Кузнецов В.В. Исторический очерк использования промысловых богатств Белого моря

Использование промысловых богатств Белого моря началось еще в глубокой древности.

В III—II тысячелетии до н. э. волжско-окские племена, передвигаясь по внутренним водным путям, вышли к устью Онеги и в дальнейшем расселились по берегам Белого моря, достигнув в самое ближайшее время Канинского полуострова[1].

Памятники северного неолита, датированные 3000—1500 лет до н. э., имеются на Летнем берегу Белого моря и в устьях рек Выг и Кемь. Более поздние памятники этого периода, датированные 1500—500 лет до н. э., найдены на всем протяжении Зимнего берега, от мыса Воронова до устья Северной Двины, на Лямицком берегу, на Соловецком острове, в устьях рек Выг и Кемь, на Кандалакшском берегу и в устье реки Варзуги. Имеются следы позднего неолита и на Мурмане, от Рыбачьего полуострова до мыса Святой Нос.

Все обнаруженные здесь стоянки первобытного человека находятся вблизи морского побережья на высоте от 4—5 до 12—13 м над уровнем моря. Чем дальше от берега и чем выше над уровнем моря располагается стоянка, тем более ранним временем она датируется. Принято считать, что вообще все стоянки некогда располагались в непосредственной близости к морю и удаление их от него в настоящее время обусловлено поднятием суши или образованием наносов.

Среди беломорских наскальных рисунков, обнаруженных на Карельском берегу, имеются изображения тюленя и белуги[2]. При раскопках стоянки на Зимнем берегу (в Зимней Золотице) найдены кремневые фигурки тюленя и моржа. На стоянке Кузнечиха, находящейся в низовьях Северной Двины, среди костей других животных (в том числе и пресноводных рыб) обнаружены кости тюленя и кита.

Главным занятием первых жителей беломорских побережий, характеризующим весь их хозяйственный уклад, была морская охота. Это конечно не исключало лесной охоты, а в более позднее время — рыболовства, сначала в реках, а затем и в море. При изучении беломорских наскальных рисунков установлено, что в период неолита человек уже пользовался лодками, вмещающими в себя до 28 человек. На таких лодках

7

можно было легко совершать переходы с материка на Соловецкий остров или пересекать Горло Белого моря.

Таким образом, самые первые жители беломорья, пришедшие сюда около 5 тыс. лет назад, занимались охотой и добывали тюленей, моржей и китов. Чтобы стать объектами промысла, все эти животные должны были в достаточном количестве встречаться вблизи беломорских берегов.

Во второй половине беломорского неолита люди приступили, по-видимому, и к морскому рыболовству. Остатками первобытных орудий рыбного лова являются так называемые северные или каменные лабиринты: впервые, еще в прошлом столетии, на них обратил внимание академик К. М. Бер, а более подробно они были изучены и систематизированы лишь в текущем столетии А. А. Спициным[3], а затем Н. Виноградовым[4] и Н. Н. Гуриной[5].

Прежде всего заметим, что все каменные лабиринты находятся только в пределах Скандинавского щита и как бы обрамляют его древнюю или современную береговую линию в Белом, Балтийском и Баренцевом морях. По берегам Белого моря основная масса каменных лабиринтов и подобных им сооружений обнаружена на Соловецких островах и лишь остатки одного лабиринта находятся в примыкающем к островам районе г. Кеми. Небольшая группа лабиринтов имеется также в западной части Кандалакшского залива (около г. Кандалакши и д. Умбы) и в Горле в районе устья реки Поной.

Не вдаваясь в подробности описания архитектуры каменных лабиринтов и отсылая за этим читателя к упомянутым специальным работам, следует лишь указать, что по своему устройству и размерам они являются каменными копиями ныне применяемых семужьих ловушек. Поэтому мнение археологов, что каменные лабиринты служили неолитическому человеку лишь символами используемых им орудий лова и были сооружениями языческого, религиозного культа, кажется ошибочным. Вернее полагать, что они представляют собой остатки действительно применявшихся орудий лова. Кроме этого, учитывая высоту современного расположения лабиринтов над уровнем моря и скорость тектонического поднятия суши (см. следующую главу), мы должны также признать, что некоторые из этих лабиринтов были сооружены не в период неолита, а значительно позднее, не ранее конца первого — начала второго тысячелетия н. э. Иными словами, часть лабиринтов несомненно была построена не только впервые пришедшими сюда карелами и новгородцами, но и монахами Соловецкого и Никольского монастырей. Однако при любом толкований проблемы каменных лабиринтов, несомненным остается, что они служат остатками материальной культуры человека, характеризующими его хозяйственную деятельность и источники существования. Учитывая это обстоятельство, можно определить, что во всем Белом море намечается три небольших района, где первые поселенцы занимались морским рыбным промыслом (рис. 1, 5). В устье реки Варзуги на Терском берегу, на всем протяжении Зимнего, Летнего (наиболее многочисленное население) и Лямицкого берегов, а также в устьях рек Северной Двины и Выга, преимущественным или исключительным занятием населения неолита и первого тысячелетия н. э. была, по-видимому, охота на морского зверя.

Распределение материальных остатков поселений неолитического человека позволяет высказать предположение и о характере распределения массовых скоплений морского зверя. Примитивность орудий рыбной ловли (каменные лабиринты) делала их применение экономически эф-

8

фективным лишь при условии особенно массового скопления рыбы, что имело место, по-видимому, в трех указанных пунктах Белого моря (район Соловецких островов, западная часть Кандалакшского залива и устье р. Поной). Конечно, последующие находки остатков северного неолита могут существенно изменить начертанную нами схему, но высказанное соображение о характере некогда бывшего распределения массовых скоплений рыбы (семги) и морского зверя окажется, очевидно, правильным.

alt

Рис. 1. Использование промысловых богатств Белого моря в древности и последовательность освоения его акватории. 1 —Х век, 2 — начало XI века, 3 — середина XI века, 4 — конец XI века (По Бадигину[6]), 5 — местонахождения следов неолитического человека на берегах Белого моря и Мурмана (по Фоссу[7]), 6 — районы предполагаемых рыболовецких поселений периода неолита.

Письменные свидетельства о народах, населяющих беломорские побережья, о их занятиях и о плаваниях в Белом море и в Северном Ледовитом океане касаются лишь периода не ранее VI—VII в. н. э.

Имеются указания на то, что «персы и индианцы» в VI в. на своих судах ходили в устье Печоры и Северной Двины, возили туда золото и серебро в монетах и изделиях, а возвращались с рыбой и продуктами зверобойного промысла[8].

Об этом же пишет и М. Д. Чулков[9]: «А иногда Индийские и Персидские купцы из Каспийского моря реками Волгою, Камою, Пе-

9

чорою и Двиною в Северный Окиян, или по тогдашнему названию в Скифское море для торговли с Швецею и Норвегеею и прочими приходили».

Северная Двина и Печора были, конечно, не просто транзитными магистралями: жившие здесь народы принимали деятельное участие в торговле, окупая золотые, серебряные и просто металлические изделия и сбывая продукты зверобойного и рыбного промыслов. Особенно большой спрос у «персов и индианцев» был на рог единорога, бивни мамонта, моржовые клыки и китовый ус.

Целый ряд историков[10] утверждают, что славяне торговали в Биармии[11] и в Югре еще в VI в. н. э., причем, среди прочих славянских народов первое место в этом впоследствии занимали новгородцы. Торговали с биармийцами и волжские булгары. Основными товарами, вывозимыми из Биармии, были продукты зверобойного и рыбного промыслов.

Уже в 9 столетии жители побережий Белого моря платили новгородским князьям дань, в которой важное место занимали, кроме всего прочего, еще и шкуры китов, по-видимому, белуг[12]. Это было время, когда сборным пунктом многочисленных норманнских флотов служили Лофотенские острова. Отсюда корабли отправлялись на север и на восток для промысла китов и моржей[13]. Один из таких кораблей, под командованием Отера (по другим источникам Отар), в поисках страны моржей, снабженных драгоценными клыками, зашел в Белое море и попал к устью Северной Двины, где обнаружил многочисленное население, занимавшееся рыболовством и ловлей моржей[14].

В настоящее время считается[15], что освоение русскими всей акватории Белого моря полностью завершилось в течение X—XI вв. (рис. 1, 1—4).

Уже в X в. новгородцы экспортировали «рыбью кость» в Константинополь[16], а в XI в. жители Северной Двины, «двиняне», были подвергнуты «святому крещению» и таким образом вся эта область стала одной из пятин Новгорода[17]; это послужило началом всестороннего использования природных ресурсов Севера и в особенности рыбных и звериных богатств Белого моря.

В 1264 г. в русских летописях упоминается город Кола, куда, по мнению Н. Морозова[18], новгородцы проникли из Кандалакши не позднее XII в. Если это так, то следовательно уже в XII—ХIII вв. русским была хорошо известна западная часть Белого моря и ее промысловые богатства. Для нас факт выхода новгородцев к побережью Баренцева моря

10

важен еще и в том отношении, что он свидетельствует о возникшей неудовлетворенности новгородцев природными богатствами Белого моря. Весьма возможно, что именно в это время достаточно четко определилось уменьшение промысловых богатств этого водоема, которое в настоящее время является хорошо известным, но пока мало объяснимым фактом. Основание Колы в начале второго тысячелетия н. э. обусловлено необходимостью ежегодных промысловых экспедиций беломорцев на Мурман, что продолжается и до сих пор. Таким образом, если это наше соображение правильно, то около 8 столетий отделяет современное ничтожное промысловое значение Белого моря от появления первых, но практически уже ощутимых, признаков его угнетения.

Конечно, истощение промысловых богатств Белого моря не представляло из себя непрерывного процесса, а шло волнообразно: годы падения промыслов сменялись годами их расцвета. Имеются сообщения[19], что еще в XIV в. новгородцы в устье Северной Двины вели оживленную торговлю беломорской солью, беломорской рыбой и жиром беломорских зверей. Кроме этого, не без основания считается, что и возникновение Соловецкого монастыря в 1429 г. обусловлено совершенно определенными меркантильными обстоятельствами, так как Соловецкий остров славился своими богатыми промыслами рыбы, морского зверя и солеварения. Да и само название острова берет свое начало от слова «солеварка». Но вот что интересно: с течением времени в общем монастырском доходе уменьшалась роль рыбных и звериных промыслов и возрастало значение солеварения. Количество вывариваемой и идущей на продажу соли непрерывно увеличивалось: в XVI в. монастырь ежегодно продавал около 6 тыс. пудов соли, в XVII в. — 130 тыс. пудов, а в XVIII в. количество ежегодно продаваемой соли достигало уже 400 тыс. пудов[20]. Это еще раз свидетельствует о неудовлетворенности, в данном случае монастырского начальства, экономическим эффектом от беломорских рыбных и звериных промыслов, продукты которых использовались преимущественно для собственного потребления.

В конце XVIII в. стали заметно сокращаться промысловые запасы морского зверя в юго-западных и западных частях Баренцева моря, в связи с чем появилась необходимость использования богатых в то время стад китов и моржей у берегов Новой Земли[21]. Следует заметить, что в историческое время китобойный промысел в Белом море уже не существовал и его границей были прибрежные воды Мурмана. Киты появлялись в Белом море лишь в качестве довольно редких гостей, и о регулярном их промысле, по-видимому, не могло быть и речи. Как о чрезвычайном событии «Московские губернские ведомости» в 1760 г. сообщали «о поймании кита в Белом море» в районе Архангельска[22]. В 1799 г. один кит длиной в 13 саж. был затерт льдами в районе Соловецкого острова[23]. Последний кит в Белом море был замечен в 1928 г.[24]; этот кит был затерт льдами в Горле и затем выброшен на берег в Мезенском заливе.

Совсем иначе обстояло дело в отношении моржей, которые довольно долгое время в Мезенском заливе были постоянными обитателями и добывались местными жителями. Н. И. Костомаров[25] в своем «Очерке торговли Московского государства» сообщал о развитии моржового промысла в Мезенском заливе в 16 и 17 столетиях. Сохранялось здесь стадо моржей еще и в 18 столетии, так например, А. И. Фомин[26] писал, что южнее Горла моржи редки «может быть заблудящий; при Мезенских берегах нарочитое их водится количество; а главное их жилище

11

у Шпицбергена и Новой Земли». Однако уже в это время численность моржа в Мезенском заливе сильно сократилась, и промышленники предпочитали ходить за зверем к Новой Земле[27]. Промысел моржей в Мезенском заливе окончательно потерял свой систематический характер не ранее 1867 г.[28] и с конца XIX в. моржи здесь, по-видимому, не встречаются вовсе, во всяком случае, в промысловых обзорах о них даже не упоминается[29].

Существование древнего русского моржового промысла в Белом море, кроме всего прочего, подтверждается и названием некоторых островов. В настоящее время в Белом море имеются острова: Моржовый — у северного берега Сороковой губы, Моржовец — в Мезенском заливе и Моржовец — в Онежском заливе. Само слово «морж» введено в общерусский обиход поморами. Все это свидетельствует о том, что по крайней мере в конце первого или в начале второго тысячелетия н. э. моржовый промысел существовал не только в Мезенском, но и в Онежском заливе, и в частности на Поморском берегу[30].

Существенное значение для Белого моря имеет и промысел гренландского тюленя, береговой промысел которого за период с конца прошлого столетия и до 1913 г. давал ежегодно от 13.3 до 67.2 тыс. голов. В 20-х годах текущего столетия он давал уже только от 6.5 до 42.4 тыс. голов в год. Возможно, что снижение количества добываемого тюленя обусловлено резко возросшей интенсивностью судового промысла. В последние годы добыча гренландского тюленя значительно сократилась. Общее количество гренландского тюленя, добытого в Белом море (береговой и судовой промысел), может быть представлено в следующем виде(по Савватимскому [31]):

Год

Добыто голов

Год

Добыто голов

Год

Добыто голов

1920

224540

1925

500470

1930

335000

1921

128634

1926

395145

1933

88000

1922

166994

1927

403080

1934

147000

1923

233574

1928

375000

1935

185000

1924

324839

1929

165000

 

 

Общепринято[32], что обеднение всей Северной Атлантики китами и моржами — результат хищнического и ничем не ограниченного промысла. Такое заключение конечно бесспорно, но возможно, что в исчезновении одних видов, в уменьшении численности и сокращении ареалов других не последнюю роль сыграли и причины физико-географического характера.

Историю дальнейшего обеднения рыбных богатств Белого моря и прилегающего к нему района удобнее всего рассмотреть отдельно по объектам промысла.

СЕЛЬДЯНОЙ ПРОМЫСЕЛ В БЕЛОМ МОРЕ

Современное, крайне депрессивное, состояние беломорского рыболовного промысла обусловлено главным образом резким снижением уловов сельди. Естественно возникает вопрос: можно ли считать это явление исключительным, или нечто подобное наблюдалось и в прошлом?

Сельдь в качестве объекта специального промысла стала использоваться человеком значительно позднее других рыб и морского зверя. В Западной Европе сельдяной промысел появился впервые у берегов

12

Испании только в XI в., а в Белом море, по-видимому, не ранее, XV—XVI в., т. е. уже после сооружения Соловецкого монастыря и не без его инициативы. Массовый лов сельди сначала производился в районе Соловецких островов, а затем распространился по подчиненным монастырю погостам в Онежском, Кандалакшском и Двинском заливах. Основными центрами сельдяного промысла в то время были Соловецкие острова, устье Северной Двины, южная часть Онежского залива, Сорокская губа и западная часть Кандалакшского залива и в особенности губа Чупа.

Добываемая сельдь частично использовалась на месте, а частично сбывалась как на внутреннем, так и на внешнем рынке.

В начале второй половины XVIII в. русское правительство сделало первую попытку организации промысловой компании, которая должна была не только приступить к более эффективной эксплуатации промысловых запасов, но и применить более прогрессивные способы обработки и хранения рыбы. Начало деятельности этой компании роковым образом совпало по времени с новыми и еще мало понятными явлениями: резкими годовыми колебаниями в подходах сельди к промысловым участкам, отсутствию устойчивости в размерах уловов, что привело к обесцениванию основного капитала компании, и она вскоре вынуждена была прекратить свою деятельность.

Русская общественность весьма живо реагировала на неудачи этой компании, и в печати высказывались различные мнения об их причинах. Особый интерес для нас представляет высказывание безымянного автора (возможно это был А. И. Фомин) в статье «О рыболовстве беломорских сельдей», опубликованной в 1793 г.[33] По мнению автора этой статьи, резкое снижение уловов беломорской сельди обусловлено выловом икряных рыб: «.... препятствуемое размножение в Белом море сельдей причиняет по временам в сем большом заливе Северного Океана великое оскудение в промысле изрядныя сей рыбы»[34]. В приведенном отрывке статьи речь идет не только о возможных причинах снижения численности сельди, но и о периодичности этого явления, повторяющегося время от времени. При этом предполагалось, что восстановление численности беломорской сельди происходит следующим путем: «... возрождающееся изобилие сельдей наше Белое море из недр Северного Океана почерпает; где огромные киты, страшные неприятели и пожиратели сельдей, принуждают сию рыбу бежать и искать своея безопасности в разных малых морях»[35].

Таким образом, совершенно очевидно, что уже не позднее конца XVIII в. было хорошо известно, что численность беломорских сельдей подвержена резким и периодическим колебаниям. Тем не менее, уловы в некоторые годы, как во время существования компании, так и после ее банкротства, достигали очень больших величин и нередко промысел прекращался из-за невозможности обработать добываемую рыбу. Такое положение не могло не привести к новой попытке организации крупного и централизованного лова: в 1803 г., опять при финансовой поддержке правительства, была организована «Беломорская сельдяная компания», которой было поручено также и ведение китобойного, и вообще зверобойного, промысла на Мурмане. Эта компания, созданная по инициативе архангелогородских промышленников, смогла просуществовать только 10 лет и, потеряв почти весь капитал, также прекратила свою деятельность. Э. Я. Веберман[36] в качестве причин неудачи и этой компании на первое место выдвигает предательство наемных иностранных шкиперов и прямое жульничестве управляющих. Серьезный удар компании был на-

13

несен уничтожением ее единственного китобойного судна в устье Кольского залива, которое подверглось пиратскому нападению и было сожжено в 1805 г.

Еще одна попытка организации крупного промышленного лова беломорской сельди была предпринята в 30—40-х годах прошлого столетия И. А. Богуславом, поддержанным рядом государственных и торговых деятелей того времени. Однако правительство, напуганное неудачами двух предшествующих компаний, отказывалось выдать необходимое разрешение и денежную ссуду, и поэтому попытка И. А. Богуслава оказалась безуспешной[37]. Стараясь заинтересовать правительство идеей об организации этой компании, в одной из своих статей И. А. Богуслав[38] сообщал, что в Белом море ежегодно добывается около 2 млн пудов сельди (327.8 тыс. ц). В письме на имя архангелогородского генерал-губернатора в 1842 г. уточнялось, что ежегодно в Сороковой губе добывается от 0.9 до 1.2 млн пудов и около 1 млн пудов добывается в Кандалакшском заливе[39]. Это первые из дошедших до нас фактических сведений о размерах беломорского сельдяного промысла.

Конец 40-х и начало 50-х годов ознаменовались резким снижением беломорских рыбных промыслов и бедственным положением поморского населения. Положение было настолько серьезным, что царское правительство вынуждено было специально командировать на Белое море Н. Я. Данилевского с заданием установить причины бедствия. По возвращении Н. Я. Данилевского специальная правительственная комиссия, заслушав отчет о командировке, пришла к выводу, что причиной снижения промыслов служит обмеление беломорских рек[40].

Интересно, что приезд Н. Я. Данилевского на Белое море совпал с массовым подходом сельди к некоторым промысловым участкам Онежского залива, где она до этого не появлялась уже в течение 45 лет. Это обстоятельство в значительной мере снизило остроту положения и вскоре снова появились сообщения о больших промысловых возможностях Белого моря.

Для второй половины XIX в. средний годовой улов сельди оказался значительно ниже, чем в период максимума в 40-х годах, но все еще достаточно высоким. В упомянутой работе М. Сидоров сообщал, что в Белом море ежегодно добывается около 450 тыс. пудов; это, по-видимому, несколько ниже действительного, так как при этом были учтены лишь уловы в губе Сорокской (250 тыс. пудов) и в Кандалакшском заливе (около 200 тыс. пудов), а уловы в южной части Онежского залива, составляющие до 100—120 тыс. пудов и в Двинском заливе — не менее 70 тыс. пудов, не приняты во внимание. Поэтому общий годовой улов сельди в Белом море для 60-х и 70-х годов может быть определен приблизительно в 650 тыс. пудов (106 400 ц).

С конца прошлого столетия в нашем распоряжении оказались уже более или менее систематические сведения о годовых уловах сельди в Белом море[41].

14

Год

Улов
(в ц)

Год

Улов
(в ц)

Год

Улов
(в ц)

1889

6780

1920

7666

1938

35000

1894

6495

1922

24590

1939

25700

1902

9495

1923

53360

1940

22100

1903

25220

1924

62300

1941

14100

1904

1214

1925

39900

1942

10300

1905

33251

1926

22200

1943

18800

1906

25849

1927

59600

1944

33100

1907

15176

1928

82600

1945

33700

1908

9194

1929

61300

1946

24100

1909

9661

1930

35600

1947

20900

1910

74135

1933

34500

1948

24100

1911

33601

1934

21000

1949

23800

1912

47520

1935

19900

1950

15100

1913

31498

1936

20200

1951

36500

1914

14508

1937

19800

 

 

Приведенные здесь материалы отнюдь не свидетельствуют о том, что в течение последних десятилетий, и даже столетий, наблюдалось неуклонное падение размеров рыбодобычи. Без особого труда лишь обнаруживается, что в течение изученного периода, охватывающего более чем 200 лет, шло почти неуклонное снижение уловов в наиболее благоприятные в этом отношении годы: исключение составляет только 1928 г., когда было добыто несколько больше, чем в предшествующий год максимума (1910 г.).

Величина годового улова зависит, конечно, не только от численности рыбы в водоеме, но и от многих других факторов, среди которых в первую очередь следует назвать организационные, политические, метеорологические и т. п. Поэтому, для более или менее правильной оценки изменений самой сырьевой базы беломорского сельдяного промысла лучше всего пользоваться средними годовыми уловами за ряд лет; в таком случае влияние различных случайных факторов в значительной мере сглаживается. Но и средние за ряд лет могут в большой степени зависеть от того, с какого года начинать расчеты. Чтобы избежать и этого субъективного фактора, анализ динамики уловов лучше всего производить способом вычисления так называемых скользящих средних. Этот способ широко применяется у климатологов при вычислении годовых колебаний различных метеоров, а среди ихтиологов, насколько мне удалось установить, он был применен лишь В. И. Мейснером[42] при анализе динамики промысла семги.

Анализ динамики уловов беломорской сельди по способу вычисления скользящей средней по пятилетиям, показывает, что в течение последних 50 лет мы имеем дело с довольно широкой волнообразной кривой с максимумом в 20-х годах текущего столетия и с двумя минимумами: один в конце XIX—начале XX в. и второй, значительно более длительный, с начала 30-х годов и продолжающийся до настоящего времени (рис. 2), т. е. в течение почти 30 лет и охватывающий собой все районы Белого моря, чего до сих пор никогда не бывало. Можно предполагать, что предшествующий период минимума, хотя и находился на уровне современного, продолжался не более 10—15 лет, так как он мог начаться не ранее 1889 и закончился не позднее 1903 г. Известно, что еще в 70-х годах беломорская сельдь была довольно многочисленна, во всяком слу-

15

чае у Соловецких островов и в южной части Онежского залива промысел в это время был в расцвете[43].

Все сказанное здесь согласно свидетельствует о том, что современное бедственное состояние беломорского сельдяного промысла нельзя считать явлением исключительным и что подобные явления, хотя чаще всего и меньшей продолжительности, неоднократно наблюдались и в прошлом. К тому, что уже сказано, добавим еще некоторые детали, которые будут нужны для понимания общей картины многолетних колебаний численности и уловов сельди в течение, последних двух столетий. Резкое падение уловов наблюдалось в самом начале второй половины XVIII в., о чем свидетель-

 alt

Рис. 2. Динамика уловов беломорской сельди. Скользящие годовые средние по пятилетиям.

ствуют специальные высказывания А. И. Фомина[44] и чисто историческое исследование В. Боголюбова[45]. В 80-х годах XVIII в. было, по-видимому, краткое, но резкое увеличение уловов, сменившееся в конце десятилетия новым снижением. В первой и даже в начале второй четверти XIX в. упадок беломорских промыслов, очевидно, продолжался. Издатель «Отечественных записок» П. Свиньин[46], посетивший Соловецкий монастырь в 1828 г., сообщал, что в течение последних лет добыча рыбы сильно сократилась и население бедствует. В 1837 г. подобное же положение наблюдалось и в Мезенском заливе[47].

О резком снижении беломорского сельдяного промысла в конце 70-х—начале 80-х годов прошлого столетия свидетельствует следующий исторический факт: в начале 80-х годов на «высочайшее» имя от 73 судовладельцев и промышленников Кеми, Сумского посада и Сороки было подано ходатайство о запрещении китобойного промысла у берегов Мурмана[48]. В этом ходатайстве утверждалось, что в Белое море сельдь загоняется китами и поэтому истребление их отрицательно сказывается на сельдяном промысле и приводит его в полный упадок. Интересно, что запрета на бой китов объявлено не было и они в ближайшее время в южной части Баренцева моря были почти полностью истреблены[49], а численность сельди, тем не менее, вскоре восстановилась. Новое падение численности и уловов сельди, наступившее в конце прошлого—начале текущего столетия, уже не могло быть объяснено истреблением китов, и на «высочайшее» имя снова посылается ходатайство — на этот раз о запрете на бой гренландского тюленя, который, якобы, выполнял по отношению к сельди ту же роль, что и киты.

16

Как видно, нет недостатка в материалах, свидетельствующих о периодических и глубоких колебаниях численности и уловов беломорской сельди. Схематически динамику уловов беломорской сельди в течение последних 200 лет можно представить в следующем виде:

 

Уловы

Середина XVIII в.

минимальные

Вторая половина XVIII в.

максимальные

С 90 годов XVIII в. до начала XIX в.

минимальные

40-е годы XIX в.

максимальные

С конца 40-х до середины 50-х годов XIX в.

минимальные

60-е годы XIX в.

максимальные

С конца 70-х годов XIX в. до начала XX в.

минимальные

20-е годы XX в.

максимальные

С 30 годов XX в.

минимальные

Таким образом, в течение последних 200 лет было по меньшей мере 4 периода высоких и 5 периодов низких уловов беломорской сельди. К сожалению, отсутствие статистических данных не позволяет даже ориентировочно определить амплитуду этих колебаний и длительность их периодов, та же причина могла привести и к тому, что в нашем перечислении периодов упадка и возрождения беломорского сельдяного промысла далеко не полностью вскрыта истинная картина его динамики. Тем не менее, теперь уже с полным основанием мы имеем право утверждать, что современное депрессивное состояние беломорского сельдяного промысла нельзя считать явлением исключительным, так как оно имело неоднократные преценденты в прошлом.

Рассмотрим теперь материалы по промыслу сельди в отдельных районах Белого моря.

Как уже говорилось, одним из основных центров беломорского сельдяного промысла в прошлом считалась губа Сорокская и прилегающие к ней участки Поморского берега. Еще в середине XIX в. годовой улов сельди достигал здесь почти 200 тыс. ц. Характерной чертой этого участка Белого моря служат весьма частые и резкие колебания уловов, без ясно видимой закономерности и периодичности[50]:

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

1906

12500

1935

3000

1945

11800

1907

800

1936

3500

1946

8500

1908

600

1937

5200

1947

5600

1910

40900

1938

12200

1948

11300

1923

4300

1939

8800

1949

11700

1925

32800

1940

7300

1950

4000

1927

5200

1941

3400

1951

13100

1928

17400

1942

11900

1952

8900

1933

3000[51]

1943

7400

1953

4700

1934

3700

1944

10300

1954

3100

17

Тем не менее, некоторые весьма важные обстоятельства могут быть замечены без особого труда. Прежде всего, уловы в течение XX в. никогда не достигали столь высокого уровня, как в середине XIX в.; далее, начиная с 30-х годов уловы сельди в самой губе Сорокской, бывшей еще недавно центром промыслового района, сократились до предела, и основная масса сельди стала вылавливаться в других участках; наконец, имевшиеся в нашем распоряжении материалы свидетельствуют о том, что период депрессии промысла, начавшийся в 30-х годах, обусловлен главным образом резким уменьшением количества сельди, а иногда и полным ее исчезновением в самой губе Сорокской.

Обработка материалов об уловах сельди в районе губы Сорокской способом вычисления скользящей средней по пятилетиям показала, что с конца 30-х годов промысел несколько оживился (с 3700 он поднялся до 10000 ц) и до начала 50-х годов находился на сравнительно высоком уровне. Но даже наибольшие уловы в течение этого благоприятного периода были примерно в 20 раз меньшими по сравнению с уловами в середине прошлого столетия. Таким образом, в этом участке Белого моря наблюдается та же картина, которая характерна и для всего водоема в целом.

В отдельных районах Белого моря изменения численности и уловов сельди имеют свои закономерности и нередко идут в противоположных направлениях.

В южной части Онежского залива в свое время в значительном количестве добывалась так называемая «покровская» сельдь. Выше уже говорилось, что в прошлом для этой формы сельди были характерны не только годовые колебания численности, но и практически полное исчезновение на десятки лет[52].

С конца прошлого столетия годовые уловы покровской сельди могут быть представлены в следующем виде[53]:

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

1888

19700

1911

9800

1938

2700

1889

19700

1915

2400

1939

2200

1890

16400

1916

4700

1940

1400

1891

4700

1917

9800

1941

700

1892

4700

1918

4700

1942

600

1893

13100

1919

8200

1943

400

1895

800

1924

800

1944

400

1898

11500

1925

400

1945

900

1902

19700

1926

200

1946

600

1904

3300

1933

3500

1947

300

1905

13100

1934

1200

1948

800

1906

9800

1935

700

1949

900

1908

1600

1936

1100

1950

300

1910

2400

1937

2600

1951

1100

К этим материалам следует еще добавить, что примерно до 1933 г., в годы, пропущенные в нашем перечне, промысел «покровки» обычно не производился вовсе или из-за слишком малой ее численности, или из-за

18

полного отсутствия. Таким образом, для этого участка Белого моря характерны два обстоятельства: наличие длительных периодов депрессии промысла (как это было в первой половине прошлого столетия), когда сельдь практически совершенно отсутствует, и резкие и нерегулярные колебания уловов в другое время.

Наличие длительных периодов глубокой депрессии сельдяного промысла, очевидно, характерно и для других участков южной половины Онежского залива. Так, например, А. Г. Слезкинский[54] сообщал, что местные жители вовсе не ловят сельдь в губе Мало-Шуйской, так как она не заходит туда уже десятки лет.

В Двинском заливе была хорошо известна сельдь «устьянка». В начале прошлого столетия в Сухом море и по Никольскому рукаву Северной Двины ежегодно добывалось около 11 500 ц этой рыбы[55]; в настоящее же время она очень малочисленна и ее хозяйственное значение ничтожно[56]. В этой связи можно указать, что во всем Двинском заливе в течение 1933—1941 гг. в среднем добывалось 5400 ц в год; в том числе на долю «устьянки» приходилось очевидно ничтожно малое количество.

В течение прошлого столетия ведущее положение в беломорском сельдяном промысле занимал Онежский залив и особенно Сорокская губа, где уловы достигали, как уже сказано, почти 200 000 ц; в Кандалакшском заливе в это же время добывалось до 150 000 ц. Главными местами массового сельдяного промысла были тогда Сорокская губа, Кандалакшский залив и Унская губа (рис. 3, А). Добыча сельди производилась и в других местах, но главная масса товарной сельди шла из этих трех пунктов[57]. В последующие годы численность сельди в этих районах сильно сократилась, и это привело к более или менее равномерному распределению промысла почти по всему побережью. В 20-х годах текущего столетия зимний лов в местах преднерестовых скоплений производился в предустьевых участках Северной Двины, в Унской губе, в южной части Онежского залива (Кянда, Тамица, Покровское, Онега, Ворзогоры), Сумской и Сорокской губах. Весенний лов на нерестилищах, летний и осенний лов в местах откорма производился в Сухом море, вдоль всего Летнего берега (включая и Унскую губу), вдоль Лямицкого, Поморского (кроме губы Сорокской), Карельского и Кандалакшского берегов (рис. 3, Б). Кроме этого, небольшое количество сельди добывалось еще в районе устья реки Варзуги на Терском берегу, реки Золотицы на Зимнем берегу и у берегов Соловецкого острова[58]. Значение отдельных районов в беломорском сельдяном промысле в течение XX в. не оставалось постоянным, что хорошо видно из сравнения средних годовых уловов по десятилетиям (в ц):

 

20-е годы

30-е годы

40-е годы

Кандалакшский залив

22100

10700

5000

Онежский залив

14250

5838

8590

Двинский залив

9100

5400

5000

Мезенский залив

?

8700

8700

В 30-х годах по количеству добытой рыбы на первом месте стоял Кандалакшский залив, тогда как десятилетием раньше он уступал Онежскому заливу. В последующие годы наиболее сильно сократились уловы в Кандалакшском заливе, а в Онежском Заливе в 40-х годах они даже стали несколько выше, чем в 30-х годах. Медленно, но неуклонно снижались

19

уловы в Двинском заливе, а в Мезенском заливе средние годовые уловы в течение обоих десятилетий оказались равными. Все это свидетельствует о том, что в каждом районе Белого моря изменения численности и уловов сельди в какой-то мере самостоятельны и определяются не только общими условиями водоема, но и местными факторами.

alt

Рис. 3. Распределение сельдяного промысла в Белом море. А — в середине XVIII в. Б — зимний лов в местах преднерестовых скоплений в 20-х годах текущего столетия. В — весенний лов на нерестилищах и осенний лов в местах откорма в 20-х годах текущего столетия.

Особый интерес представляет собой история сельдяного промысла около Соловецких островов. Прежде всего заметим, что основатели Соловецкого монастыря захватили для себя наиболее богатый рыбой район, где задолго до них были развиты рыболовство и зверобойный промысел и слава о котором шла далеко за пределы Белого моря[59].

20

Еще в XVI в., т. е. после более чем столетнего существования монастыря, С. Герберштейн в своих «Записках о Московии»[60] сообщал о беломорской сельди, что «она около Анзерского Соловецкого острова, где находится тучный корм, вылавливается жирной и вкуснейшей из всех беломорских промыслов». Заметим, что С. Герберштейн говорит здесь о промысле сельди у берегов Анзерского, а не Соловецкого острова. По-видимому, лов сельди у берегов Соловецкого острова производился и тогда, но наибольшее количество рыбы очевидно добывалось около Анзерского острова в губе Троицкой. В начале второй половины прошлого столетия А. П. Пошман[61] сообщал, что у Соловецких островов (т. е. Анзерского и собственно Соловецкого) за десятилетие с 1850 по 1859 г. добывалось от 82 до 246 ц сельди в год, в среднем ежегодно вылавливалось лишь 140 ц. Несколько позднее А. Пиге[62] утверждал, что около Соловецких островов сельди ловится так много, что ее хватает не только для питания многочисленного монастырского населения (летом до 5000 человек), но и для ежегодного вывоза в Архангельск около 5000 пудов (820 ц). Вслед за этим И. К. Тарпани[63] писал, что промысел на Соловецких островах непостоянен и в некоторые годы из-за отсутствия сельди его не бывает вовсе; обычно же в год добывается около 2000 пудов (328 ц), в 1889 г. добыто 213 ц, а в 1890 г. только 131 ц. Несколько более подробные сведения о промысле Соловецкой сельди имеются в работе 3. А. Бородатовой[64]. Лов сельди производится здесь с июля по октябрь или ноябрь на тоне Кремлевской, расположенной в Монастырской бухте (гавань Благополучия), и на тоне Березовой, расположенной на юго-восточном берегу острова (о промысле около Анзерского острова 3. А. Бородатова даже не упоминает). В 1925 г. было добыто 589, в 1926 г. 155 и в 1927 г. 183 ц. В последующие годы какие-либо крупные хозяйственные организации на Соловецких островах не существовали и организованного промысла сельди там не было. Поэтому сказать что-либо о промысловых возможностях в этом районе Белого моря представляется затруднительным. Судя же по тому, что сюда очевидно приходили на откорм сельди, нерестящиеся в других местах, а собственно Соловецкого стада сельдей не существовало[65], можно предполагать, что и здесь численность этой рыбы сильно сократилась.

Еще не так давно запасы беломорской сельди объявлялись «нетронутыми богатствами»[66], способными ежегодно давать до нескольких миллионов центнеров товарной продукции[67]. В 30-х годах текущего столетия считалось, что при правильной организации промысла годовая добыча сельди может быть доведена до 400 000 ц[68], но вскоре и эта цифра стала казаться преувеличенной и она была снижена до 160 000—240 000 ц[69], а ныне о возможности таких уловов уже никто не говорит. Напротив, считается почти общепризнанным, что численность беломорской сельди подорвана слишком интенсивным промыслом; особенно губительным признается весенний промысел на нерестилищах[70]. Впрочем, мысль эта вовсе не новая и, как уже говорилось, впервые была высказана более 150 лет назад[71], но не получила подтверждения на фактическом материале. В самом деле, если решающим служит промысел на нерестилищах, то снижение численности беломорской сельди должно происходить только там, где такой промысел производится. Между тем, выше было уже показано, что в течение последних столетий снижение численности беломорской сельди было повсеместным. Кроме этого, представление о решающем значении весеннего

21

промысла на нерестилищах вовсе не может быть в какой-либо мере увязано с установленной периодичностью в колебаниях уловов сельди. И, наконец, остается вовсе без объяснения факт исчезновения сельди в целом ряде таких участков Белого моря, где вылов размножающихся рыб не производился никогда. Кажется очевидным, что не только причины колебаний уловов беломорской сельди, но и главные причины общего снижения ее численности следует искать вне характера и интенсивности промысла.

Этот заключительный тезис нашего обзора в самое последнее время нашел подтверждение и в результатах запрета на весенний промысел нерестующей сельди. Известно, что введение охранных мероприятий в тех случаях, когда решающим фактором численности служит слишком интенсивный промысел, приводит к быстрому и неуклонному ее восстановлению. В западной части Кандалакшского залива запрет на весенний промысел нерестовой сельди введен с 1950 г. и базировался на стремлении оградить от вылова высокоурожайное поколение 1948 г. Предполагалось, что это поколение, достигнув половой зрелости в 1950 г., вместе с поколениями предшествующих лет, даст еще более урожайное поколение, а в последующие затем годы численность сельди легко достигнет предельно высокого уровня.

Действительность полностью опровергла такого рода предположения: за истекшее с момента введения запрета десятилетие только поколения 1953 и 1958 гг. оказались высокоурожайными, а общая численность сельди остается по-прежнему на крайне низком уровне.

Установлено, что следствием запрета явилось накопление в популяциях рыб старших возрастных групп, но общего увеличения численности — ради чего запрет и вводился — не произошло. Кроме этого, по мнению С. В. Аверинцева[72], увеличение количества рыб старших возрастных групп и уменьшение или даже отсутствие молодых служит свидетельством неблагополучного положения с воспроизводством численности.

Изменения промысла, происшедшие вследствие запрета, можно продемонстрировать на конкретном примере. В губе Чупе и в прилегающем к ней районе сельдь локального стада не образует и представляет собой часть общего стада мелких Кандалакшских сельдей. Поэтому введение здесь запрета с некоторым запозданием (с 1956 г.) не может помешать получению правильного представления о его последствиях.

Годовые уловы сельди в губе Чупе, по материалам Лоухского рыбокомбината, могут быть представлены в следующем виде:

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

1933

6000

1942

800

1951

1100

1934

600

1943

1400

1952

?

1935

1100

1944

2500

1953

900

1936

2500

1945

700

1954

800

1937

900

1946

600

1955

2300

1938

1300

1947

800

1956

5000

1939

1300

1948

500

1957

1800

1940

1400

1949

600

1959

800

1941

700

1950

600

 

 

Как видно, сравнительно высокие уловы (более 2000 ц) в этой части Кандалакшского залива приходились на 1933, 1936, 1944, 1955 и 1956 гг.

22

Обращает на себя внимание тот факт, что в 1956 г., когда уже был введен запрет на лов нерестовой сельди, рыбы было добыто столько же, сколько в 1933 г., когда промысел ничем не ограничивался. Начиная с 1945 по 1954 г. уловы почти неизменно стояли на низком уровне, подобное же положение сохраняется и после 1956 г. К сказанному можно еще добавить, что если за десятилетие до введения запрета в Кандалакшском заливе образовалось четыре высокоурожайных поколения (1940, 1942, 1943, 1948 гг.), то за десятилетие после его введения — только два (1953 и 1958 гг.).

Таким образом, поскольку десятилетний период запрета на лов нерестовой сельди положительного эффекта не дал, то это может служить еще одним аргументом в пользу нашего вывода о том, что современное депрессивное состояние численности беломорской сельди имеет в своей основе причины, посторонние промыслу.

Изложенный выше материал позволяет сделать следующие выводы:

1. Уловы сельди в Белом море подвержены резким годовым колебаниям, идущим в определенной последовательности. В течение последних 200 лет было по меньшей мере 4 периода высоких уловов и 5 периодов низких уловов.

2. Одновременно с этим в течение последних 200 лет амплитуда колебаний уловов беломорской сельди постепенно затухает за счет резкого уменьшения добычи в наиболее благоприятные годы.

3. Годовые колебания уловов в различных участках Белого моря нередко асинхронны.

4. В течение XIX и XX вв. в некоторых пунктах Белого моря сельдь или исчезла совсем, или настолько сократилась в численности, что потеряла там промысловое значение (некоторые губы Поморского и Карельского берегов, Троицкая губа на Анзерском острове, Сухое море в Двинском заливе, Унская губа и др.).

5. Наличие периодичности в колебаниях уловов, общее снижение амплитуды этих колебаний и исчезновение промысловых косяков сельди в некоторых пунктах Белого моря ставят под сомнение возможность объяснения наблюдающегося снижения численности рыбы только губительным действием весеннего промысла на нерестилищах.

 ПРОМЫСЕЛ НАВАГИ В БЕЛОМ МОРЕ

Беломорский наважий промысел насчитывает уже несколько столетий своего существования, но он всегда был и остался исключительно кустарным. Ныне применяемые орудия лова (удочка и мережа) почти не отличаются от тех, которые были в древности, потому что промысел производится только зимой подо льдом, что очень затрудняет применение более современных средств лова.

По размерам промысла беломорская навага занимает второе место. Уловы этой рыбы подвержены значительным колебаниям в разные годы. Например, за период с 1898 по 1939 г. уловы колебались от 5800 в 1939 г. до 23 100 ц в 1930 г. (Минимальный улов в 1600 ц в 1920 г. обусловлен, по-видимому, причинами чисто политического характера и поэтому не может служить показателем состояния сырьевых запасов). Наиболее резкие колебания уловов наблюдались в первой половине рассматриваемого периода; во второй половине они заметно стабилизовались, что хорошо видно из следующих данных о годовых уловах наваги в Белом море[73]:

23

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

1898

10000

1913

11800

1930

23100

1899

8100

1914

11700

1931

17700

1900

10800

1920

1600

1932

11300

1901

11800

1921

8200

1933

12800

1903

9500

1922

9800[74]

1934

12500

1904

7900

1923

9500

1935

13700

1905

13600

1924

14800

1936

10300

1907

14700

1925

16900

1937

10500

1908

15200

1926

13100

1938

8900

1909

13200

1927

14300

1939

5800

1910

22700

1928

17500

1941—1948

 

1911

9800

1929

14800

(средний)

10500

Центром наважьего промысла в Онежском заливе служит губа Колежма[75], в Двинском заливе — Унская губа; у Карельского берега большие и мало используемые промыслом скопления наваги на блюдаются в губах Калгалакше, Поньгоме, Гридиной и Ругозерской[76].

alt

Рис. 4. Динамика уловов беломорской наваги. Скользящие средние годовые по пятилетиям. А: 1 — по всему Белому морю, 2 — по Белому морю без Мезенского залива; Б: 1 — по Архангельскому уезду, 2 — по Онежскому уезду, 3 — по Кемскому уезду, 4 — по Мезенскому уезду.

Статистические сведения об уловах наваги не только охватывают сравнительно небольшой отрезок времени (с 1898 г.), но еще и имеют досадный пробел с 1914 по 1920 г. Тем не менее, анализ динамики уловов, способом вычисления скользящей средней по пятилетиям дает некоторое основание предполагать наличие волнообразных периодических колебаний продолжительностью в 15—16 лет от одного минимума до другого (рис. 4). За период с 1898 г. наблюдалось два максимума: высокие уловы были с 1904 по 1914 г. и с 1924 по 1934 г. Минимальные уловы были в первом, втором и четвертом десятилетиях текущего столетия. Годовые колебания уловов, а также снижение уловов в последние годы происходит преимущественно за счет Мезенского залива и Канинского берега. В Бас-

24

сейне и заливах Белого моря (южнее Горла) уровень промысла более постоянен и с 20-х годов текущего столетия обнаруживает совершенно определенную тенденцию к повышению[77]

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

1898

4500

1910

4700

1932

8600

1899

4900

1911

4600

1933

8700

1900

5600

1913

5900

1934

9200

1901

7500

1914

5600

1935

10300

1903

4500

1926

9100

1936

7900

1904

2900

1927

9100

1937

7700

1905

2900

1928

11000

1938

5200

1907

3100

1929

9600

1939

3600

1908

3600

1930

8600

1941-1948

 

1909

4600

1931

8300

(средний)

8300

Сведения об уловах в собственно Белом море, т. е. в Бассейне и заливах (без Горла, Воронки и Мезенского залива), еще более ограничены, но наличие волнообразных периодических колебаний намечается и здесь. Интересно, что колебания уловов в различных участках Белого моря вовсе несинхронны, что особенно хорошо видно из сопоставления результатов наважьего промысла (в ц) в различных частях бывшей Архангельской губернии[78]:

Год

Архангельский уезд

Онежский уезд

Кемский уезд

Мезенский уезд

1898

1360

1043

2156

5526

1899

1566

394

3037

3179

1900

1184

398

4023

5185

1901

1832

472

5217

4315

1903

1376

301

2843

5022

1904

1871

174

807

5956

1905

1274

263

796

11242

1907

1192

201

1277

14654

1908

1608

174

1776

11611

1909

1165

207

3232

8608

1910

637

1113

2967

17963

1911

1938

634

2146

5161

1913

2154

1009

2793

5770

1914

1750

1396

2492

6083

Средний

1494

556

2540

7877

Анализ динамики промысла в различных участках Белого моря показывает, что наибольшим колебаниям подвергаются уловы в Мезенском заливе и у Поморского берега (Кемский уезд); уловы в южной части Онежского залива и в Двинском заливе более или менее постоянны. Обращает на себя внимание и тот факт, что минимальные уловы у Поморского берега по времени почти точно совпадают с максимальными уловами в Мезенском заливе.

В Кандалакшском заливе в промысловых количествах навага не встречается.

Интересно, что распределение наваги в Белом море в некотором роде противоположно распределению сельди: чем больше добывается сельди на том или ином участке, тем меньше там ловится наваги. Ниже приводим сведения об уловах наваги и сельди (в ц) у Поморского берега зимой 1929/30 г.[79]:

25

Губы

Навага

Сельдь

Колежма

123

8

Сумская

50

1380

Вирьма

10

1400

Сорокская

10

1400

Считается, что в настоящее время нет никаких оснований даже предполагать падение численности беломорской наваги. Имеются, наоборот, указания, что в некоторых местах во время промысла вылавливается не более 10 % приходящих на нерест рыб[80].

ПРОМЫСЕЛ СЕМГИ В БЕЛОМ МОРЕ

Добыча семги едва ли не является самым древним видом беломорского рыболовного промысла. Вспомним, что каменные лабиринты, служащие остатками неолитической культуры, сходны по своему устройству именно с семужьими орудиями лова. В количественном отношении этот вид промысла всегда уступал сельдяному, но в ценностном выражении он обычно стоял на первом месте и был важнейшим средством существования местного населения.

За период с конца прошлого столетия и до наших дней уловы беломорской семги колебались с 328 ц в 1881 г. до 10728 ц в 1898 г.; чаще всего годовой улов составлял 6000—7000 ц:[81] 

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

Год

Улов (в ц)

1875

5104

1891

6596

1907

7672

1876

5705

1892

6315

1908

8185

1877

4322

1893

4891

1909

7051

1878

6432

1894

5797

1910

6709

1879

3152

1895

4891

1911

6016

1880

3605

1896

6881

1912

5741

1881

1790[82]

1897

7530

1913

6759

1882

2684

1898

10728

1914

7620

1883

6692

1899

9940

1915

7170

1884

7441

1900

6954

1920

3598

1885

6182

1901

6433

1922

2367

1886

4432

1902

5179

1924

1631

1887

5404

1903

2684

1925

1635

1888

?

1904

4068

1926

1581

1889

6438

1905

5989

1927

4157

1890

6825

1906

7579

 

 

Анализ уловов способом вычисления скользящей средней отчетливо показывает наличие довольно широкой волны годовых колебаний (рис. 5). Особенно низкие уловы семги наблюдались в 1876—1884, в 1900—1907 и 1920—1927 гг. Сравнительно высокие уловы были в 1895—1902 и в 1905— 1912 гг. По сведениям И. И. Лагунова[83], уловы семги за период с 1931 по 1939 г. колебались приблизительно от 6000 до 9000 ц. Если это так, то, следовательно, после минимума 20-х годов промысел снова увеличивался. К сожалению, в нашем распоряжении не было данных о промысле семги в самые последние годы. Рассмотренный же материал по-

26

зволяет предполагать существование периодических колебаний уловов семги продолжительностью около 20—22 лет от одного минимума до другого.

Кроме этого, имеются указания на общее сокращение уловов семги в течение последних столетий[84]. Еще в XVIII в. В. Крестинин[85] писал: «Рыболовство семги в первой половине нынешнего века было еще изобильно, и простиралось по Двине реке до устья Пинеги реки... Берега Белого моря наполнены были такими же тонями. Великое изобилие сея рыбы бывшее в старину ныне оскудевшее...». В середине XVII в. только в окрестностях г. Колы ежегодно добывалось около 3930 ц семги, а в начале XX в. во всем Кольском заливе уловы не превышали 406 ц, несмотря на более интенсивный промысел и усовершенствованную технику лова. В реке Туломе средний годовой улов в 1870—1889 гг. составил 88, в 1890—1899 гг. 62 ц.

 alt

Рис. 5. Динамика уловов беломорской семги. Скользящие средние годовые по пятилетиям за период 1875—1927 гг.

В районе с. Поной за период с 1882 по 1898 г. средний годовой вылов был 622, а в 1899—1908 гг. 406 ц. В районе с. Кузомень в 1882— 1898 гг. ежегодно добывалось в среднем 1229, а в 1899—1908 гг. 951 ц. В 30-х годах текущего столетия уловы семги в водах Баренцева и Белого морей, омывающих берега Кольского полуострова, составляли лишь 2260 ц, из которых на долю Терского берега приходилось 1921 ц (85 %) и Мурманского берега 339 ц (15 %). Таким образом, имеется следующий ряд цифр, характеризующих количество добываемой семги: в середине XVII в. только в районе г. Колы ежегодно добывалось около 3930, в начале XX в. во всем Кольском заливе 406, а в 30-е годы XX в. на всем Мурманском берегу добывалось 339 ц в год.

Добавим еще, что в начале текущего столетия годовые уловы семги у берегов Мурмана падали до 164 ц (Русское судоходство, 1906, № 11).

В течение последних столетий отмечено не только общее снижение уловов, но и перемещение промыслов с устьев рек на морские, предустьевые участки[86]. Правда, морские семужьи тони, наряду с речными, существовали всегда, но в XVI и даже XVII вв. основная масса рыбы добывалась в реках, тогда как теперь — в море, на подходах к ним.

В качестве причины снижения улова беломорской семги обычно выдвигают молевой сплав неокоренного леса, что резко ухудшает кислородный режим в реках[87]; по мнению многих, существенное значение имеет сооружение плотин и отсут-

27

ствие должной заботы о нерестилищах[88]. Все это конечно так: молевой сплав леса, скопление на дне гниющей коры, отходы лесной и бумажной промышленности, сооружение плотин, загрязнение и разрушение нерестилищ во многих случаях стали подлинными бичами рыбного хозяйства (да и не только рыбного), полностью уничтожающими природные богатства не только рек, но и морских водоемов. В качестве примера можно указать, что еще в начале 30-х годов[89] на реке Керети в местах сбойки кошелей древесной корой было засорено три рыболовецких тони до такой степени, что промысел на них стал невозможным. Толщина слоя коры достигла 0.5 м. Рыболовные тони по реке Ковде на протяжении 12 км от устья оказались засоренными корой. Реки Колвица и Лувеньга, где раньше добывалась семга, с открытием на них лесосплава вовсе потеряли промысловое значение. На реке Кеми все тони были засорены корой, и рыболовство на них во время сплава стало невозможным. Такое же положение и на реке Выг. Губительное воздействие лесосплава заметно не только в реках, но и в морских губах. Например, в губе Пояконде, где производился лов сельди, в навигацию 1931 г. рыболовные участки были сплошь заняты лесом. Сходное положение наблюдалось в Сорокской губе и в некоторых губах Кандалакшского залива. Несмотря на столь явный вред, приносимый рыбному хозяйству неразумно проводимым лесосплавом, мы должны признать, что падение рыболовства на Мурмане, а частично и в Белом море, должно иметь в своей основе иную причину, так как на большинстве рек лесосплава здесь не производится. Имеющиеся рыбоводные заводы в какой-то мере компенсируют вылов половозрелых особей, а промысел продолжает оставаться на низком уровне и обнаруживает явную тенденцию к дальнейшему снижению. Более того, статистика уловов показывает[90], что если в Белом море в целом уловы долгое время были сравнительно устойчивыми, то именно на Мурмане наблюдалось их непрерывное падение, которое особенно сильно проявилось в западной части побережья и в Кольском заливе.

Следовательно, уменьшение промысла семги происходит, по-видимому, по многим причинам, различным в разных районах Баренцева и Белого морей. Среди этих причин несомненно имеются и такие, которые вовсе не связаны с какой-либо деятельностью человека.

 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотренный материал не оставляет сомнений в том, что и в глубокой древности, и в историческое время Белое море отличалось богатством промысловыми зверями и рыбой.

В период неолита на берегах Бассейна, Двинского, Онежского и Мезенского заливов объектами промысла служили киты, моржи, белуги и тюлени. О существовании беломорского китобойного промысла в историческое время сведений не имеется, но отдельные животные добывались здесь еще в XVIII в. Моржовый промысел существовал в Онежском заливе очевидно еще в XI—XII вв., а в Мезенском заливе моржи полностью исчезли лишь в начале второй половины XIX в.

В настоящее время в Белом море сохранилось лишь несколько видов тюленей и белуга. Но численность этих зверей весьма ограничена, и промысел часто бывает нерентабелен даже при помощи современных орудий добычи и транспорта. В некоторых районах моря из-за отсутствия зверя промысел полностью прекратился.

28

Качественное обеднение объектов беломорского зверобойного и звероловного промыслов за период с начала их возникновения и до настоящего времени можно представить себе в виде схематической таблицы (табл. 1):

 Таблица 1

Примерная схема качественного изменения объектов беломорского зверобойного и звероловного промыслов 

Время

Объекты промысла

Киты

Моржи

Белуги

Тюлени

Ранний и поздний неолит

+

+

+

+

XI—XII вв.

0

+

+

+

ХIII-ХIХ вв.

0

+

+

XX в.

Примечание. + промысел в разных районах моря, ∆ организованный промысел только в ограниченных участках моря, 0 промысла нет, но встречаются еще единичные особи, – звери отсутствуют.

Главной причиной исчезновения из фауны Белого моря одних зверей и сокращение численности других считается хищнический и неограниченный промысел в прошлом. Однако целый ряд фактов (исчезновение единорога, уменьшение численности белуги, исчезновение моржей в Белом маре и юго-восточной части Баренцева моря и мн. др.) свидетельствуют о том, что численность китообразных и ластоногих зависит не только от интенсивности промысла, но и от состояния физико-географических условий. Возможно, что и изменения в фауне млекопитающих Белого моря в известной мере определены изменившимися условиями их жизни.

Использование рыбных богатств Белого моря также насчитывает многовековую историю и началось еще в период неолита, свидетельством чего служат остатки каменных лабиринтов. На протяжении последующих веков и тысячелетий шло постепенное качественное и количественное обеднение объектов рыболовного промысла; особенно сильно сократилась численность сельди и семги[91].

Анализ динамики беломорского рыболовного промысла показал, что у всех промысловых рыб (сельдь, навага и семга) имеются периодические колебания уловов, обусловленные, по-видимому, такими же колебаниями их численности. Особенно резки колебания уловов сельди; колебания уловов других рыб значительно более сглажены. В настоящее время беломор-

29

ский рыбный (особенно сельдяной и семужий) промысел находится в периоде депрессии, который продолжается уже несколько десятилетий.

Наличие периодических колебаний уловов беломорской сельди; сокращение уловов этой рыбы во всех участках Белого моря независимо от характера и времени промысла; исчезновение сельди в некоторых закрытых участках моря (независимо от характера и времени промысла на них в прошлом) — все это ставит под сомнение возможность объяснения современного бедственного состояния сельдяного промысла использованием нерестовых скоплений[92].

В отношении семужьего промысла было показано, что наиболее сильно сократились уловы в западной части Кольского полуострова, где на многих реках губительное действие лесосплава не имеет места, да и плотины, перегораживающие реки, в большинстве случаев здесь отсутствуют. В восточной и южной части Белого моря промысел семги более постоянен.

Все сказанное позволяет предполагать, что в основе изменений численности и ареалов промысловых видов рыб Белого моря нередко лежали причины физико-географического порядка, вовсе не зависимые от какой-либо деятельности человека. Чтобы понять сущность этих возможных причин и попытаться найти способы предотвращения их вредного влияния на хозяйственно ценные виды животных, необходимо детальное рассмотрение истории развития самого водоема и условий существования в нем; далее необходим анализ биологических особенностей современной беломорской фауны и флоры и определение времени формирования этих особенностей. Дальнейшее содержание нашей работы и следует рассматривать в качестве попытки ответить на вопросы.

30

[1] Фосс М. Е. 1952. Древнейшая история севера Европейской части СССР. Матер. и иссл. по археол. СССР, № 29: 1‑278.

[2] Широко распространенное название этого млекопитающего — белуха в настоящее время принято считать неправильным. Правильное название «белуга» введено еще новгородцами в X—XI в. Слово «белуха» искуственное, книжное и введено лишь в XVIII в. для того, чтобы отличить млекопитающее DelphinapterusleucasPallasот рыбы HusohusoLinné.

[3] Спицин А. А. 1904. Северные лабиринты. Изв. Археол. комисс., вып. 6: 101‑112.

[4] Виноградов Н. 1927. Соловецкие лабиринты. Их происхождение и место в ряду однородных доисторических памятников. Соловецк. общ. краевед. Матер., вып. 4: 1‑191.

[5] Гурина Н. Н. 1948. Каменные лабиринты беломорья. Сов. археолог., т. X: 125‑142.

[6] Бадигин  К. 1956. По студеным морям. Гос. изд. геогр. лит.: 1‑424.

[7] Фосс М. Е. 1952. Древнейшая история севера Европейской части СССР. Матер. и иссл. по археол. СССР, № 29: 1‑278.

[8] Рычков Н. 1772. Продолжение журнала или дневных записок путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства в 1770 году. СПб: 1‑112.

[9] Чулков М. Д. 1781. Историческое описание Российской коммерции при всех портах и границах от древних времен до ныне настоящего. СПб, 1781, т. 1, кн. 1:1‑504.(с. 97).

[10] Бутков П. Г. 1840. Оборона летописи русской, несторовой, от навета скептиков. СПб: I‑IV, 1‑462 и I‑XV; Савельев П. 1847. Мухаммеданская нумизматика в отношении к Русской истории. СПб: I‑CCXXII и 1180; Аристов Н. 1866. Промышленной древней Руси. СПб: 1‑319; Веберман Э. А. 1914. Китобойный промысел в России. Изв. Моск. коммерч. инст., кн. 2: 1‑306, и др.

[11] Действительное существование и местоположение Биармии в районе устья Северной Двины впервые освещено в норвежских сагах и затем обосновано в трудах М. В. Ломоносова (Тиандер К. 1906. Поездки скандинавов в Белое море. Зап. истор.-филологич. ф-та СПб унив., ч. 79: 1‑450; Томилов Ф. С. 1947. Север в далеком прошлом. Архангельск: 1‑96; Шишкин Н. И. 1947. Коми-пермяки. Молотов: 1‑137; Свирская В. Р. и Шишкин Н. И. 1948. Происхождение коми-пермяков и истоки коми-пермяцкой культуры. Сб. Коми-Пермяцкий национальный округ. Изд. АН СССР, 107‑123, и др.). Тем не менее, некоторые авторы и сейчас еще считают, что Биармии вообще не было, или если она и существовала, то где-то на западе Кольского полуострова (Бадигин  К. 1956. По студеным морям. Гос. изд. геогр. лит.: 1‑424). Большинство исследователей придерживается первого мнения и считает, что скандинав Отер около 870 г. н. э. действительно дважды приходил на своих кораблях в устье Северной Двины и торговал с биармийцами. Известно также, что в конце X в. сюда же приходили скандинавы под командой Одды и разграбили богатейший храм языческого бога Юмала, находившийся на одном из островов в районе ныне существующего г. Холмогоры. К сожалению, современные археологические данные по этому вопросу совершенно отсутствуют.

[12] Брейтфус Л. Л. 1905. Морской звериный промысел. СПб:1‑46; Брейтфус Л. Л. 1913. Рыбный промысел русских поморов в Северном Ледовитом океане; его прошлое и настоящее. Матер. к позн. русск. рыболов., т. II, вып. 1, СПб: 1‑46; 89‑134; Гебель Г. Ф. 1904—1905. Наша северо-западная окраина – Лапландия. Русск. судоход., 1904, № 10: 66‑89, № 11: 64‑85, № 12: 178‑193; 1905, № 1: 99‑199, № 2: 143‑156, № 3: 46‑56, № 4: 73‑92, № 5: 73‑92, № 6: 73‑89, № 7: 72‑85, № 8: 82‑105, № 10: 103‑135, № 11: 93‑143.

[13] Вешняков В. И. 1894. Рыболовство и законодательство. СПб: 1‑780 и прилож.: 1‑152.

[14] Гебель Г. Ф. 1904—1905. Наша северо-западная окраина – Лапландия. Русск. судоход., 1904, № 10: 66‑89, № 11: 64‑85, № 12: 178‑193; 1905, № 1: 99‑199, № 2: 143‑156, № 3: 46‑56, № 4: 73‑92, № 5: 73‑92, № 6: 73‑89, № 7: 72‑85, № 8: 82‑105, № 10: 103‑135, № 11: 93‑143; Тиандер К. 1906. Поездки скандинавов в Белое море. Зап. истор.-филологич. ф-та СПб унив., ч. 79: 1‑450.

[15] Бадигин  К. 1956. По студеным морям. Гос. изд. геогр. лит.: 1‑424.

[16] Ноэль С. Б. 1817. Всеобщая история о звериных и рыбных промыслах древних и новейших в морях и реках обоих материков, т. 1, перевод Н. Озерецковского, СПб: 1‑438.

[17] Летописец Двинской, 1774. Избран вкратце, о двинских жителях, иже имновахуся Заволоческая Чудь, и о святом крещении, и о нашествиях рати, и о войнах их, и о наместниках, и о выборных судиях, и о приходе первом в Российское Государство Английских кораблей с окияна моря... Опыт тр. Вольн. росс. собр. при Моск. унив., ч. 1: 113‑194; Крестинин В. 1790. Начертание истории города Холмогор. СПб: 1‑44.

[18] Морозов Н. 1901. Лоция Мурманского берега. СПб: 1‑712.

[19] Крестинин В. 1784. Исторические начатки о двинском народе древних, средних, новых времен и новейших времен. СПб: 1‑46; Крестинин В. 1790. Начертание истории города Холмогор. СПб: 1‑44; Крестинин В. 1792. Краткая история о городе Архангельском. СПб: 1‑264.

[20] Ключевский В. 1867. Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря. Моск. унив. изв., № 7: 1‑34.

[21] Крестинин В. 1789. Прибавление первое (и второе) к географическому известию о Новой Земле полунощнаго края. Новые ежемесячн. соч., ч. 31, январь: 1‑78.

[22] Веберман Э. А. 1914. Китобойный промысел в России. Изв. Моск. коммерч. инст., кн. 2: 1‑306.

[23] Сидоров М. 1879. О китоловстве и влиянии его на рыбную ловлю у берегов Архангельской губернии. Сб. статей, выступл. и докум. СПб: 1‑165.

[24] Томилин А. 1935. Китобойные промыслы в СССР. Рыбн. хоз., № 10: 20‑25.

[25] Костомаров Н. И. 1862. Очерк торговли Московского государства в 16 и 17 столетиях. СПб: 1‑229.

[26] Фомин А. И. 1788. Опыт исторический о морских зверях и рыбах, промышляемых Архангелогородской губернии жителями в Белом море, Северном и Ледовитом океане, с описанием образа тех промыслов. Новые ежемесячн. соч., СПб, 1788, ч. 25: 24‑60 (с. 55).

[27] Чулков М. Д. 1782. Историческое описание Российской коммерции при всех портах и границах от древних времен до ныне настоящего. СПб, 1782, т. 1, кн. 2:1‑618.

[28] Песков Н. Н. 1931. Морские зверобойные промыслы. Архангельск: 1‑156.

[29] Танфильев Г. И. 1896. О рыбных и звериных промыслах в водах Мезенского и Печорского края. Вестн. рыбопромышл., № 2‑3: 53‑62; Книпович Н. М. 1897. О рыбных и морских звериных промыслах Архангельской губернии. СПб: I‑IV и 1‑163; Брейтфус Л. Л. 1913. Рыбный промысел русских поморов в Северном Ледовитом океане; его прошлое и настоящее. Матер. к позн. русск. рыболов., т. II, вып. 1, СПб: 1‑46; 89‑134.

[30] Бадигин  К. 1956. По студеным морям. Гос. изд. геогр. лит.: 1‑424.

[31] По: Савватимский  А. П. 1935. Итоги рыболовства и зверодобычи. Сов. Аркт., № 1: 73).

[32] Смирнов Н. А. 1928. Участь китов. Природа, № 11: 975‑987; Смирнов А. Г. 1935. Семга реки Пинеги, ее жизнь и промысел. Изв. ВНИОРХ, т. 20: 231‑263; Чапский К. К. 1939. Краткий исторический анализ современного состояния запасов моржа в Баренцевом и Карском морях. Пробл. Аркт., 3: 62‑69; Чапский К. К. 1941. Морские звери советской Арктики. Изд-во Сезморпути, Л.‑М.: 1‑186; Виноградов М. П. 1949. Морские млекопитающие Арктики. Тр. Аркт. инст., т. CII: 1‑280.

[33] Продолжение трудов Вольного экономического общества к поощрению в России земледелия и домостроительства. 1793. Ч. XVII: 49‑81.

[34] Продолжение трудов Вольного экономического общества к поощрению в России земледелия и домостроительства. 1793. Ч. XVII: 49‑81 (с. 66).

[35] Продолжение трудов Вольного экономического общества к поощрению в России земледелия и домостроительства. 1793. Ч. XVII: 49‑81 (с. 67).

[36] Веберман Э. А. 1914. Китобойный промысел в России. Изв. Моск. коммерч. инст., кн. 2: 1‑306.

[37] М. Сидоров (Сидоров М. 1870. Север России. СПб: 1‑556; Сидоров М. 1879. О китоловстве и влиянии его на рыбную ловлю у берегов Архангельской губернии. Сб. статей, выступл. и докум. СПб: 1‑165) упорно настаивает на том, что царское правительство не хотело передать промыслы в руки русских предпринимателей, которые будто бы и не просили какой-либо ссуды, а целиком полагались на собственные капиталы.

[38] Богуслав И. А. 1846. Взгляд на беломорские промыслы и предположения об их устройстве. Тр. Вольн. экономич. общ., ч. 1: 260‑280.

[39] Сидоров М. 1870. Север России. СПб: 1‑556.

[40] Сидоров М. 1870. Север России. СПб: 1‑556.

[41] Разрозненные сведения о размерах беломорского сельдяного промысла имеются в следующих изданиях: Варпаховский Н. А. 1902. Рыбный промысел Архангельской губернии в 1899 году. СПб: 1‑68; Энгельгардт А. П. 1896. Путешествие в Кемский и Кольский уезды в 1895 году. Русск. судоход., № 166: 25‑48, № 167: 25‑56, № 168: 1‑24, № 169: 1‑24; Сборник статистико-экономич. сведений за 1908 и 1912 гг., Шмидт П. Ю. 1921. Исследование и использование сельдяных богатств Белого моря. Н.-технич. вестн., № 3: 13‑17; Попов А. 1923. Архангельский край. Архангельск: 1‑60; Северное хозяйство. 1923, № 4: 105, 1925, № 4: 115‑118, № 12: 97; Глебов Г. 1924. О сельдяном промысле Каналакшско-Сорокского района Белого моря. Бюлл. рыбн. хоз., № 10‑12: 19‑21; Гринер В. 1925. Сельдяные промыслы и меры к их развитию. Сев. кооператор, № 6: 11‑16; Гринер В. 1926. Осенний лов Кандалакшской сельди. Бюлл. рыбн. хоз., № 11‑12: 18‑19; Кожин Н. 1927. Сельдяной промысел Карельского берега Белого моря осенью 1926 года. Бюлл. рыбн. хоз., № 1: 16; Сидоров М., 1927. Весенняя путина на беломорских сельдяных промыслах в Княжей губе. Бюлл. рыбн. хоз., № 8: 14; Шишов Б. 1927. Сельдяной промысел Карельского берега Белого моря зимой 1926/27 г. и весной 1927 г. Бюлл. рыбн. хоз., № 6: 8‑9; Дмитриев Н. Я. 1946. Биология и промысел сельди в Белом море. Пищепромиздат, М.: 1‑88. Кроме этого, использованы сведения, представленные в распоряжение автора Б. М. Тамбовцевым и А. А. Михайловской.

[42] Мейснер В. И. 1920. Семужий промысел на севере России, его прошлое, настоящее и будущее. Изв. Отд. рыбовод. и н.-промысл. иссл., т. 1, вып. 2: 87‑91.

[43] Пиге А. 1873. Северное Поморье. М.: 1‑74.

[44] Фомин А. И. 1788. Опыт исторический о морских зверях и рыбах, промышляемых Архангелогородской губернии жителями в Белом море, Северном и Ледовитом океане, с описанием образа тех промыслов. Новые ежемесячн. соч., СПб, 1788, ч. 25: 24‑60.

[45] Боголюбов В. 1913. Экономический быт крестьян северного края по крестьянским наказам в Екатерининскую законодательную комиссию 1767 года. Казань: 1‑120.

[46] Свиньин П. 1829. Путешествие в Соловецкий монастырь в 1829 году. Отеч. зап., ч. 37, № 105: 119‑151; № 106: 209‑223; ч. 38, № 108: 59‑78.

[47] Шренк А. 1855. Путешествие к северо-востоку европейской России чрез тундры самоедов к северным Уральским горам, предпринятое по высочайшему повелению в 1837 году. СПб: 1‑665.

[48] Веберман Э. А. 1914. Китобойный промысел в России. Изв. Моск. коммерч. инст., кн. 2: 1‑306.

[49] См. очерк истории зверобойного промысла.

[50] Сведения о размерах сельдяного промысла и районе губы Сорокской содержатся в следующих печатных изданиях: Изв. Арх. общ. изуч. Русского Севера, 1910, № 19, 1911, № 3; Сев. хоз., 1923, № 4, 1925, № 4; Бюлл. рыбн. хоз., 1929, № 7-8.

[51] За период с 1933 по 1954 гг. указаны величины годовых уловов на участке Поморского берега от с. Гридино до с. Нюхчи.

[52] Данилевский Н. 1862. Рыбные и звериные промыслы в Белом и Ледовитом морях. Иссл. о сост. рыболовства в России, СПб, т. VI: I‑XIV и 1‑257.

[53] Сведения о размерах промысла «покровской» сельди содержатся в следующих печатных изданиях: Вайванцев (выдержки из доклада). 1923. Сельдяные промыслы в Онежском районе. Сев. рыболовство, № 3: 18; Северное хозяйство. 1924, № 10: 52, 58, № 11: 90‑91; Бюллетень рыбного хозяйства. 1927, № 7.

[54] Слезкинский А. Г. 1896. Промыслы беломорского населения. Русск. судоход., № 172: 29‑60, № 173: 73‑98.

[55] Пушкарев И. 1844. Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношениях. Архангельская губерния, т. 1, кн. 2, отд. 1: 1‑42 и отд. 2: 1‑149.

[56] Марти Ю. Ю. 1952. Семейство сельдевых. Промысловые рыбы Баренцева и Белого морей. Изв. ПИНРО: 42‑75.

[57] Антонов Ф. 1852. Описание сельского хозяйства и промыслов государственных крестьян Архангельской губернии. Арханг. губ. ведомости, № 34‑39.

[58] Скворцов И. Н. 1928. Экономический очерк сельдяного промысла Карелии. Эконом. и статист. Карелии, № 1: 67‑83.

[59] Ключевский В. 1867. Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря. Моск. унив. изв., № 7: 1‑34.

[60] Герберштейн С. 1556. Записки о Московии. Перевод И. Анонимова. СПб., 1866: 1‑229 (с. 26).

[61] Пошман А. П. 1866. Описание Архангельской губернии 1802 года. Архангельск, 1866, т. I: 1‑194.

[62] Пиге А. 1873. Северное Поморье. М.: 1‑74.

[63] Тарпани И. К. 1891. Рыболовство Соловецкого монастыря. Вестн. рыбопромышл., № 12: 387‑394.

[64] Бородатова З. А. 1928. Сельди весеннего промысла в районе Сорок. Тр. Научн. инст. рыбн. хоз., т. III, вып. 2: 37‑82.

[65] Бородатова З. А. 1928. Сельди весеннего промысла в районе Сорок. Тр. Научн. инст. рыбн. хоз., т. III, вып. 2: 37‑82.

[66] Краев П. 1924. Нетронутые богатства. Сев. хоз. № 6: 76‑84.

[67] Шмидт П. Ю. 1921. Исследование и использование сельдяных богатств Белого моря. Н.-технич. вестн., № 3: 13‑17.

[68] Сутырин Л. 1932. К вопросу о развитии рыболовства в Белом море. Рыбн. хоз., № 7: 27‑28.

[69] Аверинцев С. В. 1934. Сельди Севера СССР; важнейшие черты их биологии и промысла. Природа, № 10: 64‑68; Дмитриев Н. Я. 1935. Перспективы сельдяного промысла в Карельских водах Белого моря. За рыбн. индустр. Севера, № 1: 27‑28.

[70] Марти Ю. Ю. 1952. Семейство сельдевых. Промысловые рыбы Баренцева и Белого морей. Изв. ПИНРО: 42‑75; Михайловская А. А. 1956. Результаты исследования по сельдям Белого моря. Тез. докл. на научн. сесс. Карело-Финск. филиала АН СССР, Петрозаводск; и др.

[71] Стр. 13.

[72] Аверинцев С. В. 1927. Сельди Белого моря. Тр. Научн. инст. рыбн. хоз., т. XI, вып. 1: 41‑77; т. III, вып. 4: 73‑112.

[73] По: Мантейфель Б. П. 1945. Навага Белого моря и ее промысел. Архангельск: 1‑43; Алтухов К. А. 1952. Навага. Промысловые рыбы Баренцева и Белого морей. Изд. ПИНРО: 154‑157.

[74] Сведения за 1922 и 1923 гг. очевидно преуменьшены или касаются какой-то-части Белого моря. И. П. Ануфриев (Ануфриев И. П. 1924а. Дорога Мезень-Канин. Сев. хоз., № 3‑4: 94‑99; Ануфриев И. П. 1924б. Мезенский порт. Сев. хоз., № 12: 128‑130) сообщил, что только в приканинском (беломорском) участке в 1922 г. было добыто 79 200 пудов наваги (около 13 000 ц) и в 1923 г. 48 120 пудов (около 8000 ц).

[75] Сахно П. 1936. Навага Поморского побережья Белого моря. За рыбн. индустр. Севера, № 1: 21‑27; № 2: 40‑45.

[76] Анухина А. М. 1956. Навага Карельского побережья Белого моря. Тез. докл. на научн. сесс. Карело-Финск. филиала АН СССР, Петрозаводск.

[77] По: Мантейфель Б. П. 1945. Навага Белого моря и ее промысел. Архангельск: 1‑43; Алтухов К. А. 1952. Навага. Промысловые рыбы Баренцева и Белого морей. Изд. ПИНРО: 154‑157.

[78] По: Кузьмин-Караваев Г. А. 1930. Материалы по биологии беломорской наваги. Тр. Научн. инст. рыбн. хоз., т. V, вып. 4: 57‑79.

[79] По: Петрушевский Г.К. 1931а. О промысле наваги зимой 1929/30 года. Изв. Лен. н.-и. ихтиол. инст., т. XI, вып. 2: 149‑153; Петрушевский Г.К. 1931б. Материалы по рыболовству на западном побережье Белого моря. Изв. Лен. н.-и. ихтиол. инст., т. XI, вып. 2: 51‑63.

[80] Мантейфель Б. П. 1945. Навага Белого моря и ее промысел. Архангельск: 1‑43;

[81] При составлении таблицы использованы следующие источники: Алеев В. 1923. Государственное рыбоводство в деле поддержания семужьего промысла. Сев. хоз., № 1: 49‑52; Голубцов Н. А. 1910. Рыбные промыслы в Архангельской губернии. Вестн. рыбопромышл., № 9‑10: 361‑377; Ерофеичев Н. 1925. Промыслы Архангельской губернии. Изд. журн. «Сев. хоз.»: 1‑46; Перфильев И. 1925. Архангельская губерния. Архангельск: 1‑112; Попов А. 1914. Терский берег. Изв. Арханг. общ. изуч. Русск. Севера, № 1: 1‑7; Попов А. 1923. Архангельский край. Архангельск: 1‑60; Журналы: Северное хозяйство, 1923, № 4: 105, 1928, № 3: 85, Бюллетень рыбного хозяйства, 1927, № 7. Возможно, что сведения до 1908 г. включают в себя и добычу в Баренцевом море, на долю которого обычно приходится около ¼ части общего вылова.

[82] Сведения только для Умской, Кузоменьской и Тетринской волостей.

[83] Лагунов И. И. 1952. Семейство лососевых. Сб.: Промысловые рыбы Баренцева и Белого морей. Л.: 76‑91.

[84] Гебель Г. Ф. 1904. Наша северо-западная окраина – Лапландия. Русск. судоход., 1904, № 10: 66‑89, № 11: 64‑85, № 12: 178‑193; Мейснер В. И. 1920. Семужий промысел на севере России, его прошлое, настоящее и будущее. Изв. Отд. рыбовод. и н.-промысл. иссл., т. 1, вып. 2: 87‑91; Смирнов А. Г. 1935. Семга реки Пинеги, ее жизнь и промысел. Изв. ВНИОРХ, т. 20: 231‑263; и др.

[85] Крестинин В. 1784. Исторические начатки о двинском народе древних, средних, новых времен и новейших времен. СПб: 1‑46 (с. 24).

[86] Алеев В. 1923. Государственное рыбоводство в деле поддержания семужьего промысла. Сев. хоз., № 1: 49‑52.

[87] Кожин Н. и Трифонов А. 1928. Результаты исследования влияния лесосплава на химический состав воды. Эконом. и статист. Карелии, № 2: 93‑100; Колпачков А. 1933. Рыболовство и лесосплав в Карелии. За рыбн. индустр. Севера, № 1: 64.

[88] Кузнецов Н. 1929. О причинах падения уловов семги в Северном крае. Бюлл. рыбн. хоз., № 7‑8: 14‑16.

[89] Коркин Ю. 1932. Лесосплав и рыбное хозяйство. Рыбн. хоз., № 7: 24‑27.

[90] Смирнов А. Г. 1935. Семга реки Пинеги, ее жизнь и промысел. Изв. ВНИОРХ, т. 20: 231‑263.

[91] Обеднение касается не только самого моря, но и впадающих в него рек. В этой связи необходимо упомянуть о результатах весьма интересной (к сожалению, очень небольшой и единственной в этом роде) работы Г. В. Никольского (Никольский Г. В. 1943. К истории ихтиофауны Бассейна Белого моря. Зоол. журн., т. XXII, вып. 1: 27‑32). По его данным, в некоторых реках бассейна Белого моря во время неолита обитали и служили объектами промысла такие рыбы, как красноперка и жерех. Кроме этого, живущая в Северной Двине стерлядь считалась проникшей сюда по каналам лишь в XIX в., тогда как Никольский обнаружил остатки этой рыбы при раскопках неолитической стоянки в бассейне реки Онеги. Следовательно, стерлядь в Северной Двине является не недавним вселенцем, а остатком более тепловодной ихтиофауны периода неолита (Берг Л. С. 1945. О стерляди бассейна Белого моря. Природа, № 6: 66‑67). Кроме этого, еще в прошлом столетии было замечено общее уменьшение количества рыбы в реках и озерах Карелии и Кольского полуострова, что объяснялось обычно хищническим способом лова (Хордикайнен А. 1926. Внутреннее рыболовство края. Вестн. Карело-Мурм. края, № 2‑3: 20‑22). В настоящее время хозяйственное значение рыболовного промысла в пресных водах Карелии и Кольского полуострова ничтожно.

[92] Всестороннему рассмотрению вопроса о периодических колебаниях численности рыб и причин, их вызывающих, посвящена недавно вышедшая работа Г. Н. Монастырского (Монастырский Г. Н. 1952. Динамика численности промысловых рыб. Тр. ВНИРО, т. XXI: 3‑162), в которой приводится и подробнейшая библиография. В нашем очерке была лишь предпринята попытка показать, что подобные колебания имеют место и в Белом море.

ПУБЛИКАЦИЯ: Кузнецов В.В. Белое море и биологические особенности его флоры и фауны. М.-Л., издательство Академии наук СССР, 1960. – 322 с. (Глава 1. Исторический очерк использования промысловых богатств Белого моря – С. 7-30).