Добровольская В.Е. «Всяка рыба хороша, коли на уду пошла…» Запреты и предписания, связанные с рыболовством

 

Система правил, регламентирующих бытовую, обрядовую и хозяйственную деятельность как одного человека, так и общины в целом является постоянным объектом внимания исследователей[1]. В то же время запреты и предписания, связанные с профессиональной деятельностью, не становились специальными объектами исследования, хотя фиксировались от случая к случаю как учеными XIX - начала ХХ в.[2], так и современными собирателями. При этом внимание к предписаниям и запретам, существующим у представителей разных профессий, было неодинаковым. Причина этого очевидна: для исследователей не все профессии равнозначны. Более того, не вся деятельность в рамках традиционной культуры рассматривается как профессиональная, т.е. требующая специальных (сакральных или профанных) знаний и навыков. Поэтому основное внимание исследователей сосредоточивалось обычно на «знающих» людях: печниках, мельниках, плотниках, пастухах, гончарах и, конечно, колдунах[3]. Необходимо отметить, что нормативы, связанные с женской трудовой деятельностью, в большинстве своем и вовсе не рассматривались как сакральные, за исключением повитушества, колдовства/знахарства, а также отчасти обмывания и отчитывания покойника[4]. Между тем Т.А. Бернштам убедительно доказала, что трудовые роли и обрядовые функции независимо от половозрастного разделения хозяйственных занятий имели ритуальную связь с сакральными силами, результатом чего «являлся "договор", обеспечивающий прокормление человеческого и животного мира»[5].

Таким образом, любая традиционная работа имеет ряд магических правил и запретов, которые необходимо выполнять для достижения успешного результата.

Современные записи[6] неравномерно представляют систему запретов, связанных с профессиональной деятельностью крестьян. На этом материале регламентации рассматриваются как один из способов характеристики представителя данной профессии, а не как единая система установок и стереотипов, обязательное соблюдение которых делает жизнь этноса стабильной. Единственная известная нам попытка и предписания, связанные с рыболовством представить поверья как целостную систему этносоциальной регламентации[7] предпринята (и, на наш взгляд, оказалась весьма успешной) Т.Г. Владыкиной[8]. Как отмечает автор, «система важнейших предписаний была разработана за многовековую историю народа столь детально и тщательно, что практически охватывала весь жизненный цикл человека, причем индивидуальное, как правило, довольно жестко ограничивалось или даже приносилось в жертву общему, общинному, родовому; регламентировалась вся совокупная информация о социальном и природном окружении человека на его важнейших пространственно-временных уровнях»[9].

Профессиональные нормы и запреты существуют для всех видов традиционной (крестьянской) деятельности независимо от гендерной принадлежности работника, сакральности или профанности (прежде всего с исследовательской точки зрения) того или иного типа работы.

Предметом данной статьи являются нормативы, связанные с рыболовством в некоторых областях северной и центральной России.

В силу ряда социально-экономических и почвенно-климатических причин в этих регионах России рыболовством занималась большая часть мужского населения. Изучению этого занятия посвящено довольно много работ[10], но только А.А. Трофимов рассматривает ритуалы, сопровождающие все стадии рыбалки. Мы, однако, не можем согласиться с автором в том, что «рыбак воспринимается как человек "знающий", общающийся с нечистой силой»[11]. С нашей точки зрения, принадлежность или непринадлежность человека по его профессии к «знающим» определяется несколькими критериями. Первый и главный из них — это необходимость осуществления контакта с нечистой силой в рамках выполнения профессиональной деятельности; однако не всякий, кто вступает в подобные контакты, может быть отнесен к «знающим». Статус «знающего» подразумевает тайный, закрытый характер его профессионального знания, в том числе сокрытие соответствующих трудовых навыков, норм и запретов, тайный и ритуализованный характер их передачи, ограничение круга лиц, которым они могут быть переданы. В свою очередь, подобные явления могут наблюдаться лишь в рамках тех профессий, которые не являются массовыми. Если же в Каргополье или вокруг Плещеева озера, а также в бассейнах Оки, Клязьмы и Волги все мужчины в той или иной форме занимаются рыбной ловлей, эти критерии не выполняются. Более того, открытость и распространенность профессиональных навыков и сведений ощущается и осознается самим населением как нечто, делающее эти навыки недостаточными для обретения их носителем статуса «знающего». В противном случае мы должны были бы допустить, что в указанных районах всё мужское население считалось знающимся с нечистой силой.

Даже если рыболовство не является одним из основных видов хозяйственной деятельности и рыбу, соответственно, ловят по преимуществу дети и старики, число норм и запретов оказывается меньшим в сравнении с ситуацией массовой рыбной ловли, но их сокрытие всё равно отсутствует. Таким образом, и здесь нет оснований относить рыболовов к числу «знающих».

Можно было бы возразить, что рыбаки, так же как пастухи, имеют некое посвящение — отпуск или статью, однако очевидно, что в регионе всеобщего рыболовства отпуск имеют все участники процесса, причем он просто передается от отца к сыну или от деда к внуку как семейная реликвия: «Вот отпуск у рыбака есть, у каждого, кто ходит. От отца к сыну передаётся, или если отец еще сам рыбачит, то от деда к внуку. Без отпуска за рыбой не ходят» [1]. Подобный отпуск сопоставим скорее не со статьей пастуха, а с молитвой, которую дают рекрутам: «Родители, мать там или бабушка, ему "Живые помощи" дают. Без них, почитай, и не ходят служить» [2]. Речь идет не о посвящении в закрытую профессию, а о ритуальной помощи, передающейся в пределах всей мужской части общины, что противопоставляет отпуск подлинному «посвящению».

Разумеется, те, кто занимается рыболовецкой деятельностью, поддерживают в ее рамках контакты с нечистой силой — например, они приносят жертву водяному точно так же, как это делает мельник (т.е. безусловный представитель «знающих»). Рыбаки бросают в воду «хлеб там, табак — чтоб водяной гнал рыбу в сеть» [3]; «водяному лапти рыбаки кидали, чтоб он рыбу в сети гнал» [4];

29

«Ак вот, там чёго, на рыбалку походят — тоже давают, хто чево может дать. Кусок хлеба бросят л и сахару кусок. В воду. Это бросают, бросают вот, кто рыболовы, рыбу-ту ловят постоянно-то» [5][12].

Эта жертва водяному, безусловно, сближает рыбака со «знающими» людьми. Но здесь отсутствуют и какая бы то ни было тайна контакта с нечистой силой, и скрытность передачи соответствующих навыков. Рыбак одаривает водяного публично, и это связано чаще всего с конкретной календарной датой: «Вот у нас на Чистый четверг рыбаки все собирались и шли кормить водяного, чтоб рыбу в сети гнал. Все в нарядном, шли семьями — кормили кашей его, в озеро прям кашу кидали. Все это делали» [6]. Никакой тайны не делают и из передачи информации о необходимости и средствах этого одаривания.

Таким образом, рыбаки занимают некое промежуточное положение между простыми людьми и людьми «знающими». Причина этого лежит, вероятно, в традиционной для народной культуры оппозиции свой мир — иной мир: практически любой человек, вступающий в контакт с представителями иного мира, может в какой-то мере уподобляться «знающим», однако в рассматриваемом случае массовость контактов (всё взрослое мужское население), их публичность и отсутствие ритуализованности при передаче знаний и навыков не позволяют причислять рыбаков к «знающим».

Именно распространенность и открытость данной субкультуры позволяет исследователям и в настоящее время активно фиксировать ритуалы, запреты и предписания. Прежде всего, это целая группа предписаний, призванных обеспечить хороший улов. Так, в Кировской обл. на Великий четверг рыбаки залезают на крышу и «саком сачат, чтобы пуще рыба ловилась, и репьем жгли его, сети, снасти окуривали, чтобы рыбка ловилась»[13]. В Каргополье рыбаки окуривали снасти можжевельником или сами должны были пройти сквозь дым[14]: «Вот раньше у нас начинали на озеро ходить рыбаки. Вот, например, собираюца там на стерлядь четыре человека, ловят неводом [на оз. Лача]. И вот первый раз поехали, первую курму [?] делают [нрзб.], ну, в лодки садяца и верес зажигают и окуряют. Нет, на озере» [7]; «Ты говориш, как поеж'ают в озеро? У нас свекровка это тоже знала. Вот приеж'ают мужики — два рыбака — сюда заносят снасть, она берёт вересинку, зажигает вересинку и этой обносит эту снасть и перешархивает. Начинает со второво [переворачивает и кадит с другой стороны (?)]. [Читает] молитву воскресную. Мне ещё было говаривали мужики: "Как из этово дому поедем тово году ловить, дак год оправдан будёт, хорошо попадёт рыбы". Весной [речь идет о подледном лове]. А иногда и в лодке. [Что она делала с вересом?] Ничёво: зажгёт да окадит снасть, потом опять обведёт да и всё. [В доме кадила]» [8].

В Переславле-Залесском в Крещение устраивалось символическое ужение — рыбаки выходили на берег и имитировали вытаскивание сетей: «Выдут все на берег моря[15] и сети тянут, тянут рыбу как будто; вот воду освятят, а потом тянут» [6]. В Пошехонье подобное действие совершали в день Алексея Человека Божьего: «На Алексия выйдут на Мологу и тянут сети, чтоб рыбы много ловилось» [9]. Но главным действием этого дня в данном регионе было плетение сетей: «На Алексея сети заплетали. Несколько ниток сделают и плетут — чтоб рыбы больше было» [10].

Необходимо отметить, что, скорее всего, большинство этих действий сопровождались заговорами, однако в нашем распоряжении имеются только заговорные тексты из Кировской обл.[16], во всех остальных случаях если действия и имели вербальное сопровождение, то его роль выполняли молитвы, прежде всего «Да воскреснет Бог...».

А.А. Трофимов приводит пример магического действия при уходе на (первую?) рыбалку: «Перед тем как идти на рыбалку, надо посмотреть в печь. Вот тут и говорят: "Пець-пець, попецелься обо мне". Вот если ты пойдешь на рыбалку, так рыбы наловишь»[17]. Записи, сделанные на Онежском озере и Кий-острове, не имеют вербального сопровождения, хотя сами действия рыбаков идентичны каргопольским: «Когда рыбаки в Онегу уходят — первая ловля когда, — к пецке прикасаца, чтоб рыбы много домой привесть» [11]; «В первый раз в море за рыбой идешь — к пецке руцкой так [ладонью] прикоснися — рыбоцки много будет» [12].

Повсеместно для обеспечения удачного лова рыбак брал с собой головную кость рыбы, имеющую форму креста: «Вот отец меня научил — идешь рыбачить, возьми кость. В голове у рыбы кость такая есть — крестом. Возьми ее, и удачная рыбалка» [11]; «Вот, например, рыбачить. Рыбака тоже надо с напутствием. Вот я , допустим, у меня мать, так она хоть немного, познала. Она вот из этой, из большой рыбины [нрзб.]. Из головы, в этой рыбине есть кресты, кресцовая кость. Она вот как раз и похожа, как крест. И эту кость ты берёшь, и надо зашивать, в общем, в шапку ли, в фуражку ли куда-то. Уж ты пойдёшь на реку, дак это ты уж точно рыбы наловишь» [13]. Также повсеместно рыбак должен уходить на рыбалку тайно. Если же кто встречал рыбака, то должен был пожелать ему: «Ни головы ни хвоста» [12], «Ни кости ни чешуи» [6] и т.п., а рыбак — ответить: «К черту» [12] или «Пошёл к черту» [6].

Об одаривании водяного говорилось выше. Однако помимо принесения даров хозяину водоема рыбаки старались соблюдать ряд правил, чтобы не злить его. Так, у воды нельзя шуметь («[М.С.:] На озере разговаривать нельзя. [А.А.:] Снасть когда ставят, опускают невод-от, ничцё и не говорят. [Почему?] [М.С.:] Не знаю. Глухо, говорят, озеро» [14; 15]; «Не шумит рыбак у реки, рыбе что — она глухая, а водяного обидишь — рыбу он всю разгонит» [11]), а особенно свистеть: «На свист водяной как гаркнет — рыба вся и уйдёт» [6].

С первым уловом и с первой пойманной рыбой также связан ряд правил и запретов. Ее необходимо отпустить обратно в воду: «Вот первую рыбу поймал  — отпусти обратно, а то лова не будет» [11]. Иногда прибавляют, что рыбу надо поцеловать: «Первую рыбу, что поймал, отпусти обратно в речку, поцелуй в морду и отпусти. Если отпустишь — весь год с уловом будешь» [9]. В Архангельской обл. первую рыбу зарывали в землю или потрошили и бросали обратно в реку «для удачи»[18]. Повсеместно существовал запрет использовать рыбу из первого улова для ухи: «Первый улов или солят, или коптят — только на уху нельзя. Вот даже если придут на уху просить — нельзя давать, весь год без рыбы будешь» [6]; «На уху давать нельзя. Ну вот, допустим, привёз, пришли на уху просить, первый улов. Лучше не давай. Хоть скоко, центер, может, тебе попал, а всё равно не давай» [16].

Широко распространен запрет приносить с рыбалки в дом живую рыбу. Считается, что, если хотя бы одна рыба будет живой, весь сезон не будет рыбацкой удачи: «Вот если хоть одна трепыхается, когда в дом внесли — все; весь сезон пустой будешь, не будет тебе удачи» [17]. Аналогичный пример есть и в словаре В.И. Даля, к сожалению, без указания региона: «Живую рыбу домой носить — не станет ловиться»[19].

Нельзя не сказать об обычае устраивать коллективную уху. Иногда совместная трапеза приурочивалась к первому лову: «Вот как первый раз ловить выходим — вместе уху делаем» [11]. Однако чаще ее готовили на Петров день, так как считалось, что «Петр-Павел — праздник рыбака, можно сказать, его день,

30

они что н и есть самые рыбные святые[20]. И вот празднуем им, и уха общая» [6]. Иногда совместная трапеза устраивалась в день Николы Зимнего. Но тогда в качестве общего блюда выступала не уха, а рыбник: «У нас вот рыбаки Николу Зимнего отмечали. Соберутся все и рыбник большой делают (баба сделает, но едят только мужики). Это вот рыбацкий праздник» [12].

Необходимо отметить, что, скорее всего, предписания, регламентирующие действия рыбаков, с разрушением рыболовства как коллективного занятия перемещались из среды профессионалов в среду любителей. Записи, сделанные от любителей рыбалки, свидетельствуют о том, что большинство ритуальных действий сохраняется и сейчас, хотя иногда в более упрощенном виде. Исключения составляют только действия, связанные с подготовкой орудий ловли (окуривания), и жесткая календарная приуроченность обрядов, обеспечивающих успешный лов: «Суеверные люди рыбаки. Мы и к черту пошлем, и кость рыбью возьмем, и первую рыбу отпустим, но вот чтоб я свой спиннинг окуривал можжевельником — это по-гусарски слишком, может, его еще джином помыть — кстати, тоже с можжевельником» [18].

 

Список информантов

1. П.Д. Тихонов, 1939 г.р., Рыбацкая слобода, Переславский р-н Ярославской обл., 1996 г.; ПНПИП.

2. А.Е. Банина, 1913 г.р., д. Бережки, Судогодский р-н Владимирской обл., 1997 г.;  РЦРФ.

3. Р.Н. Дорохов, 1927 г.р., г. Переславль-Залесский Ярославской обл., 1996 г.; ПНПИП.

4. Д.П. Архангельский, 1923 г.р., г. Пошехонье Ярославской обл., 1995 г.; ГРЦРФ.

5. А.В. Часовенная, 1919 г.р., с. Ловзаньга, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1999 г.; КА.

6. В.С. Левушкин, 1911 г.р., Рыбацкая слобода, Переславский р-н Ярославской обл., 1996 г.; ГРЦРФ.

7. Д.Е. Ворсин, 1926 г.р., с. Калитинка, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1993 г.; КА.

8. А.А. Клочева, 1920 г.р., с. Нокола, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1997 г.; КА.

9. М.И. Тузова, 1915 г.р., г. Пошехонье Ярославской обл., 1995 г.; ГРЦРФ.

10. А.И. Кукушкина, 1928 г.р., г. Пошехонье Ярославской обл., 1995 г.; ГРЦРФ.

11. В.И. Варов, 1919 г.р., пос. Малошуйка, Онежский р-н Архангельской обл., 1990 г.; ЛАА.

12. П.В. Дмитриев, о-в Кий-остров, Онежский р-н Архангельской обл, 1989 г.; ЛАА.

13. И.Н. Евсеев, 1929 г.р., д. Шильда, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1996 г.; КА.

14. М.С. Османова, 1926 г.р., с. Нокола, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1997 г.; КА.

15. А.А. Османов, 1929 г.р., с. Нокола, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1997 г.; КА.

16. А.А. Капустин, 1931 г.р., с. Нокола, Каргопольский р-н Архангельской обл., 1997 г.; КА.

17. И.С. Петров, 1925 г.р., с. Красное, Переславский р-н Ярославской обл., 1996 г.; ГРЦРФ.

18. П.С. Никулин, 1968 г.р., г. Москва, 2005 г.; ЛАА.

 

Список сокращений

ГРЦРФ — Научный архив Гос. республиканского центра русского фольклора (Москва)

КА — Каргопольский архив этнолингв. экспедиции Российского гос. гуманитарного университета (Москва)

ЛАА — Личный архив автора

ПНПИП — Архив Переславского национального природно-исторического парка (Переславль-Залесский)

 

Примечания

[1] Подробную библиографию см.: Чернов И.А. О семиотике запретов // Труды по знаковым системам. 1967. Вып. 3. С. 45—59; Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей. (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М., 1982; Виноградова Л.Н., Толстая СМ. Запреты // Славянские древности: Этнолингв. словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Т. 2. М., 1999. С. 269—273.

[2] Зеленин Д.К. Сезонные запреты (табу) у восточных славян и их соседей (Архив РАН (СПб.), фонд 849, оп. 1, д. 310); Он же. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Ч. 1: Запреты на охоте и иных промыслах // Сб. Музея антропологии и этнографии. Т. 8. Л., 1929; Максимов СВ. Нечистая, неведомая и крестная сила: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 109—133, 173—197.

[3] См., например: Щепанская Т.Б. Мужская магия и статус специалиста (по материалам русской деревни конца XIX—ХХ вв.) // Мужской сборник. Вып. 1: Мужчина в традиционной культуре: Социальные и профессиональные статусы и роли. Сила и власть. Мужская атрибутика и формы поведения. Мужской фольклор. М., 2001, С. 9—27; Добровольская В.Е. Народные представления о колдунах в несказочной прозе // Мужской сборник. Вып. 1... С. 95—105; Гуляева Л.П. Пастушеская обрядность на р. Паше // Русский Север: Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики. Л., 1986; Топорков АЛ. Гончарство: мифология и ремесло // Фольклор и этнография: у этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов. Л., 1984. С. 41—47; Цивьян Т.В. Об одном классе персонажей низшей мифологии: «профессионалы» // Славянский и балканский фольклор. Народная демонология. М., 2000. С. 177—192; см. также приведенную в этих работах библиографию.

[4] См. прежде всего: Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры: Сб. ст. М., 2001, а также: Власкина Т.Ю. Повивальная бабка в фольклоре и обычаях донских казаков // История и культура народов степного Предкавказья и Северного Кавказа: Проблемы межэтнических отношений: Сб. науч. ст. Ростов н/Д, 1999. С. 164—174; Она же. Родильно-крестильный обрядовый комплекс казаков Дона: структурно-содержательная характеристика // Исторические этюды: Памяти Ю.В. Кнышенко (1921—1990). Сб. ст. Вып. 5. Ростов н/Д, 2002. С. 165—175; Логинов К..К.. Семейные обряды и верования русских Заонежья. Петрозаводск, 1993.

[5] Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX — начала ХХ в. Л., 1988. С. 139.

[6] Речь идет прежде всего о материалах 1970—1990-х гг. и 2000—2007 гг.

[7] К сожалению, только на удмуртском материале.

[8] Владыкина Т.Г. Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики. Ижевск, 1998. С. 240—280.

[9] Там же. С. 240.

[10] Иваницкий ПА Материалы по этнографии Вологодской губернии // Изв. Имп. о-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии при Мос. ун-те. Т. 69. Тр. этнограф. отдела. Кн. 11. Вып. 1. М., 1890; Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX — начале XX в. Л., 1983. С. 170—176; Трофимов А.Л. Ритуально-магическая практика рыбаков Каргопольского района Архангельской области // Мужской сборник. Вып. 1... С. 54—57; Ким Т.П. Багрение: промысловая традиция уральских казаков // ЖС. 1996. № 4. С. 19—20.

[11] Трофимов А.А. Указ. соч. С. 54.

[12] Ср. также примеры из упомянутых статей А.А. Трофимова и Т.А. Бернштам об угощении водяного водкой, табаком, сахаром, хлебом и т.п.

[13] Вятский фольклор. Заговорное искусство. Котельнич, 1994. № 181.

[14] Трофимов А.А. Указ. соч. С. 55.

[15] В данном случае это не оговорка; многие местные жители называют Плещеево озеро морем, в то же время встречается название вода. Более молодые информанты чаще употребляют термин озеро.

[16] Вятский фольклор... № 181—183.

[17] Трофимов А.А. Указ. соч. С. 55.

[18] Там же. С. 56.

[19] Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 4. М., 1982. С. 116, стб. 2.

[20] Аналогичное определение («Они веть рыбные святые») см. в: Трофимов А.А. Указ. соч. С. 57.

31

ПУБЛИКАЦИЯ: Добровольская В.Е. «Всяка рыба хороша, коли на уду пошла…» Запреты и предписания, связанные с рыболовством // Живая старина, № 2. М., 2009.  С. 29-31.