Бернштам Т.А. Сёмужий промысел поморов Зимнего берега Белого моря во второй половине XIX - начале XX в.

 

В XIX в. заметно возрастает интерес к рыболовству русского Поморья как среди официальных кругов, так и среди путешественников, с научными или личными целями посещавших Север. Некоторые из оставленных ими материалов вошли в золотой фонд этнографии русского Севера[1].

Основными источниками для данной работы явились материалы, собранные автором в результате полевой работы в течение 1963—1964 гг. на Зимнем берегу, в Государственном архиве Архангельской области и в архиве колхоза «Освобождение» с. Койда Мезенского р-на Архангельской области. Нами использован также фактический материал по рыболовному промыслу содержащийся в ряде этнографических источников — А. Я. Ефименко, Н. Данилевского, С. В. Максимова, Н. Трескина.

В нашей статье мы пытаемся в общих чертах проанализировать производственно-общественную организацию поморов Зимнего берега Белого моря на одном из рыбных промыслов — семужьем.

В большинстве случаев семужий лов, как очень выгодный, исстари считался промыслом «первой категории» и являлся общинным, мирским. Община очень различно распоряжалась своими семужьими ловлями, но в основном все эти различия сводились к двум главным: община либо сама пользовалась принадлежащими ей рыбными участками, либо передавала

337

право на производство семужьего промысла за плату частным лицам, т. е. сдавала в аренду.

Ввиду невозможности дать даже самую краткую характеристику всем формам производственных объединений на всех видах семужьего лова, мы останавливаемся только на морском лове.

Пройдя длительную и сложную историю развития, семужий морской лов в Поморье, и в частности на Зимнем берегу, к середине XIX в. представлял собой довольно отсталую ветвь поморского промыслового хозяйства. Ни в одном промысловом районе Поморья семужий лов со второй половины XIX в. не являлся ведущим промыслом, а служил, главным образом, подспорьем в хозяйстве отдельных зажиточных крестьян. В то же время семужий лов сохранял архаические черты общественных и семейных отношений. Он был тесно связан с жизнью сельской общины и каждой семьи в отдельности.

Сложность сосуществования различных промыслов определила сложное переплетение производственных, общинных и семейных отношений жителей приморского села на Зимнем берегу.

Для определения места семужьего морского лова в общей системе промыслового хозяйства Зимнего берега мы приводим основные данные по промысловому календарю, собранные автором в результате полевых работ на Зимнем берегу в 1963—1964 гг. на территории Зимнего берега от с. Ручьи до с. Койда. Вероятно, для всего Зимнего берега был единый промысловый календарь, так как производственная основа и реальные условия существования населения были едины для всего побережья.

Согласно данным промыслового календаря, семужий лов начинался в период с 9 по 27 мая и заканчивался к 1 октября, т. е. длился в течение 4,5 месяцев, почти столько же, сколько основной промысел побережья — зверобойный.

Для семужьего промысла решающими днями считались Кириллов день (9/VI по ст. ст.) — день первого массового «похода» семги и Ильин день (20/VII по ст. ст.), когда начинался «красный поход» самой крупной летне-осенней семги — «залом».

Морские семужьи тони община оставляла, как правило, за собой. Случаи сдачи морских участков в аренду еще в первой половине XIX в. были очень редки. Наиболее обстоятельные сведения об организации морского семужьего лова на Зимнем берегу Белого моря во второй половине XIX в. относятся к производству семужьего лова в Зимней Золотице[2]. Здесь морские тони составляли собственность общины.

338

Достоинство различных морских участков было неравноценным: доход от продажи семги с того или иного участка составлял соответственно от 3 до 100 руб. (по ценам того времени). Эти качественные отличия тоней были замечены издавна и пользование ими регулировалось общиной.

Для приблизительного уравнения тоней община делила всех жителей села на четверти. Всего было четыре четверти, к каждой из которых приписывалось 60 мужских душ. Каждая четверть получала ежегодно в пользование один худший, один средний и один лучший участок. Внутри каждой четверти крестьяне составляли артели, в пользование которых выделялись морские ловли, которыми рыбаки ежегодно обменивались: те, кто сидел на хорошем участке, на следующий год должен был получить средний, кто сидел на среднем, — худший, а кто сидел на худшем, — лучший.

Таким образом, судя по имеющемуся материалу, в Зимней Золотице захватного владения не было, так как количество рыболовных тонь было очень невелико. Поэтому община установила порядок очередности, регулирующий владение участками различной стоимости. Достигался ли на деле принцип действительного равноправного обмена участками во второй пол. — конце XIX в., мы увидим дальше.

В с. Койде, возникшем позже с. Зимняя Золотица и ставшем во второй половине XIX в. богатым селом, державшим в своих руках промысел морского зверя на Зимнем берегу, формы владения семужьими участками и организация лова имели свои особенности. Здесь все население, занимавшееся семужьим ловом, делилось тоже на четыре четверти; сохранились старые названия четвертей: Ивановская, Андреевская, Якунинская и Ераскинская; четверти делились на трети. Название четвертой указывают нам на тот факт, что вначале (во время заселения этого района побережья) деление жителей для производства семужьего лова и пользования морскими тонями производилось, по-видимому, по патринимальным группам родственно-соседским. Постепенно остался принцип соседства.

Жеребьевок в с. Койде не производилось, но ежегодно ловцы должны были передвигаться «из-под плохой воды на хорошую».

Во второй половине — конце XIX в. в с. Койда стало обычным явлением отдавать лучшие семужьи тони в аренду кулакам. Поскольку отдельные участки закреплялись за ними из года в год, то всеобщего передвижения рыболовных семужьих артелей не происходило.

По сведениям старейших информаторов, в конце XIX — нач. XX в. на Ераскинской четверти, например, сидели все

339

время Матвеевы[3]. Это было победой кулаков над общиной, так как очередной пользователь—семужья артель, которая должна была ловить на этом участке, вынуждена была также сдавать кулакам этот участок в аренду, а сама оставалась на старом участке.

Во второй половине — конце XIX в. имущественные отношения на семужьем лове характеризуют сочетание общинного и частного владения, ставшего здесь основным противоречием. Это противоречие выступало во всех видах имущественного владения — мест лова, промысловых изб, неводов, орудий лова, продовольствия и распределения добычи.

Рассмотрим по порядку.

1. Морские тони считались собственностью общины, но переходили в пользование данной семужьей артели, как только «тонщики» забивали колья на границах своей тени. Когда колья бывали забиты, никто из посторонних (т. е. не состоявший в числе сидевших здесь «тонщиков») не мог ловить рыбу в водах, принадлежавших этой тони. Он не мог также жить в промысловой избе этого морского участка, трогать вещей (в том числе и «плавника» — выброшенного морем леса) на берегу, хотя бы тонщики еще не начали промысла и даже не привезли промысловых снастей.

В тех случаях, когда участок арендовался одним лицом в течение нескольких лет, т. е. по существу закреплялся за ним, становился его частной собственностью, то на него, естественно, теряли права как мир, так и та наемная семужья артель, которая вела здесь лов для «хозяина».

2. Промысловая изба также, как и тони, считалась собственностью общины. В этих же промысловых избах зимой и весной жили зверопромышленники, и со второй половины XIX в. все зверобойные артели, составлявшиеся кулаками, платили кулакам пай за пользование избой. Община при этом не получала ничего ни от кулаков, ни от артели и даже не вмешивалась в их отношения, отчего и паи за избу бывали разные — в зависимости от времени промыслового года, удачной добычи и т. п. Зажиточные крестьяне строили на берегу новые избы для звериного и морского рыбного промыслов, к которым община не имела никакого отношения.

Таким образом, на зиму кулаки по существу захватывали старые избы, не построенные и не принадлежавшие им. По старым нормам кулаки должны были платить пай общине, а на деле покрутчики платили им. Так старые и новые промысловые избы переменили своих владельцев и стали частной собственностью отдельных лиц не только на время семужьего лова, но на все время года.

340

3. Орудия промысла и продовольствие на время лова были общими, если все участники промысла, члены одной артели, вносили равное количество того и другого. Принцип вхождения каждым членом в артель орудиями промысла и съестными припасами был следующий: соль для посола рыбы, неводы и береговые снасти вносились не по «седокам» (от выражения «сидеть на тони»), а по душам — у кого в семье больше душ (т. е. членов семьи, считая женщин и детей), тот должен больше положить соли и снастей. Душ в семье могло быть несколько, а «седок на тони» должен быть один, так как семужий лов требовал небольшого количества рабочих рук.

Другие необходимые для промысла предметы распределялись приблизительно так: один артельщик доставляет котел для варки пищи, другой — «карбас», промысловую лодку, необходимую для того, чтобы сторожить рыбу и доставлять ее к берегу после извлечения из невода, третий приносит промысловые орудия — багры и т. д. Большая снасть «развёрстывалась» по душам, например, ставной невод; т. е. вся артель доставляла равное количество пряжи для сети невода и, видимо, сообща его производили. Но поскольку в рассматриваемое время повсеместно на Зимнем берету кулаки становились фактическими владельцами морских тоней и промысловых изб, то, естественно, они же являлись собственниками всех промысловых орудий лова. Житель с. Койда А. Е. Малыгин вспоминал, что самостоятельно на тони могли сидеть далеко не все жители — не было сетей, неводов, переметов, «Штормы падут — новые нать; сидели все больше по наследству, а которые нанимались к богатым»[4]. Хозяин такой семужьей артели не принимал сам участия в промысле, лишь изредка приезжал наблюдать за ходом лова. Он же поставлял своим артельщикам продовольствие по заранее договоренной норме.

Надо отметить, что во второй половине — конце XIX в. повсюду в Поморье идет процесс концентрации рыболовных угодий в руках поморских капиталистов, сначала в виде многолетней аренды, а потом и скупки рыболовных участков. К началу XX в. большинство лучших морских и речных тонь оказалось в частном владении, община потеряла на них всякие права.

«Известия Архангельского общества изучения русского севера» в начале XX в. наполнены сообщениями о захвате рыбных угодий и, главным образом, о скупке семужьих ловель местными деревенскими кулаками по всему Поморью.

К концу XIX — нач. XX в. большинство рыболовных семужьих артелей Зимнего берега состояло из маломощных

341

жителей села или деревни, зависевших от кулака-арендатора, владельца данного рыболовного участка.

Имея это в виду, разберем в общих чертах состав семужьей артели на Зимнем берегу и распределение добычи. Артель для семужьего морского лова на определенном участке состояла из 4—5 человек. Поскольку семужий лов происходил, главным образом, в летнее время, то ему сопутствовали различные сельские работы — «страда» (сенокос), а также специфичные для Поморья занятия — судостроение, сплав леса и заготовка дров, домашние работы — починка изб и т. д. Все это обусловливало состав семужьей артели: он был переменчив, и основной рабочей силой были старики, женщины и подростки. Члены артели считались равноправными, что было данью традиции, но внутри ее существовало деление по старшинству как в свободных артелях, так и в артелях, зависимых от хозяина. Деление это было связано с производственными обстоятельствами: глава артели — «старшой» пользовался преимущественными правами в промысловом быту вследствие того, что руководил ловом рыбы; он занимал передний или «печной» угол избы, начинал трапезу, совершал некоторые рыболовные обряды — окуривание невода и т. д. Соответственно «младший» член артели имел менее всех прав и даже в избе занимал место у дверей. Остальных членов артели между этими полюсами назовем «средними».

Семужий лов производился обычно вблизи села или деревни, поэтому часты бывали случаи, когда артельщик отлучался для каких-либо сельских, общественных или личных работ. Отозванного заменял кто-нибудь из его семьи. Случалось, что в течение лета на тони успевала пересидеть вся семья артельщика. Такой лов назывался «сидением семьями».

Широко была распространена взаимопомощь: если кто-либо из членов артели должен был участвовать в «страде» и ему некем было заменить себя (в его семье не было стариков или подростков), то вместо него «сидел» член семьи его соартельщика или же этот член семьи «страдал» за него.

Несколько иная картина наблюдалась в наемных артелях. К наемным работникам в семужьей артели в конце XIX в. все чаще стал применяться термин «покрутчик», бытовавший ранее в мурманском тресковом лове или на зверобойном морском промысле. Семужий покрутчик получал определенную долю пая по числу участников всей артели, из которой он отдавал хозяину плату рыбой или вырученными деньгами за пользование избой, снастями, промысловыми орудиями и за продовольствие.

Распределение добычи на семужьем промысле происходило соответственно сложившимся имущественным отношениям. В равноправной артели, без хозяина-кулака, дележ добы-

342

чи был уравнительный: каждый член артели получал свой пай. Раскладка на паи производилась по душам, приписанным к данной тони, т. е. вся рыба делилась на равное количество долей в соответствии с приписанными душами.

Каждая «душа» получала равную долю из улова каждого сорта семги — из «заледки» (семги, которая ловится до Иванова дня — 24 июня), из «меженки» (до Ильина дня — 20 июля), из «закройки» (до конца августа) и из самой поздней семги — «залом» (осенней). Иногда тонщики продавали рыбу, не развесив ее предварительно по душам и делились деньгами.

Равное деление добычи на семью, каждая из которых имела разное количество членов, было архаической чертой — неравномерности такого распределения поморы не замечали.

В наемных артелях распределение добычи шло по степени зависимости покрутчиков от хозяев. Каждый покрутчик получал свой пай, но он вынужден был отдавать из него кулаку часть за избу, орудия промысла, продовольствие, а также долг за другие промыслы, о чем мы говорили выше.

В конце XIX в. кулаки расширяют свои владения на морских тонях, идет массовая скупка арендовавшихся ими прежде рыболовных участков.

По данным А. Я. Ефименко, расход на съестные припасы, обувь, платье, пошлина за «колье» (право вбить колья на границах своей тони) в среднем составлял в Зимней Золотице 41 руб. с копейками на 3-х человек, а при самом удачном лове на самой лучшей тони на одного седока приходилось доходу 15 рублей с копейками[5]. Тем не менее, кулаки арендовали, а затем и покупали все участки, даже худшего достоинства. Им было это выгодно для уничтожения чересполосицы рыболовных угодий.

Развитие капитализма в промысловом хозяйстве Поморья внесло большие изменения в производственные, общественные и семейные отношения поморов. Отступают на задний план традиционные отношения членов рыболовецких и зверобойных артелей, главное значение приобретают экономические интересы.

Кулаки не только становятся единственными владельцами морских и речных тоней, вместо прежнего владельца — общины, но и единственными собственниками рыбы. Хозяева артелей являлись одновременно и скупщиками добычи свободных, независимых артелей, т. е. регулируя доходы и в них, заставляя продавать скоропортящуюся рыбу по установленным ими низким ценам.

343

Помимо судов, на которых хозяева отправляли семгу в Архангельск и в Петербург, они имели в каждом селе или деревне свои ледники, своих засольщиков рыбы, т. е. своеобразное капиталистическое предприятие по добыче и обработке семги. В связи с этим в Поморье к концу XIX — нач. XX в., исчезают так называемые старые «семейные артели». Они заменяются артелями покрутчиков. Это, в свою очередь, привело к существенным изменениям не только внутриартельных, но и межартельных отношений; способствовало уничтожению многих архаических черт общинных и семейных отношений, заменяя их общими для сельского капитализма отношениями между кулаками и пролетариями.

344

[1] П.С. Ефименко. Сборник народных юридических обычаев Архангельской губернии. — Тр. Арханг. стат. комитета за 1865 г. Архангельск, 1869; А.Ф. Ефименко. Артели Архангельской губернии. Сб. материалов об артелях в России, т. I—II, СПб., 1873—75; Н. Данилевский. Исследования о состоянии рыболовства в России, т. I—VII, СПб., 1866 и некоторые др.

[2] А.Я. Ефименко. Артели Архангельской губернии. Сб. материалов об артелях в России. СПб., 1873—75, т. II.

[3] Архив сектора Европы Института этнографии АН СССР. Дневник экспедиции 1963 г., с. Койда Мезенского р-на Архангельской области.

[4] Архив сектора Европы Института этнографии АН СССР, г. Ленинград, Дневник экспедиции 1963 г.

[5] А.Я. Ефименко. Артели Архангельской губернии. Сб. материалов об артелях в России. СПб., 1873—75, т. II.

 

 

ПУБЛИКАЦИЯ:  Бернштам Т.А. Сёмужий промысел поморов Зимнего берега Белого моря во второй половине XIX - начале XX в. // Вопросы аграрной истории. Вологда, 1968.  С. 337-344.