного забора и лов на нем являлись делом всей общины.

Кроме заборов семгу ловили также при помощи ставных и плавных сетей. Ставные сети (гарвы) по принципу действия отчасти напоминали заборы. Они ставились с таким расчетом, чтобы преградить рыбе путь на нерест и привести ее в ловушку. Гарвы достигали очень значительных размеров, и их постановка, так же, как и строительство заборов, требовала значительных усилий. Наиболее доступным для мелких хозяйств был способ ловли семги поездами, то есть плавными сетями.

Он требовал участия всего четырех человек на двух лодках, между которыми поднималась и опускалась сеть, при удаче зачерпывающая идущую на нерест семгу. Как правило, способы промысла применялись комбинированно. Ядром промыслового района часто служил забор, а при нем разворачивалась иная рыболовная инфраструктура, включающая места постановки гарв и поездования. В крупных реках часто использовали закидной невод.

Лов семги поездами в р. Поное и устройство поезда. Иллюстрация из сборника «Рисунки к исследованию рыбных и звериных промыслов на Белом и Ледовитом морях» (С-Пб., 1863).

На F.3 хорошо видно соотношение величины ячей, употребляемых для лова разной рыбы.

Места ловли не выбирались случайно, а определялись исходя из знания природы родных для рыбаков мест. В результате многолетней промысловой деятельности поморов были определены наиболее уловистые и удобные для промысла места, получившие на­именование тони. Тони могли быть и речными, и морскими. Каждая тоня была оборудована для проживания промышленников, хранения рыболовных снастей, а также заготовки улова. Как правило, в пределах далеко расположенных от места жительства рыбаков тоней находилась одна или несколько избушек, в которых рыбаки проводили рыболовный сезон. Именно тони были основным местом промысла и служили основной единицей собственности при распределении промысловых угодий среди владельцев.

М.В. Нестеров. Белая ночь. Молчание (1903 г.). Из собрания ГРМ.

Система тоней оформилась в Поморье в начале XVI века, когда на Белом море в них были превращены все легкодоступные и пригодные для ведения промысла участки. При этом названия участков и их месторасположение до нашего времени практически не изменились. Со временем тони часто превращались в постоянные населенные пункты.

ОТНОШЕНИЯ СОБСТВЕННОСТИ ПРИ ТРАДИЦИОННОМ

ПРОМЫСЛЕ СЕМГИ НА СЕВЕРЕ

Основатели Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря — Святые Преподобные

Зосима и Савватий. Икона XIX в. Из частного собрания.

Высшим собственником всех угодий России было государство, персонифицированное в лице царя. Все прочие собственники (их можно назвать непосредственными владельцами) являлись таковыми постольку, поскольку их права были пожалованы и признаны государственной властью.

Право собственности на воды традиционно было неотделимо от права собственности на землю. С древнейших времен именно владелец берега и являлся владельцем вод, и собственность на рыбные ловли являлась, строго говоря, собственностью на прибрежные участки земли, на которых и располагались тони. С развитием правовых и имущественных отношений возникает и иная форма собственности на рыбные ловли — собственность на улов или его долю.

Устройство неводов. Иллюстрация из сборника «Рисунки к исследованию рыбных и звериных промыслов на Белом и Ледовитом морях» (С-Пб., 1863). Фигуры AB, BC, CD, DE демонстрируют соотношение величин ячей в частях невода между теми же буквами.

Старейшими на Севере непосредственными владельцами угодий, включающих семужные ловы, были крестьянские общины. Община распоряжалась водами, расположенными в пределах границ волости или селения. Белое море считалось общедоступным для лова, однако и его воды, расположенные между мысами, община считала своей собственностью. Несколько позже появились монастыри, которые в отсутствие на Севере светских феодалов стали основными представителями господствующего класса в регионе и также вошли в число непосредственных владельцев природных ресурсов.

Вытягивание неводов на р. Печоре, близ Усть-Цыльмы. Иллюстрация из сборника «Рисунки к исследованию рыбных и звериных промыслов на Белом и Ледовитом морях» (С-Пб., 1863).

Община поморских крестьян на протяжении столетий сохраняла многие архаические черты, включая систему общинной собственности на угодья. В то же время каждый из членов общины обладал значительной хозяйственной самостоятельностью при распоряжении своей долей общинных владений, включая и возможность продажи, и полного отчуждения. Сказанное в полной мере относится и к рыбным ловлям.

Феодальные вотчины на Севере появились еще в период новгородской колонизации. В то время угодьями здесь владели как светские феодалы — новгородские бояре, так и духовные — новгородский архиепископ и монастыри.

Бухта городка Варде — поморской столицы Норвегии. Фото 1900 года.

Первоначально речь шла об обителях, находившихся в Новгороде и лишь владевших землями и рыболовными участками на Севере, но впоследствии начинают возникать монастыри непосредственно на Севере, и они также получают вотчины в свое распоряжение. После того как Новгород вошел в состав единого Русского государства, владения бояр и новгородских монастырей были конфискованы, однако местные северные монастыри сохранили свои земли, и до самой секуляризации 1764 г. именно монастыри представляли класс феодалов в этом регионе.

Как уже было сказано выше, верховным собственником всех владений являлось государство, и владения монастырей могли рассматриваться в первую очередь как государственные пожалования. Монастыри приобретали угодья самыми разными путями — получали пожалованья от верховных властей, вклады от частных лиц и общин, использовались такие варианты, как покупка, получение по завещанию (духовной), известны случаи прямого захвата угодий с последующим оформлением. Монастыри владели семужными ловлями как целиком, так и частично. Например, в Варзуге монастыри приобретали право получать определенную долю улова, сопряженное с обязанностью принимать участие в работах по вылову рыбы.

Нередки были случаи, когда владелец тоней по той или иной причине не мог или не желал сам заниматься выловом рыбы. В таких случаях тоня передавалась в аренду, или, выражаясь языком того времени, «на оброк». В качестве арендодателей выступали самые различные персонажи и организации, от крестьянских общин до крупных монастырей. В распоряжении органов государственной власти также имелись рыболовные угодья, которые предоставлялись на оброк, и полученные средства шли в государеву казну.

Таким же пестрым был и состав арендаторов. Источники упоминают в этом качестве крестьян, купцов (русских и иностранных), посадских людей, представителей Православной церкви и государственной власти. После секуляризации 1764 г. аренда стала для монастырей способом сохранения контроля над своими бывшими владениями, перешедшими в государственную собственность. Процедура передачи семужных тонь в аренду, как правило, предполагала назначение оброка «из наддачи», то есть каждый раз при перезаключении договора арендатор должен был в идеале согласиться на некоторое повышение арендной платы. Это была общая практика того времени, применявшаяся также, в частности, при передаче налогов на откупной сбор, а также при запросе отчета от целовальников, то есть сборщиков пошлин на вере. От них в идеале требовалось в отчетном году собрать налогов несколько больше, чем было в предыдущем году. В случае серьезного недобора до уровня предыдущего года дело могло дойти до сыска и репрессий.

В конце XVIII — начале XIX века большинство семужьих тоней ежегодно сдавались с торгов на сходе общины членам своей же общины или, по договоренности, членам соседских общин. Как правило, тони сдавались на год, иногда — на более долгое время. Наиболее распространенными были способы распределения участков лова по очереди или по жребию, т.е. с ежегодным переходом от одних ловцов к другим. Например, крестьяне Кандалакшского общества ежегодно ставили заборы на реках Нива и Колвица, при этом две трети промышленников-рыбаков ловили на Нивском заборе (одна треть пользовалась забором, другая ловила под ним), а одна треть рыбаков общества ловили у Колвицкого забора. В следующем году трети менялись по очереди. В верховье реки Кеми желающие промышлять семгу на реке собирались в небольшие артели и распределяли пороги по жребию. В селе Поньгама были объединены оба способа перехода. Тони здесь были разделены на две очереди, Воньгскую и Поньгамскую; ежегодно по очереди каждая половина получала одну из очередей, все тони своей очереди распределялись между душами путем жеребьевки.

Названия рыболовных участков записывались в специальные реестры, где ежегодно отмечались результаты приговоров сельских сходов о распределении участков, их уловистости, доходности и пр. Отдельными орудиями лова, такими, например, как поезда, в некоторых местах пользовались свободно, без соблюдения очереди и границ лова. В других районах на право лова поездом требовалось купить билет в городской управе. Доходы от сданных в аренду тоней шли на покрытие общественных расходов или на нужды местной церкви, доходы от продажи выловленной рыбы распределялись между ловцами. В конце XIX в. многие тони оказались в частном владении; община только сохраняла первоочередное право их покупки, если они продавались с аукциона. Многие тони и заборы были сданы в аренду или выкуплены лесопромышленниками, поскольку мешали сплаву леса по рекам.

СЕМУЖЬИ ПРОМЫСЛЫ В РАЗЛИЧНЫХ РАЙОНАХ РУССКОГО СЕВЕРА

Семгу промышляли по всему побережью Белого и Баренцева морей, в основном — в устьях рек и в приустьевых участках моря. Мы приведем несколько наиболее известных примеров семужьих промыслов. В реке Онеге, впадающей в Белое море на юго-западе, семгу, начиная, по крайней мере, с XVII века, в основном ловили на Подпорожском заборе, который строился в низовьях реки и перегораживал реку почти полностью. Это было сложное инженерное сооружение. В частности, в устройстве забора в 1911 году участвовало до 400 человек, каждый из которых был обязан доставить к забору определенное количество стройматериалов. Работы велись около месяца. Три сторожа охраняли улов и забор от повреждений. Забор осматривали еженедельно, а в бурную погоду и чаще, поскольку при образовании отверстий, даже и относительно небольших, семга легко находила их и проходила вверх по реке, минуя забор. Уловы на Подпорожском заборе исчислялись несколькими тысячами рыб в «хорошие» годы и всего несколькими десятками — в плохие.

«Carta Marina» (1539 год) — одна из самых ранних и достоверных исторических карт Северной Европы, созданная шведским церковным деятелем, дипломатом и писателем Олафом Магнусом.

Также заборами ловили лосося в реке Выг — к северу от Онеги. Монахи Соловецкого монастыря, которые владели этими землями, очень заботились о семужьих промыслах на Выгу. В XVIII веке приказчик Сороцкой службы напоминал, что по инструкции ему положено «по четвертому и пятому пунктам смотреть над крестьянами, чтоб у них не было тайным и явным обычаем … не в указных местах рыбного лову», и доносил, что рыбаки из села Сорока, расположенного в устье Выга, «в тесных местах рыбный ход отняли», в результате чего на расположенный выше Чеботский забор стало проходить меньше семги. В ответ крестьяне писали: «…для лову осенней рыбы семги держим гарвы в указных местах в показанную меру, а излишних гаров и не в показанных местах никто из нас, крестьян, не держит… По инструкции для досмотру чебоцкие служители приезжают почасту». Большую заботу проявляли монахи и об исправности рыболовных снастей. Так, выше по течению от Большого забора были поставлены небольшие заборцы, предназначенные, как писал приказчик Чеботской службы, не для промысла рыбы, но для контроля состояния большого забора: «…когда в Большом заборе появятся дыры и полые места, то в малых заборцах и рыба появится, и потому знатно, что большой забор не крепок». При этом количество заборов с годами росло и в начале прошлого века составило около сотни. Общие уловы на Выгу составляли до постройки Беломорско-Балтийского канала одну — три тысячи рыб. После строительства канала семга в этой реке исчезла.

Суровый северный берег Белого моря, называемый Терским, — наиболее «семужье» место Поморья. Здешнее население всегда очень сильно зависело от промысла семги, т.к. другие ресурсы тут практически отсутствуют. Постоянно действующие тони существовали здесь уже со второй половины XV в., а в XVI в. их здесь уже было более ста. Практически все поселения по Терскому берегу выросли именно из семужьих тоней. Помимо тоней в документах упоминаются разного рода «рыбные ловища» — участки рек с установленными заборами, гаровные и поездные воды, а также «верховские воды» (верховья рек, места нереста семги). При этом заборы ставились на восьми реках. О том, как именно ловцы снаряжались на промысле, мы знаем из «книг записных отпусков покрученников на лов». Например, в одной из книг 1730 г. указана дата (например, «маия в 24 день»), название тони («в Чавангу»), период ловли («межень» или «осень»), монастырский чин и имя ловца («трудник Григорей Артемьев»), число покручеников, посланных с ним («3 человека»), припасы, выданные на время ловли («муки ржаные две четверти, круп ржаных и ячных осмина, масла коровья десять фунтов, четыре хлеба, четыре рыбы семги»), снасти («невод держаной, четыре сети новые, тетив липовых десять, концов прядена четыре фунта»). Отдельно указывалось количество соли, выданное на засол пойманной рыбы. В конце каждой из записей учтено число пойманных рыб. А если говорить о всей Волости Варзуга (по названию крупнейшей и наиболее продуктивной до сих пор лососевой реке), то уловы в этом регионе составляли от 5 до 80 тысяч рыб.

Устройство Подпорожского забора. Иллюстрация из сборника «Рисунки к исследованию

рыбных и звериных промыслов на Белом и Ледовитом морях (С-Пб., 1863 г.).

На побережье Баренцева моря, на Мурмане, реки также были богаты семгой, и промышляло ее в основном коренное население — саамы. Поморы начали ловить здесь семгу в XVI веке с основанием первых постоянных поселений — Колы и Печенгского монастыря. При этом некоторое количество семужьих тоней в окрестностях Колы, очевидно, было захвачено у саамов при основании поселения. Другие оставались собственностью саамских обществ, поэтому жители Колы, а также приезжие «двиняне и кореляне» вынуждены были их арендовать. Близость Мурмана к Западной Европе способствовала развитию здесь международного торга, и семга, наряду с ворванью, треской и мехом, быстро стала важным объектом экспорта. Так, имеются сведения о том, что в 1575 году на продажу в Нидерланды были отправлены «семги кольские по-немецки соленые». К этому региону относится свидетельство шведского дипломата Кильбургера, согласно которому улов семги здесь составлял более 60 тысяч рыб. Эти данные часто цитировали, говоря о сказочном богатстве Русского Севера. Наши исследования, однако, их не подтвердили — уловы в регионе были в несколько раз меньше — около 16 тысяч рыб.

ПОЧЕМУ УСТОЙЧИВЫЙ ПРОМЫСЕЛ СЕМГИ БЫЛ ВОЗМОЖЕН НА ПРОТЯЖЕНИИ СТОЛЕТИЙ?

В начале исторических исследований промысла семги в Поморье мы полагали, что они покажут, что раньше, в XVII–XVIII веках, в северных реках было намного больше рыбы, чем ее оставалось к XX веку. К нашему времени уже появилось довольно много серьезных исторических работ в других регионах, которые показывали, что ощутимое воздействие человека на популяции морских животных началось уже очень давно, несколько веков назад. Нынешняя популяция морских черепов в Карибском море представляет собой жалкие остатки той популяции, которая обитала здесь к моменту появления испанских колонизаторов. Необходимо отметить еще и то, что человеку вообще свойственно преувеличивать размеры природных богатств в далекие эпохи и, в особенности, в отдаленных местностях. Все это позволяло предполагать, что исторический анализ покажет, что официально зарегистрированные уловы конца XIX — начале XX века окажутся существенно меньше тех, которые имели место в более отдаленные времена, в XVII–XVIII веках.

Результаты исследований оказались довольно неожиданными. На протяжении нескольких столетий, с XVII века, когда стали доступны первые данные, и до начала — середины XX века (картина несколько отличалась в разных районах Поморья) уловы семги и, соответственно, ее численность сохранялись примерно на одном и том же уровне. Оказалось, что популяции лосося на протяжении веков успешно справлялись с постоянным давлением промысла. Причиной столь длительной устойчивости промысла являлось то, что численность семги определяется площадью так называемых нерестово-вырастных угодий — речных участков, где могут расти молодые лососи. Поскольку количество рыб, приходящих на нерест, обычно больше того, которое необходимо для появления данного количества мальков, оно является избыточным, и, соответственно, вылов этих рыб не влияет на численность молоди, покидающей реку. Очевидно, определенное несовершенство способов поморского промысла позволяло достигать нерестилищ рыбам, число которых было достаточно для поддержания численности популяции.

Важно отметить, что это происходило не потому, что поморы целенаправленно пропускали семгу к нерестилищам. В исторических источниках мы не нашли ни единого упоминания о том, что промысел необходимо ограничить ради того, чтобы сохранить популяции. Единственной причиной ограничений являлось то, что заборы, расположенные в нижнем течение реки, могли оставить без рыбы рыбаков, промышлявших выше по течению. Поморы считали, что семга — это Божий дар, данный им для того, чтобы жить в этих суровых краях, и поэтому Бог сам позаботится о том, чтобы семги в реках было достаточно. Поэтому в документах очень часто можно встретить записи «семги поймано столько, сколько Бог дал».

Очевидно, что традиционная поморская организация промысла с преобладанием коллективного пользования рыбными ресурсами и частой сменой пользователей, переделом мест лова и т.п. способствовала сохранению ресурса и избавляла от угрозы «трагедии общих пастбищ», когда ресурс, находящийся в общем пользовании, оказывался быстро исчерпанным, поскольку его пользователи конкурировали между сообой. «Трагедия общих пастбищ» характерна при условии экономической свободы, когда главной целью предпринимателя является прибыль. Именно поэтому-то столь редки случаи длительного устойчивого рыбного промысла в условиях нашего общества. И именно поэтому такие примеры были возможны в прошлом в традиционных обществах. Даже притом что люди, жившие в далекие времена, не задумывались о сохранении своего ресурса, передоверяя это дело Богу, сама организация промысла была построена таким образом, чтобы популяции «семги-матушки» сохранялись.

Сходная картина наблюдалась и у североамериканских индейцев. Даже притом что индейцы имели достаточно технических возможностей для того, чтобы подорвать популяции лосося, и плотность их населения легко позволяла это сделать, снижения запасов лосося не происходило. Не происходило это, однако, не потому, что индейцы жили в полной гармонии с «матерью Природой» и были ее сознательными защитниками, а благодаря тому, что сообщество индейцев формировало, настраивало свои отношения с Природой очень длительное время, и ему удалось выработать сложные ритуалы, табу, которые ограничивали лов лосося, поддерживая устойчивость его промысла на протяжении столетий. Такие отношения с природой можно скорее назвать не охраной, а примирением с имеющимся порядком вещей и ограниченным ресурсом. Хотя серьезные эколого-исторические исследования в отношении лосося проведены в основном на Американском континенте, скорее всего, подобная система отношений людей с ресурсом характерна для всех коренных наций, в частности тех, которые проживают на территории нашего Дальнего Востока (коряки, нивхи, ительмены и др.).

Такое регулирование работает только при условии, что обсуждаемый ресурс является важнейшим источником существования общины — как это было с семгой до определенных пор.

ПУБЛИКАЦИЯ: Лайус Д.Л., Лайус Ю.А. Семга-матушка // Охота и рыбалка. XXI век. М., 2010,  № 12 (92), с. 152-157; 2011, № 1 (93), с. 154-159.